Четыре

Станция. Перрон застелен как полка в плацкарте - чистенько и безыскусно, снежная простынь не примята суетливыми ожидающими. Пусто. Зато на противоположном пути расположился пассажирский - двойник нашего поезда, с номером, отличающимся на единичку, возвращается в Москву. С гудками локомотивов, составы трогаются, увозя фигуры проводников хвостовых вагонов, стоящих в свете дверных проёмов. Хорошо! Выставив руку с фонарём, громоздким как трансформатор, гляжу в темноту. Снежинки бросаются врассыпную, но луч света настигает убегающих, и бедняжки ссутся от страха. Ветер швыряет в лицо капельки мокрости, колёсный перестук ускоряется, в ушах звенит:

Не верю, что есть цветочная Ницца!

Мною опять славословятся

мужчины, залежанные, как больница,

и женщины, истрепанные, как пословица.

Но вся эта романтика хранится глубоко внутри, проявляясь наедине с собой, а в кадре человеческих взаимоотношений высвечивается различная чепуха: махинации с бельём и стаканами, лотерейками и кофе, зайцами и посылками... Когда в перечень чайной продукции проводникам включили беруши и щётки для обуви, мы ещё шутили: скоро, мол, будем, как ларьки Союзпечати предлагать и газеты, и презервативы. А то и вовсе войдёшь в купе, подобно советскому спекулянту, полы пиджака распахнёшь, а под ними чего только нет - чекушки вискаря, порнуха на болванках, семечки в кульках... Но потом в план продаж внесли лотерейные билеты, и нам стало не до шуток. Первое время выкручивались - кто сдачу лотерейками отдавал, кто, скрипя зубами, сам играл, но вдруг стало известно, что информацию под защитным слоем реально считать, приложив билет к лампочке в купе, и по бригадам прокатился вал выигрышей - однако, невысоких, поскольку скретч-карты, таящие призы более, чем в пятьсот рублей, в поезда не попадали, видимо, отсеиваясь на подступах. А вскоре подступы приблизились, и максимум возможного выигрыша стал равным стоимости билета... До лотереи в чайное меню был введён эспрессо, на состав выдали несколько капсульных кофе-машин. И началась беготня по утрам с чашкой в руке - по переходным площадкам и тамбурам - в вагон с машинкой. Не было печали! Если бы кофе-капсулы продавались в магазине, проводники бы возликовали, кладя разницу в карман, но в ту пору "таблетки" такого типа поставлялись только фирмам. Но всё же умельцами была разработана технология эспрессо по-железнодорожному: в пластиковую скорлупку от использованной капсулы насыпалось кофе любой марки, цилиндрик плотно заворачивался в целлофановый пакет, конструкция вставлялась в предназначенный (вернее - не предназначенный) для этого отсек, а дальше машинка прогоняла горячую воду под давлением, превращая её в напиток. Единственным недостатком было отсутствие характерной для эспрессо пенки, но введённая в рецепт на кончике ножа сода решила проблему. Заодно и от изжоги спасла доверчивых кофеманов.

Спрашивается, а зачем заморачиваться такими глупостями, неужели проводники столь скаредны, что барышей от провоза посылок и зайцев им недостаточно? А затем, что барышей почти не было. За всю страну не скажу, но в наших краях нечистоплотные менты с узловых станций научились зарабатывать на угрозе терроризма. Свершается сие так: безобидная бабушка хочет передать внуку подарок - магнитофон; проводник открывает коробку, убеждается, что начинка упаковки не противоречит озвученной, принимает посылку, берёт деньги, а его берут под белы рученьки люди в штатском; предъявляют удостоверения, подзывают понятых, вскрывают коробку, свинчивают крышку магнитофона и достают оттуда муляж гранаты, что есть уже не потенциальное увольнение, а вероятный срок, и предлагают выбор - или по тундре, по известному маршруту... или можно уладить вопрос. В те годы вопрос улаживался суммой от шестидесяти до ста тысяч. За оставшееся время стоянки влипнувший горемыка оголтело бегал по составу, правдами и неправдами вытрясая деньги из коллег, влезал в долги и расплачивался с вымогателями. Хотя тоже загадка: из поездной бригады, вроде как не практикующей традиционные приработки, вытрясалось до сотни тысяч рублей взаймы... А злосчастный провод, пытаясь за рейс восстановить кредитоспособность, хватал посылки и зайцев пачками, не разбирая, где гранаты, а где наркотики. С зарплаты долгов точно было бы не вернуть... Ну, вот и черёд жалоб пришёл - стандартная фабула рассказа проводника соблюдена.

Многих на железную дорогу приводила романтика, но со временем быт перевешивал, оставляя людей в дежурках перетирать сплетни и тоску. Эта судьба преследует мечтателей. В детстве, помнится, я фантазировал почему-то исключительно о непрестижных специальностях: думал стать дворником, проводником, водителем поливальной машины, вожатым в лагере, убирать снег с крыш и фрукты с деревьев... Управлять поливалкой не довелось, но все остальные мечты исполнил. Ещё, правда, писателем хотел стать, но это из несбыточного. Если пропадает интерес к работе, следом теряется вкус к жизни, дни занимают очередь за унынием и непременно его приобретают. Поэтому побыв проводником два года, когда с моим участием произошло уже всё, кроме пожара в вагоне и захвата террористами, а на самые несусветные вопросы пассажиров был заготовлен дежурный ответ, я уволился, оставив на память табличку "не открывать при поднятом токоприёмнике" и множество жизненных историй, включая глупые, забавные и чернуху не для слабонервных. Табличку я предсказуемо присобачил на дверь комнаты, а несколько историй сейчас расскажу. Все участники событий, насколько мне известно, места службы не меняли, поэтому обойдёмся без имён.

Устраиваясь на эту работу, я в общих чертах представлял, с чем придётся столкнуться - пьяные драки вахтовиков, хамство всякого рода, напряжённый график, и прочее, прочее... Всё это было, но нашлось место и таким вещам, которых я не предполагал. Например, когда человек попадает под поезд... точнее, в тех случаях, когда он попадает действительно ПОД поезд, а не оказывается отброшенным на обочину трупом, проводникам, порой, приходится участвовать в извлечении останков. Впервые такой казус приключился со мной на южном направлении - на подходе к Горячему Ключу кто-то из местных неудачно сходил за хлебушком, и его конкретно разметало под составом. И вот, в начале шестого утра, проводники - в костюмах, с бейджиками, как приличные люди - вышли из вагонов с мусорными мешками в руках и принялись деловито собирать в них анатомические детали. Насколько мне известно, этим вопросом должен заниматься помощник машиниста или иные, так сказать, специально обученные люди, которым машинист сообщает о происшествии. Если угрозы безопасности движения нет, поезд двигается дальше, как и полагается по инструкции. В тот раз угроз не было заметно, и затрудняюсь предположить, по каким соображениям эту миссию доверили нам... может, по эстетическим? Там ведь санитарная зона: где запрещено сбрасывать содержимое кишок, оставлять сами кишки вовсе не резонно, места людные. Версия так себе, но получше всё объясняющей фразы "начальству виднее". Кстати, наблюдал характерную сценку, в которой юная проводница обращалась к старшей коллеге с милой просьбой: "Тётьваль, у меня под котлом обрубок чего-то... веником не дотягиваюсь! Достань, а? А я тебе застилы верхних полок сделаю!" И тётьваля, являющая собой образ классической советской проводницы, с задранной юбкой лезла под вагон, пересыпая матерком репертуар "Эх, молодёжь! Ничего-то сами не могут!.." По-моему, забавно. Хотя, возможно, это профессиональная деформация.

В том же рейсе на перегоне "Мичуринск - Рязань", поздним вечером поезду повторно довелось испытать экстренное торможение. Остановились напротив каких-то куч с песком, осветив сидевших вокруг рабочих. Те возбуждённо галдели: "Вон они, там, под колёсами!" Я чертыхнулся, пессимистично вообразив ждущую выноса вереницу трупов на рельсах, и уже собрался было опускать ступеньки, когда из-под штабного (мой вагон был по соседству, в середине состава) неожиданно выползло тело. Вполне себе живое и здоровое тело мужика лет тридцати, пьяного в дым. Не успел я подивиться везению индивидуума - полсостава прошло над головой, а его даже не поцарапало!
– когда работяги вытянули из-под колёс второго, которому не повезло. Может, трезвый был?.. Больше никого, к счастью, не обнаружилось. Из начальственного тамбура пахнуло сигаретным дымком, и я закурил тоже. Стояли, легкомысленно болтая, когда в поле зрения появился пожилой путеец, по-видимому, ответственный за участок, ибо происшедшее повлияло на него сильнее, чем на остальных. Едва разобравшись что да как, он немедля бросился к пьяному, ухватил его за шиворот и начал нецензурно ругаться: вот, мол, бухие уроды, шлёндают где ни попадя, а ему теперь всю ночь бумажки писать! Картина была что надо: чудом спасшийся гуляка мычал, покачиваясь под градом ругательств, рядом лежал его отгулявший дружок с разломанной черепушкой, а путеец бесновался из-за предстоявшей бумажной волокиты. Мы, проводники, как услышали это, так и грянули хохотом, дополнив полотно житейского равнодушия штрихами будничного цинизма. Добрая история получилась. Однако главный рассказ впереди.

Стряслось это на маршруте "Москва-Саранск". Мрачный мраршрут - не потому, что рейс ночной, а потому, что из города, откуда замечательно уезжать, в республику, откуда восхитительно возвращаться. Россия вдоль железной дороги почти всегда выглядит так, словно та дорога ведёт в ад, но когда она ведёт в Мордовию, набитую зонами заключения, так оно, в общем-то, и есть. Из числа пассажиров выделялись нагруженные баулами женщины с опухшими глазами, а также самые разные с виду люди, часть которых, кажется, неуютно чувствовала себя без звёзд на плечах, обнаружив звёзды у соседей на коленках.

Отъехав от станции едва на полчаса (я и чай не успел разнести), состав резко дёрнулся, словно от срыва стоп-крана, но затормозил плавно, как перед светофором, а под конец остановился рывком. Что такое? Выглянул на улицу: справа лес, слева лес, ни черта не видно. Вдруг по цепочке (от проводника к проводнику) передали: закрутить штурвалы (ручные тормоза в тамбурах), проводникам хвостового вагона выставить ограждение, а мужчинам идти в штаб. Мужчин в бригаде было трое: ПЭМ - вечно пьяный, вечно злой, наш механик поездной, я и ещё один парень, чуваш. От штаба всей компанией, к которой присоединилась начальник поезда, двинулись к локомотиву. ПЭМ был мрачен - уже знал, в чём закавыка, но нам не говорил, а начальница, посмеиваясь, сказала: "сами увидите". Захватив бандуры ручных фонарей, мы спустились из головного вагона, подошли к морде тепловоза и увидели - поперёк рельса лежал здоровущий мужик, разбросав руки (не в буквальном смысле). Мёртвый, конечно. Перед столкновением машинист сбросил скорость, но человека это не спасло, более того, труп не откинуло на обочину силой удара, и не затянуло под состав, как происходило обычно. Вместо этого злосчастный мертвец зацепился за скотоотбойник. Машинист, как я понял, пытался остановиться в нормальном режиме - состав выходил из-за поворота, к тому же путь шёл под уклон - надеясь, что труп повисит, пока мы пройдём неприятный участок, но у покойника был явно несчастливый день и в последний момент он сорвался под колёса. И застрял! Колесо перепахало часть пуза, остальное придавило.

Помеха движению была налицо, труп следовало убрать, но он засел крепко. Машинист, зараза, заниматься этим отказался, сославшись на то, что едет без помощника и покидать кабину не имеет права. Как я выяснил позже, таких машинистов не больше четырёх десятков на всю страну - видимо, нам повезло. Я слабо знаком с регламентом действий локомотивной бригады, но твёрдо уверен, что в инструкции проводника об уборке трупов вообще ни слова. Однако, подводить начальника, хорошую тётку, не хотелось, необходимо было действовать. Схватив труп за руки, попытались его выдернуть - не пошло. Подёргали за ноги, кое-как раскорячившись под ходовой частью, и тоже безрезультатно. Времени было чуть, с отрывом в полчаса за нами шёл товарняк, а потом ещё один пассажирский. Никаких рабочих, специализирующихся на решении проблем со жмуриками, поблизости не наблюдалось. Помеху надо было ликвидировать, но основательно прижатое тело (какие-то ткани наверняка были защемлены между гребнем колеса и рельсом) не желало покидать место дислокации... решено было достать труп частями - разорвать его по линии разреза, начатой колесом, и вытянуть сначала верхнюю часть, затем нижнюю.

ПЭМ принёс лом, примерился и... в следующее мгновение произошло несколько событий: ПЭМ хрястнул ломом в живот трупу, изо рта покойника выплеснулась струйка тёмной жидкости,и одновременно фонтан некой жидкости ударил изо рта чувашского коллеги. Секундой позже, мы переглянулись с начальником и расхохотались. Эта сцена навсегда останется в памяти: ночь, ПЭМ с окровавленным ломом, блюющий парень, смеющиеся мы и мертвец у наших ног. И машинист, хладнокровный человек, в эту минуту высунул голову из кабины с напутствием: вы там, дескать, аккуратнее давайте, мне ещё трещин в колесе не хватало.

Ослабший коллега был отправлен к себе, а ПЭМ взялся за работу. Вскоре стало ясно, что для такой задачи уместнее был бы топор, дело шло туго. На выдохе механик обдал меня запахом коньяка и со словами - крепкий, мол, мужчина попался (осталось непонятным, пошутил он или всерьёз прокомментировал жилистость трупа), передал инструмент мне. Начав довольно резво и сразу пробив пару внушительных брешей в чужом теле, я быстро сдулся, силёнок не хватало. Поэтому махать ломом продолжил ПЭМ, а мы с начальником раз за разом брали труп за конечности и со всей мочи тянули на себя. Казалось, время бежит очень быстро, и мы ни за что не успеем. Лом покидал тело с хлюпаньем, луна в небе была бледна, словно её мутило, я курил сигарету за сигаретой. Наконец, поддавшись нашим усилиям, верхняя половина тела с воодушевляющим треском отделилась, вывалив месиво мокрых кишок, и мы победно заулыбались. Чтобы вытянуть оставшееся, лом не понадобился, но пришлось поползать под локомотивом.