Часы затмения

Н-да, подумал я, усаживаясь обратно. Вот тебе и шпана. А ведь я не хотел грубить. Это все тот, "промежуточный", первая, блин, личность... Ладно. Это все детали. Делать-то что?.. Тут я призадумался, машинально поднес пальцы к губам, но вспомнил, что сигарета уже скурена. А делать-то, оказывается, нечего, подумал я невесело. Расскажу... ну, допустим, маме. Допустим, она поверит. Дальше что? Правильно - больница, осмотр. Добрый доктор стукнет резиновым молоточком по коленке - и вот перед ним уже товарищ "промежуточный" сидит. "Очень ловко, - скажет доктор, - очень находчиво. Но на белый билет не тянет..."

Я остервенело заскреб в затылке и только тут заметил, что окружен. Стайка упитанных голубок с самым независимым видом шныряла вокруг лавки, мигала наглыми глазками и настойчиво ворковала. Я послушал-послушал - и топнул. Голуби брызнули в разные стороны.

– Хрена с два вам, а не больница!
– сказал я и пружинисто встал.

Нужно было что-то делать, что-то предпринимать. Я заозирался. По аллее ходить не хотелось - осточертела. Вдоль трамвайной линии ходить не хотелось тем более - чего доброго действительно под трамвай попаду. Оставалось одно - направо.

Я обогнул лавочку, зашагал по газончику и вскоре уперся в бетонный парапет. За парапетом темнел пустынный скверик. В глубине, в окружении декоративных кустиков, угадывалась мраморная чаша фонтана. Фонтан, кажется, не работал. Я прищурился: действительно, не работает. И как только я это разглядел, то сразу понял, где нахожусь.

Это была улица Минина, а сквер назывался "Студенческим", потому что находился недалеко от двух техникумов и одного института, кажется, медицинского. Ага, подумал я, перелезая через парапет. Значит, за сквером - Куйбышева, а там и до людей недалеко... Мне позарез нужны были люди, и чем больше, тем лучше.

Я быстро пересек сквер и вынырнул на Куйбышева. Людей тут, к сожалению, почти не наблюдалось, лишь в витринах изредка появлялись и исчезали изящные, как скрипки, продавщицы. На перекрестке у неисправного светофора сгрудилась толпа машин. Мусорный бак у автобусной остановки облепили костлявые кошки, воробьи без всякого стеснения делили с ними поживу. Теплый, как ладонь, асфальт шел трещинами, на небе - ни облачка, солнце в свободном дрейфе.

Наступая на пятки собственной тени, я брел по тротуару и настороженно косился по сторонам. Все я видел впервые, и все было до оскомины знакомым. "Промежуточный", несомненно, гулял здесь когда-то, и не раз. Очередная порция чужих воспоминаний нахлынула было, но я так сильно замотал головой, что все тут же прошло, будто и не было. То-то, подумал я в мрачном удовлетворении. И так будет впредь... Потом меня окликнули:

– Антон!

Я приостановился, посмотрел через дорогу и буркнул:

– Вот те раз!

На противоположной стороне улицы, в тени тутового дерева, стояла Юля. Была она совсем взрослой, совсем непохожей на себя и очень красивой. На ней была черная юбка до колен и голубой пиджачок в мелкую красную полоску. Коротенькие волосы едва прикрывали уши, а к груди она прижимала какую-то книгу в ядовито-желтой обложке. Я успел дважды решиться и дважды передумать, прежде чем перебежал дорогу.

– Привет, - сказала Юля еще издали.
– Тоже на учебу?

– Да... то есть нет. Сегодня, пожалуй, прогуляю.

– Почему?

Я почесал за ухом.

– Так...

– Не в настроении?

– Что-то вроде. А ты? Здесь где-то учишься?

Юля удивленно подняла брови.

– Ах да!
– сказал я поспешно.
– Ты ведь на фармацевтическом. Служительница панацеи.

– Куда нам до железнодорожников!

– Да, далековато. А как вообще дела?

– Пойдет.

Мы изо всех сил старались сохранять на лицах серьезные выражения - получалось только наполовину.

– У тебя плечо запачкано, - сказала Юля.

Я скосил глаза. На плече красовалось здоровенное пятно, напоминающее тормозной след шины.

– Об асфальт, - пояснил я досадливо.
– Срам.

– Отстирается. Мне однажды вино на блузку пролили, вот это был срам... Погоди. Об асфальт? Что ты делал на асфальте?

– Самому интересно. А вино с кем глушила? И почему без меня?

– На дне рожденья. У подружки.

– Ну, раз у подружки... Но в следующий раз настаиваю на присутствии.

– Не возражаю. Только ждать придется до зимы.

– Подождем. Тебе в какую сторону? Может, проводить?

От неожиданности Юля даже потупилась.

– Ну, проводи, - сказала она.

И мы пошли мимо витрин. На этот раз выше был я, что не могло не радовать. Юля с преувеличенным равнодушием всматривалась куда-то вдаль, словно вспоминая детство.

– Знаешь, - сказала она погодя, - у Стасика аппендицит.

Я промолчал, и Юля зачем-то пояснила:

– Аппендикс - это такой отросток слепой кишки. Иногда он воспаляется и его приходится того, - она изобразила пальцами ножницы.

– Фу!
– сказал я, хватаясь за бок.

– С другой стороны и чуть ниже.

Я послушно схватился за нужное место и скривился, как от кислого.

– Так вот, - продолжала Юля, - ежели вовремя не прооперировать...

– Не надо, пожалуйста.

– Ладно, об этом не буду.

– Вообще о Рёрике как-нибудь в другой раз.

– О ком, о ком?

– Ну, о Рёрике. Не помнишь?
– Я вдохнул воздуха и произнес как можно более торжественно: - Рёрик Ютландский из рода Скьёльдунгов, брат этого... как его...

– Харальда Клака, - подсказала Юля.

– Именно! Харальда Клака, изгнанного датского короля!
– Тут я вдруг сконфузился: Юля глядела совсем непросто. Не зная, куда деть глаза, я буркнул: - Чего пялишься?

– Так, - сказала она уклончиво.
– Симпатично у тебя выходит.

– Что выходит?

– Смущаться, Тошка, смущаться!

– Вот как, - сказал я и засопел носом. Расстроила не столько ее догадливость, сколько это матриархально-снисходительное "Тошка". Какой я ей, к чертям, Тошка!

– Ну-ну, не дуйся.
– Она уже откровенно веселилась, разглядывая меня.

– Когда ты так смотришь, - заявил я сердито, - бывает ощущение, будто мне карманы незаметно выворачивают.

– Это комплимент?

– Не знаю такого слова.

– Ну, как знаешь.
– Она ускорила шаг.

Мне показалось, что меня обокрали. Я догнал ее и деликатно взял под руку.

– Может, мороженое купить?

Юля дипломатично высвободилась.

– Спасибо, я недавно ангиной болела.

– Тогда в кино, - быстро сказал я.