Чипсы
Шрифт:
– - Лес - это много всего, а поле в понятии большинства - пустота, голь, -- говорила она, подобострастно благоухая ландышем.
В сентябре я увидела и маму Златы. Честно: я была поражена. Я предполагала увидеть алкоголичку, нищенку - такую, какие побирались у кремля, но мама Златы была похожа на ворона. Она была стильно, так же как дочь, подстрижена, она была почти так же худа, как её дочь. Волосы были выкрашены в чёрный вороний цвет, лицо белое, глаза толсто и манерно подведены, а губы обведены коричневым карандашом. Она вся была в чёрной коже с заклёпками, какая-то вся готическая. Говорила она низким обвораживающим голосом - если не видеть, что говорит женщина, можно было подумать, что говорит мужчина. Она совсем не была пьяной. Никогда, когда приходила в школу. Правда, она приходила в школу только первый месяц, потом как отрезало. Она не посещала собрания -
Совсем я освоилась в школе к ноябрю. К этому времени я отлупила Молюска. Как я на него разозлилась! До этого я давала отпор Злате и Максу. Но это было неопасно. Я просто давала сдачи. С Молюском всё выходило сложнее и печальнее. Он не бил меня, маленькие острые кулачки больше не оставляли следов на моих предплечьях и плечах, но его "подколы" оставляли след глубокой обиды и возмущения внутри, в сердце. Когда, раз наверное в пятнадцатый, он начал дразнить меня в коридоре и вспоминать как я валялась на полу в тёмной раздевалке вся в червяках и какашках, я резко и неожиданно напала на Молюска сама. Впервые напала первая! Я забыла всё, чему меня учил папа, я царапала Молюску лицо - он пинал меня своей маленькой ножкой - я тут же узнала эти пинки, вспомнив, что так же меня пинали в раздевалке на гимнастике, и тут я совсем озверела. Но и Молюск озверел, он вообще взбесился и устрашающе кривил исцарапанную рожу. Он толкнул, точь-в точь как толкал меня папа - я еле удержалась на ногах. Я потянула Молюска за рукав, как чтобы не потерять равновесие и не упасть, и тут кто-то сзади подсёк мои ноги. И каким-то волшебным образом я не упала, хоть и сильно споткнулась. Тогда кто-то сзади захватил меня, вывернул руку. Молюск заржал, кинулся на меня. Это был классическое нападение. Мы с папой до автоматизма отработали защиту от двоих, мы не бросили летние занятия и не реже раза в неделю папа и Илька так же, как Молюск и кто-то сзади, нападали на меня. Это защита давно стала моей любимой! Я ударила Молюска ногой в пах, и тут же, молниеносно по лодыжке, ногой назад кого-то сзади, кто заломил мне руку. Взвизг, и -- хват ослаб. Я обернулась - за спиной у меня стоял незнакомый мальчик, достаточно бледный и хилый, незаметный. Всё это я оценила в долю секунды и, стоя спиной, не выпуская из виду корчащегося Молюска, дала незнакомому мальчику локтём снизу, в подбородок. Мальчик совсем отпустил меня. Я ещё раз пнула Молюска. Молюска. Он завизжал и стал кататься по полу. Но я не обращала внимание, я смотрела на незнакомого мальчика... Разнимать было некому, Евгении Станиславовны и других учителей не было: на большой перемене они пили чай в учительской с конфетами, которые в учительской не переводились. В нашей школе учителя не уносят домой подаренные конфеты. Мамины же чаИ они, с точностью до наоборот, уносят домой. И в учительской чай - самый обыкновенный...
Меня схватила психолог (она вообще никогда не пила чай, она очень худая и в школе не ест), и отвела в учительскую. Я не помню, что говорили вокруг меня, я слышала, но не понимала слов. На вопросы я не отвечала - так учил меня папа. В первый момент я испугалась, но только в первый момент. Дальше был урок . Молюска в классе не было. А на меня впервые посмотрели с интересом мальчики. Все! Девочки подходили после уроков и говорили мне, какая я молодец, что этот Молюск всех достал, так ещё всем врал, как во Дворце Спорта спустил мои чешки в унитаз.
– - Я вообще-то на танцы хожу, -- отвечала я подготовленную под руководством мамы фразу.
Тут подскочила Злата.
– - Что ты врёшь? Ты не ходишь на танцы! И чешки у тебя пропали! Ха-ха!
Я встала из-за парты:
– - Это ты врёшь!
– - Кто врёт?!
– - Дед Пихто!
– - Да-да, и бабка с пистолетом, -- парировала Злата.
– - Кража - это преступление! Вы - воры.
– - Я ничего не брала, я чешек не видела, -- не сдавалась Злата, никак не ожидая такого поворота.
– - Значит не брала? А откуда ты знаешь, что у меня чешки пропадали?
– - Ничего я не знаю, - и Злата испуганно отошла.
А Макс вообще не подходил. Он наблюдал издали, так же как и бледный мальчик, который сначала помогал Молюску.
Я подошла к мальчику. Я совсем расхрабрилась. Я не боялась наказания. Я знала, что если будет разбирательство, расскажу всё как было, не растеряюсь.
– - Зачем ты напал на меня? Двое на одного -- нечестно.
– -
Я...– - Свинья, -- заржал Макс.
Я поняла, что мальчик сделал это по просьбе Макса. Я хорошо знала Макса. Он всегда был спокоен, и редко обзывался. А тут - Макс нервничал.
– - Больше не нападай. Ещё хуже получишь, понял?
– - Да понял, -- заулыбался незаметный мальчик.
– Прости пожалуйста Арина.
Я смотрела на Макса. Макс достал из ранца батончик "Сникерс", сказал:
– - Сникерсну. Будешь?
Но незаметный мальчик покачал головой.
– - Будешь?
– Макс виновато предложил "Сникерс" теперь мне.
– - Ты чего? Совсем уже?
– Злата подлетела и выхватила шоколадку.
– Дятел совсем что ли?
Так, спустя два месяца после начала учёбы, я заметила Дэна. У меня такое и на танцах случалось - я часто не замечаю людей, если они ко мне не приближаются. Когда я стала посещать химический кружок, я всех одногруппников выучила только к концу года. Папа называет это слуховой памятью. Я сто раз слышала во время переклички: "Белялов!", я слышала его голос на "чтении", но не ассоциировала фамилию с "объектом".
На следующий день мама Молюска пришла жаловаться в школу. Это оказалась маленькая спортивная худая женщина, веснушчатая, с жёлтыми зубами, от неё пахло сигаретами. Вызвали и мою маму. Я никому не сказала, что в драке участвовал Дэн. И Молюск не сказал. И Макс, которого опросила Мумия, тоже скрыл, что на меня напали двое. Ещё бы он не скрыл! Это же он Дэна и подговорил. Многие видели драку, но в основном, как я в конце пинала Молюска, а не как я его царапала.
Папа, подготавливая меня летом, очень верно запретил мне отвечать на вопросы сразу после конфликта, но никто и не разбирался сразу. Подрались и подрались, авось пронесёт - по-моему Мумия решила именно так. Папа предупреждал, что как правило разбирательство проводятся спустя время, когда ничего уже не докажешь и часто формально и для галочки. Вот тогда, учил он, надо спокойно рассказывать. Накануне вечером папа проинструктировал, по привычке назвав разбирательство дознанием, что главное -- рассказать об избиении на гимнастике и о том, что Молюск всё время припоминал это на переменах и дразнился. Так и получилось. После моего жуткого рассказа об избиении в гимнастической раздевалке, который под руководством папы я выучила наизусть, и о том, что Молюск мне это постоянно припоминал, нас с Молюском попросили выйти из кабинета завуча. Мы стояли у стены и периодически из-за двери до нас доносились крики мамы Молюска: "Нет! Не может быть! Что он один что ли? А другие тоже, другие ещё хуже над ней издевались!" Моя мама по-моему не проронила ни слова. Это тоже была инструкция папы: если мать Молюска начнёт нервничать и "много болтать" -- надо молчать. И наоборот - если она будет всё спокойно отрицать, тогда папа объяснил маме, что надо сказать.
И вот прозвучал стальной голос Мумии:
– - Вы что думали, что она вечно будет терпеть? Любому терпению приходит конец рано или поздно! И ещё выскажусь тут не по теме диспута. Ваш сын сбивает с толку всех детей своим мобильным телефоном. Вместо того, чтобы на переменах отдыхать, они толпятся вокруг него и пялятся в маленький экран! Я же запретила носить в школу телефоны, запретила доставать телефоны на переменах!
Мать Молюска заблеяла что-то о срочной связи и том, что её сын "доставал только после занятий".
– - И после занятий я запретила мобильный телефон!
– прогремела Мумия, хотя это было враньё.
Евгения Станиславовна нам ничего не запрещала. Мобильные тогда были далеко не у всех. Давать ребёнку мобильный тогда ещё было больше исключением, чем правилом, тем более в нашем не очень большом городе. Вот были времена-то! Повальное увлечение мобильными началось в средней школе. Все как зомби уткнулись в экраны, играя все уроки напролёт.
– - Уходите, -- говорила между тем Мумия.
– Переводитесь. У меня и без вас в классе двадцать девять человек. В других школах в первых классах - недобор.
И Молюск, которого на самом деле звали Женей Минеевым, ушёл из школы. Перевёлся по слухам в седьмую. Тут была причина не только во мне. Наша драка была только поводом. Мама Молюска отказывалась сдавать деньги в родительский комитет. А Мумия не любила халявщиков. Подарки на праздники дарились шикарные: и Мумии, и завучу и директору, и секретарю директора. По всей видимости, Мумия считала подарки частью зарплаты. Если бы ещё у Молюска не было телефона, может он и скосил за бедного-несчастного, и Мумия и не прогнала бы его. Но в первом классе в лучшей школе не сдать деньги в родительский комитет, но купить сыну дорогой телефон! Конечно же ещё Дэн деньги не сдавал, но Дэн и не ходил в школу с телефоном. У него вообще не было телефона никогда, пока я не подарила.