Черные ножи 4

— Он ничего не будет слушать, Мария, если не дать ему хоть что-то! Скажи Зорге, что мне потребуются сегодня еще двое… нет, четверо подопытных для опытов по гипотермии и пятерых попроси для барокамеры, вечером попробуем ее запустить! А если и с ними ничего не выйдет, то завтра пусть приведут еще десять человек. Будем брать числом, и рано или поздно, по теории статистической вероятности, мы найдем того самого, кто послужит нам основой…

Голоса опасно приблизились к двери, и я поспешил выйти на улицу, чтобы не быть обвиненным в подслушивании секретов.

Тут же я заскреб метлой по брусчатке, имитируя бурную деятельность, и когда Мария выглянула наружу, то сделал вид, что полностью поглощен процессом уборки, хотя прекрасно чувствовал ее взгляд. Она постояла немного и зашла внутрь, а я закончил уборку и отнес ведро у мусорному баку. Открыв его, я непроизвольно отшатнулся. Сто двадцати литровый бак минимум на треть был наполнен человеческими органами.

Понятно, о каких подопытных рассуждал Риммель. Заключенные — именно они выступали в качестве объектов исследования доктора.

Гипотермия — это, если не путаю, что-то связанное с излишним переохлаждением организма, при котором снижается скорость обмена веществ в организме и потребность в кислороде. Как видно, немцев сильно пугали сибирские морозы, и они пытались найти хоть какое-то средство для противодействия холоду.

По поводу же барокамеры мыслей у меня не имелось, но я был уверен, что ничего хорошего с узниками там не происходило.

Завершив все дела на улице, я вновь зашел в лазарет и лицом к лицу столкнулся с медсестрой Марией.

— Закончил? Хорошо! Теперь иди в операционную и вымой там все. Да смотри, три тщательно! Скоро девки придут на осмотр, к этому времени все должно быть уже готово.

Она указала на ту самую дверь, под которой я только что подслушивал.

Когда я зашел в помещение, доктора там уже не было. И это была вовсе не операционная, а прозекторская.

Кафельный пол оказался весь в лужах крови, стены сверху были выкрашены в желтый цвет, а снизу, примерно до уровня головы, выложены плиткой. Посреди комнаты стоял большой патологоанатомический стол с круглым кровотоком посередине. Рядом на небольшом столике на колесиках лежали инструменты. Из приоткрытого окна с розовыми шторками была прекрасно видна соседняя охранная вышка.

Тело жертвы с этого разделочного стола уже успели убрать. Наверное, это сделали те санитары, которых я видел выходящими из лазарета. Не доктору же с медсестрой заниматься такими делами, хотя Мария могла бы, чувствовалась в ней неистовая злая сила.

Из помещения вела еще одна дверь, кроме той, через которую я вошел. Тут же из любопытства я приоткрыл ее и оказался в соседней комнате, где было гораздо холоднее, чем в операционной.

Морг. Вот здесь-то и оказался последний «пациент» доктора Риммеля, и не только он. Многочисленные тела были раздеты догола и лежали вповалку друг на друге. Выпотрошенные, словно побывали на скотобойне. Молодые, старые — разные. В углу грудой свалена одежда, тут ее не сортировали, как на складе у Марио. Доктора такие мелочи не заботили.

Я прикрыл дверь и отступил назад.

Слов не было, эмоции тоже кончились. Лишь ненависть все копилась, грозя переполнить тело и разум.

Дыши, Буров, дыши!

Делай свою работу, старайся не выделяться, жди подходящий момент. А потом бей!

Я узнал многое всего лишь за один день, и эти сведения наверняка окажутся важными и полезными. Главная новость, которую сообщил доктор Риммель медсестре — скоро в Заксенхаузен пожалует Гиммлер, собственной персоной, и чувствовать в своей вотчине он будет себя спокойно и вольготно. Грех не воспользоваться таким случаем! Нужно сегодня же передать сообщение Зотову или Маркову.

Если у нас получится ликвидировать рейхсфюрера СС, то за это не жалко и свою жизнь отдать. Скольких смертей простых людей можно будет избежать, если гнида сдохнет раньше срока, не счесть.

Я набрал из-под крана в операционной воды в ведро и начал методично мыть помещение. Нельзя, чтобы у сестры Марии оказались ко мне хоть малейшие претензии. Тогда она попросту заменит меня на другого капо, более усердного, а я уже понял, что здесь, в лазарете для умеющего слышать человека открывается просто кладезь бесценных сведений.

Так что через полчаса, когда медсестра заглянула в операционную, там все блестело и сияло, насколько это было возможно.

Мария довольно осмотрела помещение, кивнула и сказала:

— Пройди в каморку в конце коридора. Там для тебя лежит колбаса, сыр и хлеб. И стакан пива. Можешь перекусить. Потом возвращайся, дам тебе новое задание.

Я поплелся по коридору в указанном направлении. На периодически встречающихся дверях надписей не имелось, лишь на одной висела медная табличка с выгравированным именем: «Dr. Rimmel», а напротив кабинета у окна стояла деревянная лавочка для посетителей, но я, разумеется, заглядывать внутрь не стал. Сам доктор из кабинета не показывался, и встречаться с ним у меня не имелось ни малейшего желания.

Каморка оказалась небольшой кладовой, где в закрытых на замки стеклянных шкафах на полочках стояли всевозможные баночки, лежали таблетки в пачках, шприцы, перевязочные бинты и прочие медицинские препараты. Но пытаться открыть один из шкафов я не стал — сразу заметят. Хотя людям в бараках эти препараты нужны были, как глоток воды в пустыне.

Посреди комнаты я увидел простой деревянный табурет, а на нем, как и пообещала Мария, лежал тряпичный сверток с продуктами и стояла кружка слегка выдохшегося кислого пива.

В животе громко заурчало, организму опять требовались силы. Я набросился на скромный обед и умял его за несколько минут, не забыв запить пивом.

От Зотова я слышал рассказы о людях, которые предпочитали умереть, но не брали еду из рук врага, даже столь скудную, как в лагере. Это было их право и выбор. Они предпочли погибнуть с честью, я же всеми фибрами души желал своими руками уничтожить это место, а для этого руки должны были быть сильными, плечи — крепкими, а ноги — неутомимыми. Слабому здесь не выжить, а значит — все условности в сторону. Еда — это жизнь.

Перекусив, я вышел из каморки и обратил внимание на единственную двойную дверь, столь широкую, что в нее без проблем можно было бы заехать верхом на лошади.

Убедившись, что рядом никого нет, я толкнул створку, и она со скрипом отворилась. В просторном помещении почти ничего не имелось, лишь стояли два больших резервуара, до верха наполненных водой. К каждому из них была приставлена двухступенчатая лесенка, по которой легко можно было подняться, чтобы перелезть через борт и оказаться внутри.