Чипсы
Шрифт:
Мне не нравятся эти магазины в Семенном. "Стекляшки" -- так почему-то их называют. Мне не нравится владимирский творог, который тут продаётся, не нравится и сгущёнка вразвес. Она какая-то жидкая и крупинки манки в ней попадаются. Что в Семенном хорошее и даже отличное - так это яйца. Тут же ферма "Конкурсный", яйцо наисвежайшее. Это легко определить, если яйца сварить - в них нет пустоты между скорлупой и белком, которая образуется в лежалых яйцах. Я сварила папе на ужин яйца. Он не очень любит крутые, поэтому я держала яйца в кипящей воде пять минут. Желток тогда остаётся мягким, но не жидким. Сырники я запекла в духовке. Сгущёнку я купила, чтобы сырники полить. Но пришлось пихнуть сгущёнку в сырники, а сахар не класть и вбухать почти килограмм блинной муки. Мука... Мда... Я об этом ещё напишу.
Я хрустела чипсами,
У Тони тоже спрошу о мёде.
– - Евгения Станиславовна очень сдала за лето, -- мама шепталась с тётей Леной первого сентября на линейке. Мы поступили во второй класс. Колокольчиком звенел сын батюшки. Этот батюшка выступал по милославскому радио, монотонно и скучно втолковывал и объяснял что-то из Евангелия.
Я стояла рядом с Евгения Станиславовной и гордо держала табличку 2 "А". Мумия похудела, укоротилась -- перестала носить высокие каблуки и, соответственно, держать привычную осанку. Всё остальное - грудь и причёска остались. По слухам дочь Евгении Станиславовны стала импресарио, приезжала в Россию за музыкантами, а с родной матерью встретиться не смогла: была занята... И впервые этим летом не сделала приглашение маме на лето... Мумия не съездила в Европу и стала обиженной и злой.
На продлёнке вдруг Евгения Станиславовна, выдержанная и спокойная всегда, очень негативно отреагировала на рисунок, который нарисовал Макс: коттедж, которых теперь в Семенном и Клементьевке, и Тужиловке -- пруд пруди. А тогда таких коттеджей было совсем немного и только за Клементьевкой, у въезда в Семенной.
Евгения Станиславовна спросила:
– - Что это?
– - У меня будет такой дом, -- ответил Макс радостно.
Абажур причёски зашевелился, пучок подскочил (это Макс потом так всем рассказывал, хоть это и неправда полнейшая), Евгения Станиславовна почему-то посмотрела обалдело и... сказала:
– - А как же полёт фантазии?
– - Это реализм, Евгения Станиславовна, реализм, -- сказала, подходя к столу, завуч.
– - А как же сказка? Мальчики всегда рисуют динозавров, космос, замки...
– - Рисовали, Евгения Станиславовна, -- опять вякнула завуч и забрала у Мумии журнал.
– - А у меня замок, -- крикнул Макс обиженно.
Он не мог понять, что произошло и наверное проклинал себя за то, что показал рисунок.
– - Да уж...
– - сказала завуч.
– Замок. На какие, извините, доходы?
– и вышла.
– - Чё?
– - Вот смотри Максим, -- сказала Евгения Станиславовна.
– Помнишь кума Тыкву, мы сегодня на "русском языке" проходили имена собственные?
– - Помню.
– - Он раз в год покупал по кирпичу. Скопил их за свою жизнь много-много и построил маленькую конурку. Он рисовал в воображении дом попросторнее, но возможности его были совсем небольшие. А он трудился всю жизнь...
– - Ну и что? У меня папа тоже трудился, трудится, и теперь мы строим дом.
– - У тебя папа ворует!
– - Сейчас все воруют, -- ничуть не смущаясь, показалась в дверях тётя Лена.
– Как не воровать? Тем отстегни -этим дай на лапу. Милиция, СЭС, пожарные, архитектурное управление...
– - Вдруг тётя Лена обратилась ко мне: -- Правда, Аришенька?
Я кивнула. А что я могла сделать?
– - Видно, что у вас дома только и разговоров, что о доме, -- оскалилась Мумия. Мне показалось, что она испугалась, что тётя Лена услышала про "папа ворует".
– - Строимся, -- улыбнулась тётя Лена.
– -
Тётя Лена по-прежнему оставалась председателем родительского комитета. Макс жил своей школьной жизнью, его мама - своей, общественно-родительской. Основной её обязанностью оставалось выколачивание совсем немалых денег из родителей на нужды класса и школы. Школа и правда "сыпалась". Штукатурка и стены... Туалеты и раздевалки... Облупленные доски пола в в спортивном зале, нищая, с прогнившими ступенями досок, сцена актового зала... Всё это требовало ремонта. Родительскими силами. В школе по папиной договорённости работали нарушители, осуждённые на общественные работы. Папа всех, кто попадался на 15 суток, гнал работать в школу. Но строительные материалы стоили денег. Всё стоило денег: и новые стулья, и занавес в зал, и телевизор в холл. Но деньги давали со скрипом. Частенько папины "работники" просиживали дни без дела.
Этот нарисованный коттедж с пёстрой черепицей, в который Макс вложил всю душу художника, растеребил, раскочегарил что-то в Евгении Станиславовне. Может быть она переживала из-за запущенного вида гимназии, в которой она проработала всю жизнь. А может, рисунок напомнил ей дома, которые она видела у дочери в Германии?
Во втором классе у некоторых начались настоящие проблемы с учёбой. Двойки Евгения Станиславовна не лепила направо и налево, как в первом классе, она заменяла двойки тройками с двумя минусами. Но в первом классе было просто запугивание. А сейчас стало понятно, что не все тянут программу. Евгения Станиславовна перестала обзывать отстающих, но она и перестала заниматься с нами на продлёнке. Не то, что совсем не занималась, но так добросовестно и увлечённо как в прошлом году, точно нет. В этом Евгения Станиславовна была похожа на Пропану Ивановну - никто не любит учить дураков. Учителю хочется отдачи. На прогулках Евгения Станиславовна не следила за нами, она прогуливалась туда-сюда по дорожке, думая о чём-то, а мы носились сами по себе. А раньше мы всегда играли с Мумией в скакалку и вышибалы. Она всегда судила вышибалы, свистела в свисток, который ей подарил Эльвир Михайлович. Теперь же мы носились по нашему огромному школьному двору, пинали друг друга, дрались... Злата поссорилась с Максом, и они подрались. Из-за Дэна. Во втором классе, с сентября, Злата решила подружиться с Дэном назло мне, она решила отнять Дэна у меня. Я уверена, что она всё лето вынашивала эту идею. Злата очень мстительная. Она очень и очень бесилась в конце первого класса, когда видела нашу с Дэном идиллию в столовой. В новом учебном году Злата перестала меня обзывать, а я, недальновидная малолетняя дурочка, радовалась. Повод приставаний к Дэну был найден правдоподобный. Злата просто безобразно училась. Правильнее было бы сказать - она все одиннадцать лет вообще не училась, да ей было и некогда. Она почти всё время проводила во Дворце Спорта, появляясь на продлёнке два раза в неделю. На прогулке, или на ОФП она жаловалась Дэну, дуя на мастерски профилированную чёлку:
– - Вот, прикинь, прихожу в парикмахерскую, все тётки -- тёть Лида, тёть Наташа, тёть Неля из мужского зала просят показать дневник. А Мумия же всё мне трояки с двумя минусами пишет. И вместо того, чтобы задачу объяснить, они меня подстригать сажают. Говорят: не стриженая, поэтому учишься плохо.
– - А Макс?
– наивно, ничего не подозревая, спрашивал Дэн.
– Макс же тебе всегда помогал, если что.
– - Макс тоже плохо соображает. Он и гимнастику бросил. Совсем меня бросил. Целыми днями чипсами хрустит.
– - Чё гонишь-то? Чё гонишь, козлина?
– подбежал Макс.
Впервые я видела Макса таким красным и злым. Мне показалось, что с такой ненавистью он не смотрел даже на меня, когда ему пришлось делать рондаты и его чуть не вырвало. И я точно помнила: тогда, на гимнастике, Макс не сжимал кулаки. Я предусмотрительно отошла подальше и стала гулять с девочками, собирая кленовые листья. "Пусть хоть перегрызут друг друга - мне-то что", -- злорадствовала я.
Макс и Злата подрались в песочнице. В песочнице тяжело драться. Там мы часто бродили с Дэном, искали речные чёрные продолговатые ракушки... Злата упала как-то неудачно, набок и -- за бортик. Сломала руку. Я этого не видела, было далековато. Но Дэн всё мне рассказал.