Быть

— Её обидишь! Рядом с ней все по стенкам ходят. Она с молодости каменная была, ей даже муж перечить боялся. А к роженице меня так и не пустили. Женщины уперлись, что три недели к ней чужим мужчинам не дозволяется подходить.

— То есть совета не будет? Что я сделала не так? — расстроилась Ясна.

— Почему же? Хоть до больной меня не допустили, я с повитухой поговорить успел. Всё ты верно сделала — тебе опытная бабка велела, ты исполнила. И даже больше смогла.

— Но ведь у неё детей больше не будет! Там рубец как от ожога, шрам один! Как она теперь…

— На моей памяти это первая роженица, которая после такой крови жива осталась. Лет тридцать назад в нашей гильдии состояла волховица, толковая девка была, только замуж в клан вышла, так больше и не возвращалась. Так вот, её тоже порой к роженицам звали, и были и женщины, что кровью истекли, едва ребёнком разродились. И ничего она сделать не смогла. А ты смогла.

Ясна сидела напротив, сжав губы, нахмурившись и сцепив пальцы в замок. Подошла Мала, поставила кружки с варом, убрала корзину и унесла продукты. А наставник внимательно с лёгкой улыбкой одобрения следил за ученицей.

— Я не смогла, — подняла глаза девушка, в них горела смесь решимости, страха и боли. — Мне сестра помогла. Это она почти всё и сделала. Наставник, мне не хватило не только дара — его я расширю потихоньку — мне не хватило знаний. Я ведь совсем-совсем ничего не знала и не понимала. Там оказалось не как к ране или перелому какому подход, не как к вселившимся Хворям.

— Неужели ты не помогала матери, когда она младшими детьми разрешалась? Или старшим сёстрам? Невесткам?

— Она у матери младшая, — пояснила вместо сестры Мала и встала за её спиной, положив руку на плечо сестры. — А других детей кроме нас с ней и не осталось, ещё до её рождения не стало. Не довелось малой никого понянчить.

— Понятно. Тогда посмотрю, что из книг в гильдии есть подходящее.

— Лучше с бабкой повитухой договоритесь. Нам уходить скоро. Вот дороги подсохнут, и попрощаемся. Она поболе знает, и обучит лучше.

— Я поговорю с ней. Всё равно сейчас опять в тот двор идти. С гильдией-то купец щедрее расплатился, — наставник кивнул на корзину и встал из-за стола, — так что и гильдия одного из нас не обделит.

Волховицы проводили лекаря, услужливо подали ему и шапку, и согретый у печи жупан, и закрыли за ним ворота во двор. А дома Мала села, опустив плечи, и долго пристально рассматривала сестру. Ясна сперва смутилась, поёжилась, потом попыталась отвернуться от тяжелого взгляда, но он давил. В конце концов, Мала вздохнула, закрыв глаза, и взмахом отправила в воздух пригоршню светлячков, которые медленно закружились вокруг обеих девушек. Первой молчания не выдержала Ясна. Она искала, чем его разбить и ухватилась за окончание беседы с наставником:

— Зачем ты попросила позвать повитуху? Даже если она согласится меня учить, это займёт годы. Я же знаю, что повитухи не меньше десяти лет должны в ученицах ходить и сами трёх детей родить, иначе их не признают.

— Да, десять лет и свои дети. Но ты же лекарь, знахарь, травница, а не повивальная баба. Но если хочешь перенять её науку, чтобы в следующий раз не стоять в растерянности, лучше этой старушки учителя и не найдёшь.

— Почему? И ты же сама велела собираться, чтобы быть готовой в дорогу, — удивилась младшая.

— Она лет сорок ходит за роженицами в большом городе. В Ветрище посмотри сколько людей живёт, и вспомни сколько городов больше этого. А её ремесло не на книгах живёт и не чернилами передаётся. Чем больше детей повитуха примет, тем больше и её знания, и навыки, и сердцем чувствовать начнёт. Сама вспомни, когда за нами послали. А деревенские повитухи, даже если одна на три-четрыре родовых селения бегает, за всю жизнь столько родов не примут, сколько эта старушка за год. А науку посмотреть успеешь, и десять лет тебе не понадобится.

— Как?

— Если она согласится, то даром своим. — Мала, наконец, открыла глаза, только её взгляд на три пуда потяжелел. — Есть одно средство. Сложное и мало кто его осилить может, поэтому о нём и рассказывают редко. Я его выведала, когда семь лет назад с посольством ездила, — девушка чуть улыбнулась, вспоминая. — Мне его и разболтали лишь оттого, что сами повторить не могли, а потому думали, что и я не сумею. Мы с мамой два года потом его постичь старались. «Садись рядом» — последние слова прозвучали уже сразу в мыслях.

Ясна облизнула пересохшие губы и медленно подошла к сестре, села, прислонилась к стене. От стайки огоньков вдруг отделился один светлячок и стрелой устремился к девушке, влетел прямо в грудь рядом с сердцем. Но, казалось, ничего не произошло. Только сила быстрее потекла в сферу дара. Ясна заглянула внутрь и увидела, как огонёк мечется из стороны в сторону, врезаясь в ещё не искрошенные глыбы и стены и увлекая за собой потоки силы.

— «Что это?»

— «То, что ты можешь, но не умеешь. Почувствуй каждый поток силы и он сам тебе расскажет и покажет. И примерься вот к этому, бликующему тревогой и алым. Именно он помог тогда тебе меня позвать. Нам повезло, что этот кусок у нас обеих выпал достаточно низко, он мощнее преломляет силу. Как решишь, что прочувствовала его сполна, вложи часть его силы в светлячка и отправь в мою сферу, а потом верни обратно.»

— «И что будет?»

— «С волхвами — ничего. А простой человек слабее. И если он или она захотят поделиться, то сила принесёт тебе их память и опыт. Но он будет просто отягощать память, если им не пользоваться, не давать ему жить, расти, впитываться в руки и сердце и обрастать именно твоими ошибками.» — следующая мысль прилетела ласковым ветерком, а после неё сестра оставила Ясну одну. — «Попробуй пару раз и ложись поспи. Ночь выдалась трудная.»

Младшая, оставшись в тишине и покое, без мелькающего светляка, растерялась. Сестра не первый раз рассказывала что-то, чему саму Ясну в клане не учили, показывала и оставляла тыкаться в поисках показанной тропы. А в этот раз ещё и суетливое многоцветие погасло следом за огоньком, да одна мысль мешала с головой окунуться в дар.

— А чему тебя так научила мама? — почти шепотом, с замиранием, спросила Ясна.

Мала долго не отвечала, но и шуршание со стороны печи затихло.

— Чему она могла меня научить, что бы я к тому времени у неё ещё не переняла? Только… страху. Страху старого человека о своих детях. Учись давай!

Мала продолжила хлопотать, готовить праздничный ужин из подаренных птичек, а Ясна раз за разом пыталась освоить новое умение. Получалось плохо, но девушка старалась. А вечером они вместе смеялись и шутили, будто и не было ничего, но нет-нет и промелькнёт тень сожаления, когда взгляд зацепится за что-то ставшее за полгода родным и привычным. И пусть в доме мышь пробежит не споткнётся и стены пустые, и неуютно, но они столько недель обживались, что просто начали привыкать, прирастать к этой горнице с просторной подклетью, в которой хранились их припасы, и подволоком, куда они так и не заглянули.

Наутро, у отдохнувшей Ясны, наконец, получилось. А к обеду в гости и старушка-повитуха заглянула. Бабушка пусть и не сразу, пусть с опаской и сомнениями, но дала себя уговорить поделиться с волховицей своим опытом. И Ясна под присмотром и водительством Малы окунулась в бесконечную череду воспоминаний о роженицах и младенцах. Да и последующие дни девушка часами следовала за старушкой, впитывая её науку, а по ночам читала и переписывала присланные наставником книги.

Мала же завершила все дела и хлопотала о месте на ладье, или разрешении присоединиться к торговому обозу. Да ломала голову, как увезти с собой все скопившиеся книги. В последний день, когда уже сговорилась с купцами, она выскребла накопленные шитьём деньги и купила на одном из рынков старую-старую хромую лошадку. На этой лошади не то что ехать, хоть чуть работой загрузить её было жалко, так у неё ноги подкашивались. Но всё же Мала навьючила на неё часть сумок, которые бы не унесла сама.