Будь что будет

Однако в это воскресенье Арлена нарушила традицию – зашла в спальню матери, когда та еще отдыхала в полутьме, раздвинула шторы, присела на кровать, Почему ты не сказала мне про столовую? Ирен села в постели, помолчала, Я не хотела говорить, сейчас трудно туда добираться. Ты можешь подыскать что-то в другом месте?

– Но ты-то туда ездишь.

– Это другое дело… я должна зарабатывать.

– Я тоже, и я дала согласие месье Бернару. На четыре месяца. Начинаю первого июля.

Арлена снова стала работать в столовой, но засомневалась, правильно ли поступила: нагрузка больше, чем в том году, она чистит шестьдесят кило картошки утром и шестьдесят после полудня, заправляет ее в картофелерезку, забрасывает во фритюрницу. Хорошо обжаривает. Но месье Бернар поручил ей делать еще и фаршированные яйца, потому что персонала не хватает, а в кино обожают фаршированные яйца. Поэтому она варила вкрутую двести яиц, что не слишком сложно, но потом их надо почистить, разрезать ровно пополам, приготовить майонез, красиво выложить его из кондитерского мешка, и на это уходила уйма времени. В первый вечер после смены месье Бернар поздравил ее, она хорошо справилась, хотя майонез был жидковат, Нужно добавить растительного масла и взбивать его подольше, тогда он станет плотнее.

Арлена сняла фартук, сложила его, положила на раковину, Я больше не могу. Я ухожу. Слишком мало платят. До свидания, месье Бернар.

– Ты хорошо работаешь, ты смелая, я могу поднапрячься и добавить денег, только ради тебя. Будешь получать пять тысяч франков в месяц.

– Я работаю за двоих, весь день на ногах, мне нужно минимум семь тысяч триста в месяц и сорок три франка за час переработки.

После трех минут напряженной торговли месье Бернар поймал Арлену на пороге, Ты пользуешься ситуацией, я не знал, что ты из красных, ладно, иди работать.

– Заметьте, я даже не прошу надбавки за запах, мне пришлось час отмывать руки, от них несет крутыми яйцами, а сама я воняю фритюром.

Арлена вкалывала не покладая рук, отрабатывая зарплату, но совсем не видела Ирен, та не ходила в столовую, поскольку на следующей неделе в спешке запускался новый фильм и ее завалили работой – не хватало костюмерши для примерок и еще одной для подгонки, так что за бутербродами и яблоками для тех, кто не успевал поесть, забегала ее коллега. Однажды вечером Арлена обнаружила, что станция метро «Мост Сен-Клу» закрыта из-за забастовки. Как добраться до Жуанвиля, если нет автобуса? Она не представляла, как пойдет домой пешком, а взять такси в голову не пришло. Арлена вернулась в павильон, надеясь найти временный приют, как делала ее мать, если опаздывала на последний поезд. Зайдя в столовую, Арлена застыла в дверях: Ирен сидела напротив улыбающегося мужчины лет сорока, одетого в рабочий комбинезон, перед ними стояли два подноса с тарелками, он держал ее руку в своей, они болтали. Мужчина взял со стола румяное яблоко, тщательно почистил, сняв кожуру одной ленточкой, помахал ею, как серпантином, Ирен расхохоталась, он разрезал яблоко на четыре дольки, насадил одну на кончик ножа и предложил ей. Заметив Арлену, он выпрямился, Ирен обернулась, увидела дочь и вскочила, оттолкнув стол. Быстрым шагом прошла через зал, но не остановилась рядом с дочерью, а пронеслась мимо, не глядя, выскочила вон и исчезла из виду. Мужчина тоже встал, ускорил шаг, чтобы догнать ее, задержался перед Арленой, слабо улыбаясь, и растворился в студийной ночи. На кухне Арлена обнаружила месье Бернара, Вы знаете, кто этот человек, который ужинал с моей матерью?

– Это Ролан. Он электрик на съемочной площадке. А почему ты здесь так поздно?

– Неожиданная забастовка, не могу вернуться домой. Можно переночевать здесь?

– Если так и дальше пойдет, устрою гостиницу, найдем тебе раскладушку.

Арлена никак не могла заснуть. В столовой, отведенной для ночевки, на раскладушках спали пятеро. Она не понимала, почему Ирен так переполошилась, увидев ее, и убежала, словно рассердилась, а еще интересно, где спит мать, когда остается в Булони. Арлена ошибалась, это был не гнев, а беспричинный ужас, она и представить не могла, как напугалась Ирен. Даже Ролан не мог успокоить ее – Ирен дрожала, сердце бешено колотилось, она несла околесицу, никогда он не слышал, чтобы она говорила с таким неистовством, Что обо мне теперь подумают? А? Что она обо мне скажет? А остальные дочки? А мать? Ты хоть представляешь? Они скажут, я дешевка, дочки откажутся от меня, возненавидят, я их потеряю навсегда. И они будут правы, что презирают меня.

– Скажи им правду, что у тебя есть друг. Тебе сорок два года, Ирен, в твоем возрасте ты можешь жить как хочешь и ни перед кем не отчитываться. Дочери порадуются за тебя.

– А как же Жорж?

– Твой муж погиб во время отступления.

– Правда? А почему его тело так и не нашли? Сразу видно, ты не знал Жоржа. Моя ясновидящая много раз говорила, что он жив и однажды вернется, и что тогда? А? Меня сочтут последней тварью.

– Эта твоя ясновидящая себе на уме, ты слишком хорошая клиентка, и она рассказывает только то, что ты хочешь услышать. Как ты можешь верить в эту чушь? Ты ждала его всю войну, ты ждала его во время Освобождения. Уже три года, как все вернулись – из лагерей, из плена, больные, раненые.

У Ирен не осталось сил объяснять, Ролан все равно не поймет, она одна-одинешенька на этой земле, одна со своей бедой, но разве так сложно ее понять? Принять очевидное? Ее неудержимо трясло, в висках стучало.

– Говорю ж тебе, он мертв!

– А что это меняет?

Ролан изумленно посмотрел на нее – по опыту он знал, что женщины непредсказуемы, из любой мухи делают слона, нужно переждать бурю, и все наладится, но даже он потерялся в этом лабиринте, Я думал, между нами все серьезно.

– У меня к тебе сильные чувства, но семью это не должно затрагивать. Для дочерей я их мать и супруга их отца, вот и все. Я не могу сказать им, что у меня кто-то есть, это невозможно. Они такого не поймут, потому что я жена Жоржа.

– Тебе стыдно сказать дочерям, что у тебя есть друг?

– Да, мне стыдно быть с кем-то, кроме их отца. Я пойду.

– Ты на часы посмотрела? Куда ты пойдешь?

– Не знаю.

– Оставайся, завтра разберемся, а я посплю на диване.

Ирен осталась в спальне Ролана в маленькой квартирке в Исси-ле-Мулино. В эту ночь никто не мог уснуть – ни Арлена из-за храпящего мужика в столовой, ни Ролан, повторявший себе, что они могли бы быть счастливы, ни Ирен, бессильная побороть сжигающий ее стыд. На следующий день Арлена не увидела мать – та не появилась в столовой, за бутербродами и яблоками зашла какая-то молодая женщина. В перерыве Арлена отправилась в швейную мастерскую, где не была ни разу, здесь оказался настоящий улей, она подошла к Ирен, которая снимала мерку с актрисы, Знаешь, мама, если ты с кем-то познакомилась, это нормально, ничего такого.

Ирен вытащила булавки, которые держала в губах, улыбнулась, Конечно, доченька, только ты все не так поняла, не нужно думать о плохом, Ролан – мой коллега, просто коллега.

Арлена тогда решила, что ей померещилось, она выдумала романтическую историю, ведь раз мать говорит, что Ролан просто коллега, значит между ними ничего нет. Однако сомнение вернулось, словно коварная змея, потому что она не знала, как выглядит любовь у взрослых людей. Насколько она помнила, отец и мать не проявляли друг к другу нежных чувств; правда, Жорж редко бывал дома, а ей было всего двенадцать, когда он исчез. И вдруг она осознала, что мужчина не станет чистить яблоко женщине, которую не любит, и целовать руку коллеге. Тогда в столовой она видела не приятельские улыбки, а нежность, настоящую привязанность, в их глазах не было притворства, и Арлена решила, что раз мать не хочет признаваться, значит у них это несерьезно, и она расскажет, когда сама решит, а если не расскажет – что ж, это ее жизнь.

Так что ничего нового под булонским солнцем: все были поглощены работой, съемки шли одна за другой, забастовки и демонстрации были отложены до начала учебного года. Арлен больше не заговаривала с матерью о той встрече, та тоже помалкивала. В начале августа месье Бернар попросил Арлену отнести на подносе обед умирающему от голода режиссеру второй съемочной группы. Когда она шагнула в павильон, навстречу вышел Ролан, держа в каждой руке по прожектору. Мгновение они стояли друг напротив друга, не решаясь заговорить, он открыл было рот, но передумал, толкнул плечом вращающуюся дверь и удалился. А однажды вечером по дороге к метро она прошла мимо него, они заметили друг друга и остановились, оказавшись лицом к лицу, он бросил сигарету на землю и раздавил башмаком, Я Арлена.

– Знаю, а я Ролан. У нас сегодня ночная смена. Лучше нам не разговаривать, а то она увидит и раздует целую историю.

– Это точно. Ладно, пойду на метро, раз уж оно сегодня работает.

– Знаешь… то есть знаете, не надо на нее сердиться. Она зациклилась.

– Я и не сержусь, просто это глупо. Мы могли бы…

Они некоторое время помолчали, он достал пачку сигарет, предложил Арлене, та покачала головой, Что ж, подождем. Я пошел.

По большому счету Арлену злило не то, что у матери роман с коллегой, а запах фритюра и яиц, который ее преследовал. Вечером, едва вернувшись домой, она яростно, до красноты растиралась в тазу мочалкой и хозяйственным мылом, а потом спрашивала Одетту, Скажи по-честному, от меня чем-нибудь пахнет? Сестра обнюхивала ее руки, шею, пальцы, Ты пахнешь мылом.