Четвертая стрела

– Но ты иди, рискни, - Плаксин толкнул Акселя в спину. Аксель направился к этим двоим, ожидая, когда они закончат разговор и у него появится право открыть рот. Они говорили по-французски - не иначе, для того, чтобы не поняли слуги - и до Акселя донесся обрывок длинной французской фразы, произнесенной гофмаршалом горько и нежно:

– Кровь моего разбитого сердца давно ушла в землю, и проросла травой, которую щиплют твои кони...

На что фон Бюрен отвечал ему на своем отрывистом лоррене:

– Какое сердце, Рене? У нас у каждого давно своя война...

– Не называй меня так, - зашипел гофмаршал.

– А как тебя называть? Еin idiot mit dem guten Absichten?
– фон Бюрен не улыбался, но черные глаза его смеялись. Гофмаршал повернулся, как механическая фигурка на табакерке - взметнулись веером золотые одежды - и вылетел пулей прочь, осыпав замершего Акселя метелью золотых блесток.

– Давно ждешь?
– увидел Акселя фон Бюрен. То есть раньше - совсем не видел, во все глаза смотрел на другое.

– Нет, ваше сиятельство, - смиренно отвечал Аксель. По-французски, как и было условлено.

– Ну - и? Да - или нет?

– Да, ваше сиятельство, - Аксель перешел на шепот, - Яд аква тофана. Покойный принял его месяц назад...

– Я знаю, не продолжай, - прервал его фон Бюрен, - Это именно тофана, ты уверен?

Как ни хотелось Акселю рассказать, отчего он в этом так уверен, и какие трупы вскрывал не так давно в крепости молчаливый господин Рьен - но он лишь кивнул. Стоило ли вставать между этими двоими? И были ли тайной дела господина Рьен для самоназначенного канцлера?

– И я знал это, старый дурак, - проговорил сам себе фон Бюрен, подтверждая догадку Акселя, - Спасибо тебе, кат Пушнин, за службу. Деньги возьмешь у Плаксина, - граф ударил себя стеком по голенищу бесценного замшевого сапога, подозвал своего гнедого ахалтекинца и птицей взлетел в седло. Ей-богу, это было очень красиво. Это завораживало - почти как публичная казнь.

Аксель вернулся к Плаксину, смотревшего на него теперь, как на старого друга - или, по крайней мере, как на товарища по несчастью - и Аксель ответил на его вопросительный взгляд словами вдовы Масловой:

– И - ни-че-го.

Ухаживания Копчика завершились счастливо - матушка скрепя сердце одобрила японку, главным образом из-за места Лединой службы. Копчик сделал Леде предложение руки и сердца и получил немедленное согласие. Условились, что Аксель переедет в дом Ласло, и вся квартира в доме вдовы-капитанши останется в распоряжении молодых. Леда не хотела бросать службу у графини - если только графиня сама ее не погонит, и прижимистый Копчик, считавший, что никакие деньги в семье не лишние, тем более жалование графской камеристки, отнесся к этому с одобрением.

Друзья начали отмечать помолвку Копчика в трактире, но чуткие уши шпионов не давали как следует почесать языками, и как-то само собой отмечание переместилось в прозекторскую Ласло - и самим им потом непонятно было, почему их понесло на службу, а не домой, вроде и идти было одинаково, не иначе, захотелось инфернального антуража. Накрыли стол в каморке прозектора, Аксель с пьяных глаз хотел было рассказать, как отравлен был обер-прокурор, но подумал и воздержался. Как-никак княгиня была с Ласло хорошо знакома. Ласло поведал о клубе столичных лекарей - раз в месяц все лекари, кто что-то из себя представляет, собираются в каком-либо месте и перемывают кости своим именитым пациентам. Подобный закрытый клуб существовал и у дворецких, которые раз в месяц так же собирались и сплетничали. Ласло очень хотелось в клуб лекарей, и доктор Климт, личный хирург гофмаршала, обещал его рекомендовать. Ласло даже разложил тарот на да или нет, но вышел "повешенный". Ласло фыркнул, разложил тарот еще раз, и снова вышел "повешенный".

– Что, плохо?
– спросил заплетающимся языком Копчик.

– Тарот сей означает, что не в силах человека изменить свою судьбу, он раб обстоятельств, - расшифровал Ласло, - я такое ненавижу.

– Как в греческой трагедии, герой может лишь взывать к высшим силам и молить их, но в судьбе своей не властен, - припомнил свой Геттингенский курс Аксель.

– Давайте, ребята, спать, - проговорил Копчик совсем сонным голосом, забрался на сундук и захрапел. Ласло спал уже, уронив буйную голову на разложенные карты. Аксель собрал со стола бутылки, накинул тулуп и поднялся на крепостную стену - подышать и проветриться. Дух мертвецкой его угнетал.

В морозном небе приветливо горели ясные звезды. Сквозь бойницу видно было, как внизу, перед входом в крепость, из черных крытых саней выгружают очередную куколку господина фон Мекка. Сам фон Мекк, как всегда, в дивной шляпе и в маске, следил за разгрузкой. "А ведь он пытается одеваться поскромнее, - догадался Аксель, - Не привлекать к себе внимания. Все в мире относительно". Аксель вдохнул напоследок морозного воздуха и пошел вниз, в комнаты для допросов - все равно разыщут и призовут. В коридоре встретился ему конвойный.

– Ты здесь!
– обрадовался конвойный, - Мы за тобой хотели посылать.

– Да видел в окошко, - сознался Аксель, - коллеги подарочек привезли.

– Это подождет, - отмахнулся конвойный, - Николаши нет на месте, за ним побежали. Без него не приступят, это его клиенты. Тут девку привезли, зайди, пообщайся, пока Николаша подушки давит.

Николашей солдат фамильярно называл секретаря - благо тот не слышал. Выходит, секретарь отсыпается дома, но вот-вот прибудет по зову фон Мекка - не упускать же столь денежную работу. А пока они не встретились, Акселю предстоит допросить самостоятельно некую ночную гостью.

– Что за девка?
– спросил он обреченно.

– Да бог весть. Зайди да посмотри - она у Кошкина.

Кошкин был дежуривший в ночь подканцелярист. Аксель зашел к нему, чудом разминувшись с процессией фон Мекка, торжественно влачившей жертву в кабинет к секретарю.

– Быстро ты, - обрадовался Кошкин.

– Я у Ласлы ночевал, - раскрыл интригу Аксель, - праздник у нас был.

– Смотри, допразднуетесь на рабочем месте, - предостерег Кошкин.

– Дурак ты и ссыкло, - огрызнулся Аксель, - вот никто тебя и не зовет. Показывай клиентку.

Аксель привык, конечно, что в их крепости люди становятся непохожи сами на себя. Блекнут и делаются меньше. А у камеристки Леды стали круглые глаза - вместо раскосых. За спиной у нее стоял солдат, придерживал, чтобы не упала со стула.

– Семечки, - оценил Аксель предполагаемую стойкость подозреваемой, - На один зуб. Дай мне донос - хоть почитаю, что с нее спрашивать. Сам-то читал?

– Пока не читал, - Кошкин вытянул из папки донос. Он вообще читал неохотно. Аксель пробежал глазами - шпионаж в пользу Австрийской Цесарии - муть, чушь, к утру девка выйдет на волю - как только графиня проснется и недосчитается пропажи. Даже если дура во всем сознается. О, это уже хуже. Намного хуже. Прелюбодейская связь с его сиятельством графом. Свидетель - тот самый лакей, автор доноса. Девка не выйдет из крепости утром. Девка не выйдет из крепости никогда, только через прозекторскую Ласло. Граф вряд ли падет - у него абонемент во всех борделях столицы - разве что леща высочайшего получит.