Будь что будет
Шрифт:
Жанна сидела в кресле в гостиной и с трудом пыталась читать, ей приходилось делать усилие, чтобы не отвлекаться от последнего романа Эммануэля Бова, который Мадлен превозносила до небес – подруга была потрясена внезапной смертью писателя, как если бы ушел из жизни кто-то из близких, гордилась тем, что у нее есть все произведения этого плодовитого автора, и одолжила Жанне «Ночной выезд», чтобы та непременно открыла для себя ее кумира. Несколько лет назад в Динаре Жанна уже пыталась его читать, но ей не понравилось. Сама она любила Колетт, по крайней мере ее романы, живые и увлекательные, так что, одолев сорок нудных страниц, она бросила эту тягомотину, недоумевая, что подруга могла найти в этой жиденькой литературе, где не происходит решительно ничего, где унылые печальные персонажи ведут серую банальную жизнь. В дверь со стороны бульвара позвонили, Кто это явился в такой час? Когда горничная передала Жанне визитку Эжена Ле Гоффа, сказав, что
Эжену потребовалось совсем немного времени, чтобы очаровать Жанну. Ей не мог не понравиться господин с сединой на висках, элегантно одетый по ушедшей моде, который приветствовал ее поклоном и словами, Примите мое почтение, мадам. К тому моменту, когда Эжен объяснил причину своего визита и достал из кармана пиджака письмо Тома, посланное в его журнал, к тому моменту, когда Жанна сообщила ужасную новость, они уже были нерасторжимо связаны любовью и преклонением перед молодым человеком, столь внезапно покинувшим этот мир. Эжен в смятении кусал себе локти, Это была роковая случайность, не побоюсь сказать, удар судьбы: по недосмотру моей секретарши письмо попало в другую папку, а ее убрали на полку, и только сегодня утром я случайно ее открыл и нашел это стихотворение – я был поражен, такие потрясения редко случаются в жизни издателя, я воскликнул про себя: «Этот мальчик – гений, новый Рембо!» Это видно сразу, можете поверить, я в поэзии разбираюсь, и тогда я решил немедленно с ним встретиться и попросить прощения за то, что задержал ответ. Как видите, я в ужасе и шоке от этой трагедии, но таков удел великих поэтов, они не могут приспособиться к нашему жестокому миру, который их не понимает, его уход – большое горе для французской поэзии.
Жанна пригласила его присесть, предложила выпить чаю, Эжен казался растерянным, Я вне себя, словно потерял члена семьи. Но если вашего сына больше нет, возможно, он оставил другие тексты? Я хотел бы посвятить ему специальный номер журнала, мы должны воздать ему должное, чтобы его узнал весь мир.
– О, это было бы чудесно, но, к несчастью, Тома все сжег перед смертью. Не могу поверить, что его нет уже два с половиной года, для меня все случилось вчера. Мы были близки, но я не знала, что его мучила такая страсть, если бы только он мне рассказал, если бы упомянул девушку, которая его отвергла, я могла бы помочь ему, поддержать.
Эжен поставил чашку и выпрямился, Вы говорите, девушка? Несомненно, стихотворение посвящено ей. Поэту нужна муза, для того поэзия и существует, чтобы мальчики восхищали и покоряли девочек, поэзия – это прежде всего брачный танец. Понимаете ли, я так зол на себя за то, что не открыл это письмо сразу, ведь все было бы иначе, Тома не покончил бы с собой. Я в долгу и перед ним, и перед французской литературой, которую я лишил великого поэта. Я хочу восстановить справедливость.
– Проблема в том, что мы поссорились с этой молодой женщиной, особенно моя дочь Мари, которая раньше была с ней очень дружна. Я поговорю с дочерью, она вернется в воскресенье.
Эжен встал, заметил на журнальном столике книгу Бова, О, вижу, вы читаете Эммануэля, мы были хорошо знакомы, я опубликовал несколько его новелл до того, как к нему пришла слава, но какое несчастье! Такой молодой, в полном расцвете своего мастерства. Я еще не читал этот его роман, в последнее время был слишком занят.
– Да, эта книга… как бы сказать?.. Я ничего подобного не читала. Моя лучшая подруга его обожает. Возьмите, я вам его одолжу, только не забудьте вернуть.
В апреле сорок девятого за несколько недель до годовых экзаменов, несмотря на протесты, ученицам Севрской школы, как филологиням, так и научницам, было приказано покинуть общежития и переселиться в Университетский городок, в помещения, отведенные Высшей нормальной школе, – их в спешке начали строить вдоль улицы Томб-Исуар, но не закончили; там же разместили администрацию, большую библиотеку, четыре учебные аудитории и сборные дома интерната, напоминавшие набор кубиков. Условия спартанские, но отныне у каждой студентки была своя комната с окном, выходящим в сад, письменный стол и узкая раковина с водой, то есть полная роскошь, душевая на лестничной площадке оставалась общей, рядом с ней туалеты. Арлена ждала окончания учебного года без тревоги, в отличие от второкурсников, которые в июне сдавали выпускные экзамены. Переехав на пасхальных каникулах в новое общежитие, она записалась на занятия по физкультуре, дабы следовать принципу Femina sana in corpore sano [41] . На лужайке Городка девочки в шортах и белых майках чередовали быстрый бег с гимнастическими упражнениями под руководством энергичного учителя, который бодро покрикивал, Живее, девушки, веселей, бегом, вперед! Когда Арлена закончила прыжки со скакалкой, подошла дежурная: ее
хочет видеть какой-то военный, но на территорию ему нельзя. Арлена последовала за ней в вестибюль и обнаружила на скамейке Даниэля в форме – заметив ее, тот встал, снял пилотку, Привет, я пришел, чтобы… Но, увидев Арлену, он напрочь забыл, зачем пришел, он даже не думал, что, встретившись с нею, растеряется, словно испуганный ребенок. Возможно, переоценил свою военную подготовку, решив, что физическая закалка подготовит его к встрече, но рядом с этой девушкой, взлохмаченной и потной, которая равнодушно смотрела на него, броня испарилась, он почувствовал себя, как в лицее, когда хотел ее поцеловать, и осознал, что все усилия изгнать ее из головы после того, как он принял это проклятое решение порвать с ней, все эти «я должен ее забыть, она больше для меня не существует» исчезли в одну секунду, Арлена по-прежнему была в центре его мира, и загвоздка в том, что сейчас она стояла здесь, перед ним, Как дела?41
В здоровой женщине здоровый дух (лат.).
– Нормально, перешла на второй курс. А ты что-то похудел.
– Видела бы ты, как нас гоняют на тренировках и чем кормят в казарме, где уж тут набрать вес, я в Сен-Сире, но не в Версале, как раньше, а в Бретани.
– Ну и хорошо, ты же этого и хотел.
– Пойдем выпьем что-нибудь, я видел кафе неподалеку.
– Слушай, я в неподходящем виде, чтобы куда-то идти, и нужно принять душ перед занятиями.
Даниэль кивнул, обвел взглядом вестибюль, С чего начать? Достал пачку «Голуаз», предложил сигарету Арлене, та отказалась, он прикурил, Здесь хорошо, все такое современное, видела бы ты наши здания в Коэткидане, по сравнению с этим просто… Тебя было трудно отыскать, я заехал к тебе в Жуанвиль, увидел твою сестру, Одетту кажется, но она не захотела давать твой адрес. Потом я встретил на лестнице соседку снизу, которая объяснила, где тебя найти. Она передавала тебе привет. Даниэль улыбнулся и затянулся сигаретой, Арлена старалась сохранять невозмутимость, Он пришел, потому что жалеет, что выбросил меня, как дырявый носок, и не знает, как мне это сказать, ну погоди, вояка, я тебя отошью; если он думает, что у него здесь окученная грядка, а я покорно жду господина и паду в его объятия, то он ошибся адресом, пусть ползает на коленях, причем долго, и просит прощения за все, пусть помучается, подарков я ему делать не собираюсь.
– Я хочу, чтобы ты знала, – сказал он, – я долго думал о том, что случилось между нами, и очень жалею, я хотел сделать все правильно, но ошибся, а теперь слишком поздно.
Даниэль бросил сигарету на землю, раздавил, печально улыбнулся. Арлена и подумать не могла, что вновь увидит Даниэля, ведь они движутся по параллельным прямым, которые не пересекаются, она пыталась стереть его из памяти, но он забрался слишком глубоко, прятался на краю сознания и всплывал в самые неожиданные моменты, но она вовсе не возражала, – напротив, ей было непонятно, почему он бросил ее ради Мари. За пять минут. Ведь по-настоящему любил он именно ее, и на этот мучительный вопрос у нее не было ответа, эта неразрешимая загадка разъедала душу, но Арлена решила, что ничто не помешает ей жить и двигаться вперед, И потом, военный мне ни к чему, не хочу быть женой солдата и ждать у очага возвращения героя – если я ему нужна, ему придется пойти на жертвы и, прежде всего, отказаться от этого паршивого ремесла.
Даниэль резко поднялся, словно собираясь уйти, снова сел… Я бы хотел встретиться по другому поводу, но сегодня я приехал, потому что… Недавно у Жанны побывал один издатель, которому Тома отправил свои стихи, – я не совсем понял, что случилось, письмо затерялось, потом нашлось, – он считает Тома великим поэтом и хочет посвятить ему специальный номер журнала, но Тома все сжег перед смертью, и ни у кого ничего не сохранилось, нет ли у тебя его стихов?
– Ты приехал ко мне, чтобы узнать, сохранила ли я стихи Тома?
– Помнишь, он писал их для тебя и прятал в ранце или в пальто? Я бы приехал раньше, но пришлось ждать увольнительной.
– Да, я их сохранила. Они у меня в комнате, но я давно их не перечитывала, они все здесь, в папке.
– А ты… ты можешь их отдать? То есть одолжить, мы их потом тебе вернем.
Арлену словно оглушило, Я схожу за ними. Она встала, ушла вглубь Городка. Даниэль бросил взгляд на часы, прикурил новую сигарету. Арлена вернулась через десять минут с серой папкой и протянула ее Даниэлю, который не заметил, что у нее красные глаза, Вот, все здесь, их там около тридцати, последние пять слегка помялись.
– Отлично. Знаешь, они будут счастливы. Я уже и не припомню, сколько же времени прошло с тех пор, как Тома…
– В конце июня будет три года.
– Вот я кретин!.. Я же не спросил… ты… у тебя кто-то есть?
– Конечно.
– Это хорошо. А я перейду на второй курс Коэткидана, и после спецподготовки меня наверняка отправят в Индокитай.
– Убивать или быть убитым – не самая веселая перспектива.
– Но там мы и нужны. Да, забыл сказать, после выпуска из Сен-Сира мы с Мари поженимся в Динаре.