Четыре

То оказались любопытные типы: собравшиеся со всех концов России, полтора десятка бичей, бродяг и уголовников изгнали с берега туземных бомжей и бездомную шпану, подмяв под себя бизнес по сбору стеклотары, цветмета и всего ценного, что можно найти на пляжной полосе. И осуществляли это не впервые. А проведя летний сезон в Ростове, рассасывались кто куда.

Устроились вольготно - на поляне, которая относилась к земле казачьего атамана, чей двор стоял неподалёку. Там можно было набрать воды и узнать новости. С атаманом существовала договорённость, согласно которой он не препятствовал соседству, а гости в качестве ответной услуги очищали берег от сорняков - водолюбивой колючей пакости, название которой я забыл. Единственная дорога, ведущая туда, была перекопана, чтобы не нагрянули менты. Правый берег сохранялся за местными. Иногда конкурентами назначались стрелки - прямо в центре Ворошиловского моста. Там, кстати, меня и избили - быть может, как раз конкуренты. Или нет. Но причина была по-ростовски нелепа и безоговорочно достаточна: били за то, что я стоял рядом с человеком, приятеля которого подозревали в краже мобильника. По-моему, грандиозно.

Однако отделался малой кровью - рёбра остались целы, зубы не пострадали... сказал бы спасибо за гуманное обхождение, кабы память не подвела. Детали я вспомнил гораздо позднее. А до того находился в совершенно потерянном состоянии, ведь даже не знал, как вести себя в обычной жизни. Но при этом, мог прочесть наизустные стихи Маяковского и поддержать разговор на исторические темы. Странная штука - память. По сути, приходилось формировать личность заново и заниматься этим в условиях нового быта.

Память!

Собери у мозга в зале

любимых неисчерпаемые очереди.

Смех из глаз в глаза лей.

Былыми свадьбами ночь ряди.

Найдя приют у левобережных, я жил их жизнью: спал на голой земле, поедаемый комарами, ранним утром обходил пляж, собирая бутылки, днём искал цветмет в промзоне. Стекло сдавали сразу, металл копили, чтобы отнести оптом. По деньгам выходило, на удивление, много, но из еды покупался только хлеб, всё заработанное тратилось на бухло и табак. А жрали голубей.

Ознакомившись с методом охоты на эту живность, я навеки проникся к ней презрением. Дичь добывалась так: спустившись по откосу набережной от моста к одной из бетонных плит, нагретых солнцем, которую почему-то облюбовали птахи, надо было, не торопясь, подойти к колготящейся, воркующей массе - и со всей дури шарахнуть по ней здоровенным дрыном. Голуби перепуганно взмывали, потеряв одного-двух (а то и трёх) оглушённых собратьев. Дальше следовало собрать трофеи, свернуть им бошки, покидать тушки в пакет, и повторить процедуру, когда стая, успокоившись, вернётся на известную плиту. И стая возвращалась! Тупые птицы, люблю их (с хлебом).

Также в пищу употреблялись речные мидии, запечённые на решётке. Вот и всё меню. Выбор бухла был значительно шире. День пролетал, как праздник, под звон бутылок и хоровое пение. Регулярные пьянки вряд ли благотворно сказывались на моей пострадавшей голове и, обернись иначе, в настоящее время я мог бы преспокойненько бичевать где-нибудь в Краснодарском крае. Но на третьи сутки праздника память вернулась. Почти чудом: мне повезло с фамилией.

Сидя на песке, я отрешённо скользил взглядом по замусоренному пляжу, как вдруг в глаза бросилась упаковка от мороженого "Метелица". И тут же в голове вспыхнуло: "Дмитрий Александрович". И процесс пошёл!

Тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения.

Москва.

Москва! А я-то полагал, что живу в Питере - название города отозвалось теплом на душе, когда новообретённые товарищи, силясь помочь, перечисляли топонимы (не удивительно, что нелюбимая столица не нашла отклика); собирался отправиться в Северную Пальмиру в поисках своего "я"... Не судьба. Личность вернулась, но искать себя я продолжил, странствуя и скитаясь по таким, порой, землям, где легко было найти лишь приключения. И уж оных обрёл немало.

Про людей и чудеса

В бытность мою проводником вагона, час заступления в рейс выпал на тридцать первое декабря. А потом внезапно, как это случается на железной дороге, выход отменился. То есть ещё двадцать девятого я твёрдо знал, где и с кем встречу Новый год, а уже на следующий день обдумывал вопрос заново. И на следующий тоже. А потом плюнул и решил провести торжество наедине с зимним лесом, покидал вещи в рюкзак и выбрался на трассу.

Долгое время я считал, что ненавижу зиму, но после того, как прокатился на попутках по декабрьской Сибири, понял, что не терплю московские влажные холода, пронизывающие насквозь так, что мстится, будто скелет не может согреться в мясной оболочке. В Петербурге, к слову, гораздо хуже. Погода - единственный параметр, по которому культурная столица уступает политической. Насколько паршиво зимовать в Питере, настолько же хороши нормальные российские морозы - это от них румяная мордаха, а не насупленная физиономия, надеваемая, чтобы от метро до дома дорысить. С тех пор, перспектива ночёвки в зимнем лесу меня не тревожит. Хотя бывали случаи, пережив которые, благоразумный человек постарался бы подобного избегать.

Так, в Тюменской области, очутившись в надвигающейся темноте на незнакомом и пустынном участке трассы без единого фонаря, я ни капли не огорчился и почапал в лес устраиваться на ночь. Автостоп - непредсказуемый, и потому интереснейший способ передвижения для не склонных к комфорту людей с массой свободного времени. А времени у меня всегда в избытке - целая жизнь впереди. Так мыслил я и в тот раз, не ведая о предстоящих испытаниях. Стоянка начиналась как обычно - дрова, костёр, каша, чай. Прихлёбывая из дымящейся кружки, я сыто откинулся на рюкзак... и понял, что замерзаю. Что же это, ведь я поел горячего и сижу у огня?.. Видимо, температура воздуха упала, но за вознёй с готовкой было не заметно. Прислушавшись к ощущениям, предположил, что перевалило за минус двадцать, из чего следовало, что рядовым костром не обойтись.

По опыту я знал, что при небольшом минусе даже в моём, видавшем виды, осеннем спальнике, реально спать вовсе без огня. Правда, некогда, испытывая данный способ, я пробудился, не чувствуя руки. Перепугался страшно! Думал, отморозил. Оказалось, отлежал. Что ж, холодов бояться - в лесу не зимовать. До пятнадцати ниже ноля спасал основательный костёр с неистощимым запасом дров, но если ещё ниже... этого эксперимента я не проводил.

Но была сходная ситуация - неподалёку, под Омском, в ночь на Рождество случилось угодить в тридцатиградусный мороз. На вопросы, поставленные таким образом, я отвечаю неизменным тезисом: надо идти в лес! Разведёшь огонь, попьёшь чайку, жизнь наладится... Но под Омском вмешалось непредвиденное - там не было леса. Почему-то раньше не замечал. Натуральная казахская степь, от края до края заметённая снегом, тянулась вдоль федералки. Только островки кустарников проклёвывались то тут, то там, но в смысле привлечения тепла сырые ветви были годны разве только на то, чтобы сплести из них корзину и ей накрыться. Да и то не помогло бы - ветер, разгулявшийся на просторе, продувал сверху донизу. Деваться было некуда, и я ковылял по обочине ночь напролёт, вспоминая Георгия Иванова:

Снега, снега, снега... А ночь долга,

и не растают никогда снега.

Снега, снега, снега... А ночь темна,

и никогда не кончится она.

Устал, как загнанная лошадь. Перед рассветом вспомнил, что в термосе оставался чай, но из запрокинутого сосуда в рот вывалилась ледяная шуга с чаинками. Закинуть рюкзак на плечи не удалось, я слишком обессилел, а едва отпустил лямку, бесноватый ветер уронил его и покатил кувырком. "Зачем так делать, твою мать, веди себя нормально!" - вымотанный, я заговорил с поклажей. По стечению обстоятельств, при себе имелось двести грамм крепкоалкогольного бальзама, вкус которого и без того был на любителя, а на морозе приобрёл непередаваемую мерзость. Прекрасно зная, что на холоде пить не стоит, я глотнул, и по венам, казалось, начинавшим похрустывать, прокатился жар, телу вернулись силы, и надев рюкзак, я бодро зашагал к городу. Проникаешься уважением к механизмам, сформировавшим бренную оболочку Homo sapiens, сознавая, сколько напастей мы способны вынести. Утром я вошёл в Омск.

Но в Тюменской стороне с лесом обстоял порядок. Смешанный сосново-берёзовый, в котором мне предстояло ночевать, с достоинством хранил красоту. В эпоху цифровых сигналов, когда туристы поголовно стали фотографами, нужно забраться к чёрту на кулички, чтобы наблюдать окружающее без скачущих по нему фигурок с фотоаппаратами - со стороны кажется, что устройства их поработили, принудив слоняться повсюду и показывать девайсам лучшие уголки нашей планеты. Зачем, для захватнических планов?.. Если так, то я чист перед человечеством, ибо запечатлеваю виденное мысленно.