Цена металла

— Все на улицах после девятнадцати — задерживаются, — приказал Кемба. — Пропуск только у работников стратегических объектов и персонала миссий. Все остальные — по домам. Оповестить громкоговорителями. Нарушителей — порка на центральной площади. Мужчины — двадцать ударов. Женщины — пятнадцать. Подростки — обратно домой, с меткой.

— Меткой? — переспросил Исаак, стоявший рядом с Гатти, у решётки собора.

— Краска на лбу. Чтобы знали. Один раз простили — второго раза не будет.

Солдаты работали быстро. В южных кварталах уже задерживали подростков. У одного нашли карманную библию — отобрали, бросили в пыль. Старик, торговавший свечами у миссии, попытался спорить — получил удар прикладом в живот. Девочку, шедшую к храму с матерью, развернули, вырвали корзинку из рук. Все это — без лишнего крика. Только тихий, равномерный ужас.

— Это война против тени, — произнёс Гатти. — А они стреляют в лампу.

— Люди не выйдут ночью, — сказал Исаак. — Но они начнут шептаться. И тогда...

— Тогда и начнётся бунт.

На следующий день на окраине Сен-Флёра произошла стычка. Местный сапожник, которого арестовали за отказ закрыть мастерскую, был избит до потери сознания. Его племянник, юноша лет семнадцати, попытался ударить солдата. В ответ по району прошёл облавный рейд. Шестеро задержанных. Один убит. Двое — пропали. На стене миссии ночью появилась надпись, выцарапанная углём: "Если Бог молчит — значит, Он ждёт нас."

Кемба пришёл в собор на закате. Без охраны. В руках — список. Он подошёл к Гатти, стоявшему у свечей.

— Это люди, которых мы заберём сегодня ночью, — сказал он. — По подозрению в подстрекательстве.

Гатти взглянул в список. Там были девять фамилий. Все — его прихожане. Все — те, кто вчера молчал. Просто молчал.

— Вы хотите выгнать дьявола — и стреляете в зеркало, — произнёс священник.

— Я делаю то, что должен, — сказал майор. — Здесь будет порядок.

— Здесь будет пепел, — ответил Гатти.

На третий день с начала зачистки в Сен-Флёре случилось невозможное — кто-то ударил солдата на центральной площади. Не подросток. Не отчаявшийся. Слепой старик. Из квартала кожевенников. Он шёл, опираясь на палку, когда двое солдат преградили путь. Один толкнул. Второй — смеясь — сбил шляпу. Старик поднял палку — и ударил.

Их было много. Старик – один.

Но в этот момент что-то в городе оборвалось. Крик поднялся сразу. Люди высыпали на улицу. Не с оружием. С камнями и проклятиями. Патруль отступил, вызвав подкрепление. Началась потасовка. Несколько женщин задержаны. Один солдат порезан. Один — ранен. Ранен — камнем, но это был первый солдат, чья кровь упала на мостовую Сен-Флёра.

Это было началом.

Отец Гатти молился у окна. Весь день он разрывался между верой и обязанностью. Он уже не организовывал — он сдерживал.

— Мы не можем уйти, — говорил он Исааку. — Если мы уйдём — здесь останется только страх.

— Если мы останемся — они нас убьют, — отвечал тот.

— Возможно. Но если даже после нас будет тишина — значит, кто-то услышал.

В тот вечер он сел за старую машинку. Писал медленно. Одну страницу. Без копии.

"Дорогой Эванс. Всё выходит из-под контроля. Здесь больше не хватает слов. Только шагов. Только взглядов. Только пепла. Я сделаю всё, чтобы удержать город до утра. Если сможете — помогите не мне. Помогите им."

Сен-Флёр горел. Не весь — кусками. Кварталами. То вспыхивал рынок, то школа. Крики не стихали ни на минуту. Дым висел между домами, как старая одежда, не давая дышать. Улицы были завалены телами, мусором, осколками. Невозможно было понять — где кончилась вера, и началась ярость.

Армия генерала Н’Диайе вошла в город утром, чтобы навести порядок. К вечеру — на улицах уже шла гражданская война. Солдаты стреляли в окна. Люди бросали в них бутылки, камни, иногда — молчание. Порой этого было достаточно, чтобы начался расстрел.

Собор Святого Габриэля стал последним оплотом. К его стенам стекались те, кто бежал не за оружием, а за словом. Женщины с младенцами. Подростки, потерявшие родителей. Больные.

Некоторые приносили ведра с водой. Кто-то — аптечки. Двое шахтёров установили баррикаду из сломанных лавок и мешков с песком.

Отец Гатти стоял на пороге собора. Не с оружием - с крестом. Он говорил негромко. Просто смотрел — и люди видели: пока он стоит, они ещё не сломлены.

— Падре, — сказал Исаак, подбегая. — Патруль пробует прорваться с востока. Идут столкновения. Местные встали с палками, но у армии — автоматы.

— У нас нет автоматов, — ответил Гатти. — Значит, у нас есть только одно — быть вместе.

— Этого может не хватить.

— Но если мы разбежимся — этого точно не будет.

Он повернулся к толпе.

— Здесь не война. Здесь — жизнь. За порогом — кто хочет жить, а не убивать. Кто готов стоять — не ради власти, а ради завтра. Пусть услышат нас. Без рёва. Без стали.

К вечеру у собора стояло около трёхсот человек. Кто-то изнутри принёс иконы. Кто-то — старый флаг миссии. Они не кричали - ждали.

И в тот момент, когда начали падать первые снаряды — не по собору, а по улицам вдалеке — появился Кемба.

Он вышел из грузовика. Один. В военной форме, запылённой, но выглаженной. Он не выглядел злым. Он выглядел уставшим и опасным.

Подошёл к Гатти, и взгляды их пересеклись — как холод и огонь.

— Я просил вас уехать, — сказал он.

— А я просил вас остаться человеком, — ответил Гатти.

— Люди гибнут.

— Потому что в них стреляют.

Кемба вздохнул.

— У меня есть приказ. Если собор не сдается до полуночи — по нему будет нанесён артиллерийский удар. Точечный. Без разлёта. Раз — и всё. Быстро. Мы сделаем это. С благословения генерала.

— Вы хотите убить город в его сердце?

— Я хочу закончить это.

— Тогда начните с себя. Начните с себя, — повторил Гатти. — Если вы верите, что война решает правду — убейте себя первым. Докажите, что это честно. Что страх — это добродетель.

Кемба молчал. Его пальцы дрожали — едва заметно. Он не был монстром. Он был винтом. Приказом, ходячим параграфом. Но здесь, перед стенами собора, он не видел врага. Он видел… лицо.

— Здесь дети, — продолжил Гатти. — Беременные женщины. Слепые. И, возможно, выжившие, которые уже лишились всего.

— Если я не сделаю этого, я потеряю контроль, — глухо сказал майор. — У меня подчинённые. У меня приказ. У меня смерть на пятках.

— Тогда умрите вместе с ними, — прозвучало откуда-то из толпы. Это был шахтёр — один из тех, кто вытащил жену из-под завалов накануне. — Но не стреляйте в нас издалека. Приходите — и смотрите в глаза.

Майор посмотрел на него. Потом на толпу. Потом снова — на Гатти.