Цена металла

Они должны были дестабилизировать, зачищать, ломать волю. И, когда деревни будут гореть, когда люди будут бежать, когда по радио скажут «оставайтесь дома» — останется только один голос, которому будут верить: голос силы.

Сека не верил ни в кого. Ни в Британию. Ни в Н’Диайе. Он верил в то, как автомат работает в темноте. В то, как страх замирает в глазах жертвы. В то, как быстро можно сломать нацию, если делать это не флагом — а пеплом.

ГЛАВА 3

Сен-Флёр встречал утро медленно, зная цену времени. Первые лучи солнца пробивались сквозь пыльные витражи старого храма Святого Габриэля, в котором отец Антонио Гатти проводил свою службу. Камень под ногами был ещё прохладным, воздух — неподвижным, наполненным благовониями, углём и запахом бумаги.

Город был особенным. Не потому, что здесь был кафедральный собор — один из немногих, уцелевших со времён французской миссии. И не потому, что тут находился монастырь Кила-Мой, где христиане и последователи древнего культа Цветка Солнца учились молиться рядом. А потому, что именно здесь ещё сохранялась тишина, которую отец Гатти называл «дыханием между мирами».

Он сидел в боковом нефе, перебирая чётки. За стенами храма слышался шёпот — не молитв, а разговоров. Люди начали собираться раньше обычного. Женщины с детьми, старики, юноши с отрешёнными взглядами. Гатти чувствовал: что-то уже сдвинулось. И это было не политическое — это было глубже. В тоне. В лицах. В темпе шагов.

Он встал, прошёл по ряду скамей, провёл ладонью по деревянной спинке. Каждая царапина — напоминание. Здесь сидели те, кто приходил со страхом. Те, кто уходил с надеждой. Он знал многих по именам. По историям.

— Падре, — раздался голос за спиной.

Это был Исаак, помощник отца Гатти. Молодой катехизатор, сын местного учителя, выпускник семинарии в Сенегале. Высокий, с мягким лицом и быстрым умом.

— Я слушаю, — сказал Антонио.

— Пришло сообщение из столицы. Наша миссия закрыта. Формально — «на период восстановления порядка». Фактически — выдворены. Один из братьев избит, трое находятся под домашним арестом.

Гатти сжал пальцы.

— Кто дал приказ?

— Военное командование. С подписью генерала Н’Диайе. Но… — Исаак замялся.

— Говори.

— Есть более странное. Мы получили слухи… подтверждённые, — он достал записку, сложенную вчетверо, — о том, что часть солдат генерала участвует в… ритуалах. Прямо в деревнях. С факелами, танцами, жертвоприношениями животных. Иногда — с человеческими жертвами.

Отец Гатти взял бумагу. Прочёл. Перечитал. Отложил.

— Это не ритуалы. Это демонстрация. Когда власть приходит без мантии — она надевает маску.

Он вспомнил, как в далеком прошлом — ещё в одной другой стране, в другой форме — видел, как военные «благословляли» себя проклятиями, вырезанными на коже. Тогда он думал, что это — край. А теперь понимал: нигде нет дна.

— Президент делал то же самое, — тихо сказал Исаак. — Только с другими словами. Он строил культ из себя. Они — из предков.

— И тот, и другой — строили на страхе. Просто Мбуту требовал, чтобы его боялись в костюме. А эти — в пепле.

Он медленно прошёлся вдоль стен. Прикоснулся к камню, к кресту.

В свете, падающем с купола, частицы пыли казались звёздами. Гатти стоял на амвоне, смотрел в пустые скамьи и думал о том, сколько лиц он больше не увидит. Некоторые уехали. Некоторые — исчезли. Некоторые — уже мертвы. Но их голоса всё ещё звучали в стенах.

— Падре, — снова заговорил Исаак. — Нам нужно что-то делать. Люди собираются. Говорят, что, если миссия в столице закрыта — значит, и здесь мы под угрозой. Некоторые уже начали уходить. Сегодня утром женщина из северного района увела троих сирот — боится, что солдаты придут ночью.

— Они правы, — сказал Гатти. — Мы не можем их удерживать. Но можем подготовить.

— Вы хотите эвакуацию?

— Я хочу сохранить жизнь. Остальное — Бог устроит.

Он знал, что говорить такие слова — значит признать поражение. Также знал: если будет стоять до конца, то погибнут те, кто и не должен был быть в этой войне.

— Свяжись с миссией в Ла-Креюз. У них есть автобусы. Попроси направить три, максимум — четыре. Пусть приходят в ночь. Без маркировки.

— А если не дадут?

— Скажи, что я беру ответственность. Что я дам показания. Что я глава Миссии, и мне можно верить хотя бы сейчас.

Исаак кивнул. Но в его глазах уже была боль. Потому что он тоже понимал: мы не бежим — мы уходим, чтобы выжить.

В тот день отец Гатти прошёл по улицам Сен-Флёра трижды. От собора до дома сирот. От дома — к школе. От школы — обратно в храм. Он говорил с женщинами. С учителями. С молодыми священниками. Не давал обещаний. Только руки. Только глаза.

И всем святой отец говорил:

— Если услышите барабаны ночью — не открывайте дверь. Уходите к реке. Там будет свет. Следуйте за светом. Он не был уверен, будет ли свет. Но знал, что иногда вера начинается именно с этих слов.

Ночь опускалась над Сен-Флёром тихо, как занавес после последнего акта трагедии. Свет в соборе был тусклым, керосиновым. Электричество отключили ещё утром. Некоторые говорили — авария. Но Гатти знал: это первый признак штурма. Без света легче контролировать страх.

Он стоял в алтаре. На коленях. Перед ним — не крест, не образ. Только свеча. И чётки.

Отец молился не за победу. Не за возвращение порядка, а за то, чтобы в этой тьме ещё остались те, кто не потерял образ человека.

«Господи, не отвергни нас за слова, сказанные не вовремя.

Не накажи за то, что не смогли спасти.

Сохрани сердца тех, кто непричастен.

И, если должен кто-то погибнуть — пусть погибну я.»

Сзади вошёл Исаак.

— Автобусы будут. Три. После полуночи. Один водитель — брат Фредерик. Остальные — местные. Люди молчат, но готовы.

— Хорошо, — сказал Гатти. — Отправим женщин и детей. Стариков. А потом — по ситуации.

— А вы?

— Я останусь. Если надо — задержу их. Хотя бы на полчаса. Этого хватит.

Исаак ничего не сказал. Только сел рядом. Молча. Так они сидели. Два человека — один с крестом, другой с радиостанцией. За их спинами — стены старого собора. Перед ними — пустой зал. А снаружи — шорохи. Тишина, в которой уже звучали далёкие барабаны.

Гатти знал, что приказ уже отдан. Они шли. Но и он — был готов.

Комната, в которой находился главный передатчик, некогда служила кладовой. Сейчас здесь пахло металлом, маслом и влажной тканью. На стенах — полки с медикаментами, коробками гуманитарной помощи, рациями в полиэтиленовых чехлах. В углу, прикрытый брезентом, стоял серый спутниковый терминал, собранный из нескольких разных моделей.