Цена металла

Над ним — распятие.

Доктор Луис Кордова, худощавый испанец с медленным голосом и руками хирурга, проверял соединение. Он был одним из немногих, кто знал: Гатти — не просто священник. Он знал коды. Он знал, кому и что говорить.

— Канал откроется через тридцать секунд, — сказал он, не оборачиваясь.

Отец Гатти стоял рядом. В руках — старый блокнот. Он не пользовался компьютером. Писал от руки. Потом читал вслух. Его голос не дрожал. Только взгляд был чуть глубже обычного.

— Начинай запись, — тихо произнёс он. — Пометка: ВОЗДУХ ДУШНО. Глазами священника. Адресат: Эванс. Канал 3-12-B.

Терминал пискнул. Связь установлена.

Отец Гатти начал говорить. Ровно. С паузами.

«Это отец Антонио Гатти, Сен-Флёр, Флёр-дю-Солей. Если вы это слышите — значит, канал ещё жив. Я жив. Пока. Передаю срочную сводку о положении в регионе. Переворот свершился. Президент Мбуту — вероятно, мёртв или удерживается. Генерал Арман Н’Диайе провозгласил военное правительство. Армия разделена. Начались массовые казни офицеров и сторонников прежнего режима.»

Он сделал паузу. Закрыл глаза. Продолжил.

«Миссия в столице закрыта. Наши священники депортированы или блокированы. Трое под арестом. Один — пропал. Дипломатические каналы не работают. Франция, вероятно, ведёт переговоры с генералом. Местные источники сообщают о применении ритуальной практики при военных действиях: в частности, публичные жертвоприношения, сожжения, насильственное “очищение” деревень. Сочетание религиозного экстремизма и этнической мобилизации. Это опаснее, чем идеология. Это — культ.»

Кордова не прерывал. Он только вытирал лоб.

Гатти открыл блокнот. На следующей странице — короткий список.

— Продолжу, — сказал он.

«Я подтверждаю наличие в регионе профессиональных наёмников, неафриканского происхождения. Предположительно — британская ЧВК. Связь с Секой, известным по Родезии и ЮАР, почти доказана. Местное население боится, но пока не организовано.

В Сен-Флёре люди собираются у миссии. Более ста человек. Женщины, дети, больные. Мы готовим эвакуацию. Три автобуса. Сегодня в ночь.

Если их не пропустят — я останусь.

Не как агент. Как священник.»

Его голос стал ниже. Не тише — глубже. Как будто он говорил уже не в микрофон, а в саму тьму, разверзшуюся над страной.

«Я передаю это не как аналитик. Не как координатор. Я передаю это как свидетель.

Страна разрушается. Не потому, что пришёл другой диктатор. А потому, что мы — Запад — позволяем этому повторяться. Снова. И снова. Под другими именами, с новыми лозунгами. Но с теми же жертвами.»

Он замолчал. Закрыл блокнот. На мгновение прикрыл глаза.

— Передай это. Без редактуры. Полным файлом, — сказал он Кордове.

— И подпись? — спросил тот.

— Да.

Он вновь заговорил в микрофон:

«С уважением, Отец Антонио Гатти. Сен-Флёр, Флёр-дю-Солей. Последняя точка тишины. Пока ещё не сожжённая.»

Запись остановилась. Канал отключился.

Вечером того же дня Гатти сидел у окна. В руках — кружка с водой. За стеклом — деревья. Небо. Шум детей во дворе. Он смотрел туда, как в надежду.

Знал: ответа может не быть. Знал: никто может не прийти.

Но он передал.

А значит, ещё можно верить.

Улицы Сен-Флёра наполнялись людьми с первыми отблесками солнца. У собора Святого Габриэля, под арками, отбрасывающими длинные тени на пыльные плиты, выстроилась молчаливая колонна: женщины с детьми, старики, двое на носилках. Небольшой автобус с выбитым стеклом стоял у ступеней — остаток гуманитарного конвоя. Второй подходил с южной стороны. Шофёры курили молча, переглядываясь с тревогой.

Отец Гатти, в чёрной сутане, с кожаной сумкой через плечо, спокойно давал указания. Он не кричал. Он просто смотрел — и его слушались.

— Падре, — подошёл Исаак. — Северные кварталы беспокойны. Солдаты проверяют документы, есть случаи избиений.

— Будем выдвигаться раньше, — тихо сказал Гатти. — Не ждём третьего автобуса. Кто останется — укроется в подвалах. Передай всем: «Не сопротивляться, но не склоняться».

Он не успел закончить. Из-за поворота вывернулся грузовик, за ним — броневик. Они двигались медленно, уверенно. Колёса грохотали по булыжнику, и шум машин был сильнее, чем шепот толпы. Люди отпрянули. Некоторые встали, закрывая детей.

Из машин вышли военные — десяток человек, в песочной униформе, с повязками новой армии. Впереди — майор Бамаду Кемба, мужчина лет сорока, с прямой спиной, острым подбородком и аккуратной бородкой. Он держался жёстко, без ярости. Но за его глазами читалась вера. Вера в порядок, в силу. И — в необходимость.

— Отец Гатти? — спросил он, подходя ближе.

— Да. Чем могу помочь?

— Приказ штаба. Вы должны немедленно выехать в Мон-Дьё. В сопровождении. Вас ожидает генерал.

— Я не могу покинуть этих людей, — спокойно ответил Гатти. — Я священник. Они нуждаются во мне. Здесь.

— Это не обсуждается. Вы подозреваетесь в организации нелегальной эвакуации. Ваше присутствие способствует панике. Миссия лишена лицензии. Вы — гражданин Ватикана. Вам будет обеспечен безопасный проезд.

Гатти молчал.

— Вы понимаете, что отказываетесь от приказа командования?

— Я понимаю, что не могу бросить этих людей.

— Вы не оставляете мне выбора, — отрезал Кемба. — В течение часа в городе будет введён комендантский час. Все религиозные собрания запрещены. Любые попытки эвакуации — преступление. Нарушения — будут караться. Публично. Без суда.

— Это ваша вера? — спросил Гатти. — Или чья-то ярость?

Кемба на секунду напрягся. Потом повернулся:

— Порядок важнее веры, падре.

Он сделал жест — и солдаты рассыпались по периметру. Началась операция.

К вечеру Сен-Флёр стал другим городом.

Плакаты с ликом генерала появились на центральной площади. Старые портреты президента Мбуту — сорваны, сожжены прямо на глазах прохожих. По улицам ходили патрули — солдаты в свежей униформе, с плетками и списками. У школ выставлены посты. У ворот больницы — двойной кордон.