Цена металла

Дюпон поднялся. Рост и сдержанность делали его фигурой спокойной, почти статуей. Но он не смотрел сверху вниз. Он смотрел прямо.

— Я хочу, чтобы вы выжили, — сказал Люк. — Чтобы вы не стали следующими, кого жгут на площади. Генералы, президенты, офицеры — они приходят и уходят. Но мёртвые — остаются мёртвыми.

Жоэль опустил взгляд. Его руки были сжаты в кулаки, но не от злости, а от напряжения, от невозможности найти ответ.

— Я знаю, что ты не враг, Люк, — сказал он наконец. — Но ты боишься мечтать. А мне больше нечего бояться, кроме того, что всё останется, как есть.

Они снова замолчали. Вдалеке закричала ночная птица. Листья зашевелились от ветерка, словно кто-то невидимый прошёл между деревьев.

— Тогда не мечтай, — тихо сказал Дюпон, отходя в сторону. — Действуй. Только помни: когда ты начнёшь стрелять — назад дороги не будет. И каждый, кого ты убьёшь, будет с тобой. Всю жизнь.

Он не дожидался ответа. Повернулся и ушёл в темноту, оставив Жоэля одного, с мачете, воткнутым в землю, и лунным светом, падающим на его лицо.

Юноша долго стоял, не двигаясь. А потом медленно вытащил мачете и, не произнеся ни слова, начал рубить сухие ветки. Словно готовился к костру, который вскоре придётся зажечь — ради света или ради пепла. Пока он ещё сам не знал.

Утро выдалось странно спокойным. Всё было на своих местах — крики детей, клевета петухов, скрип водяного пресса у соседей, пыль, поднятая ногами женщин с корзинами. Но в этом ритме чувствовалось что-то не то. Не отсутствие звука — такого здесь не бывало, а паузы между звуками. Как будто деревня знала: кто-то уезжает. Как будто само место готовилось к разрыву — молча, по-своему.

На дороге, у дома Макаса, стояли две машины — тот же пыльный джип и сопровождающий внедорожник. Обе уже были проверены, заправлены и загружены. Люк лично обошёл каждую из них ещё до рассвета, надеясь в последней мелочи найти повод остаться подольше.

Сопровождающий Дюпона охранник поправлял крепление ящика с инструментами. Один из ветеранов Легиона, с которым Люк служил в Чаде, сидел в тени капота и пил воду из фляги. Остальные готовились к выезду молча, по-военному точно.

Во дворе стояла вся семья Макаса. В полном составе.

Коумба, с прямой спиной, в своей простой, но всегда чистой тунике. Мари — с платком на голове, в руках у неё был свёрток с провизией: хлеб, сушёные плоды, немного орехов. Жоэль — в рабочей рубашке, стоял в стороне, опершись о забор. Он не приближался. Видимо, ночной разговор с Дюпоном ещё оставался между ними. Серафина — рядом с матерью, но чуть впереди. Она не смотрела прямо, пока не пришлось.

Дюпон шёл медленно, осознавая неизбежность расставания.

— Спасибо, — произнёс он, глядя сперва на Коумбу, затем на Мари. — За ужин. За разговор. За всё.

Коумба кивнул.

— Здесь тебе всегда рады, Люк. Не забывай, кто ты для нас.

Он протянул руку. Дюпон пожал её крепко, с уважением. Затем обернулся к Мари. Она смотрела на него с материнским выражением, полным беспокойства и тревоги.

— Береги себя, сынок, — сказала она. — И не забывай — у тебя есть где укрыться, если мир снова решит сойти с ума.

Дюпон не ответил. Только слегка наклонил голову и принял свёрток. У него не было слов, чтобы отблагодарить так, как следовало.

Серафина стояла, не двигаясь. В её руках была маленькая плетёная корзинка, перевязанная тонкой верёвкой. Люк заметил, что она держит её слишком крепко — пальцы побелели от усилия. Он, не торопясь, подошёл к ней. Неуверенность повисла в воздухе между ними, но была уже не пугающей — скорей, знакомой. Она подняла глаза — всё так же прямо, без улыбки. Только тихая, почти непереносимая глубина.

— Это тебе, — сказала девушка, протягивая корзинку. — Там бинты и масло от ожогов. На всякий случай.

— Спасибо, — Дюпон взял корзинку обеими руками, как будто это была реликвия, не подарок. — Не знаю, что сказать.

Сераифна качнула головой.

— Не говори. Ты и так сказал достаточно.

Они оба замолчали.

Дюпон чувствовал, как грудь сжимается — не от боли, а от того, что нет слов, которые можно оставить вместо себя. Он хотел что-то спросить, но не нашёл ни вопроса, ни права. А она вдруг сделала шаг ближе — почти бесшумно, почти неожиданно и поцеловала его в щёку. Это был не порыв, не страсть, не прощание навсегда. Это было прикосновение, в котором заключалась вся сдержанная нежность, которую она боялась проявлять. Касание, полное надежды и тревоги, веры и сомнения. Тепло её губ задержалось на его коже, как ожог, не от боли — от жизни.

Люк не пошевелился. Только закрыл глаза — на миг. Когда открыл их снова, Серафина уже сделала шаг назад. Щёки вспыхнули, и она отвела взгляд, испугавшись того, что сделала. Он не сказал ни слова лишнего. Не пошутил. Не попытался разрядить тишину. Только посмотрел ей в глаза и произнёс коротко:

— Вернусь.

Девушка кивнула — быстро, почти незаметно. Без слов, без улыбки. Но для него этого было достаточно. Большего не требовалось.

Позади послышался голос:

— Мсье Дюпон, всё готово.

Он поднял руку, давая знак, и направился к джипу. Водитель уже завёл двигатель, второй экипаж ждал сигнала. Люк оглянулся в последний раз. Коумба стоял с прямой спиной, Жоэль всё так же опирался на забор, Мари держала платок обеими руками, как будто не решалась вытереть глаза, а Серафина стояла чуть в стороне, и в этот момент солнце осветило её лицо.

Он забрался в машину и захлопнул дверь. Джип тронулся. Медленно, почти церемониально. Не было прощальных криков, не было взмахов руками. Только взгляды, только движение вперёд, только пыль, поднимающаяся с дороги. И долгий, невидимый след в сердце — от дома, который стал ему ближе, чем всё, что он когда-либо знал.

Жаркое утро выжигало дорогу, петлявшую между холмами и редкими акациями. Машины шли на юго-восток, к Вилль-Роше, старым конвойным маршрутом, известном Дюпону до сантиметра. Он использовал его десятки раз, но сегодня что-то было не так.

Пыль, поднимавшаяся из-под колёс, быстро оседала, ветер был почти мёртв. Птицы в кронах молчали. Даже цикады, эти вездесущие скрипачи саванны, сбились с ритма. Мир словно затаил дыхание.

— Что-то не нравится мне эта тишина, — пробормотал сержант Ламбер, сидевший за рулём второй машины, чуть повернув голову к Дюпону.

— Мне тоже, — коротко отозвался Люк.

Он поднял руку, подавая знак второму водителю — увеличить дистанцию. Но было уже поздно.

Первый взрыв прозвучал глухо, но рвано — как будто земля сама захрипела. Передний джип взлетел на секунду в воздух, потом рухнул, перевернувшись набок. Пламя вырвалось из моторного отсека, дымились двери. Изнутри послышались крики.

— Засада! — рявкнул Ламбер, резко вывернув руль. Вторая машина ушла вбок, почти на откос, но не перевернулась.

Автоматные очереди прорезали воздух. Пули били по капоту, стеклу, двери. Люк рухнул вниз, укрывшись за спинкой сиденья, и одновременно дёрнул за плечо пулемётчика, вытаскивая его вниз.