Чипсы

– - В этой школе по хулиганке практически нет заявлений...
– - "приземлял" маму папа.
– - Почти нет. Но это ни о чём не говорит. Если школа элитная, могут заминать конфликты под угрозой отчисления. Так что по-прежнему тренируемся давать отпор.

В последнюю неделю августа папа стал объяснять мне, что такое "словесная атака", "словесное оскорбление". Он приказывал Ильке обзывать меня. Он учил меня стоять на своём. Илька всегда выступал в роли нагнетателя. Он и всегда-то не лез за словом в карман, а тут на него находило что-то, он был в ударе и та-ак обзывался... Я готова была его разорвать. Но папа ставил условие: никакого физического контакта. На этих занятиях папа присутствовал всегда.

– - Убить можно не ударом, но словом, интонацией. Это я вам говорю как опер, то есть замначальника, как майор, то есть - уже подполковник. (Папа ещё не привык к новому званию.) Слово часто важнее удара, иногда может лучше защитить, и предельно обезопасить...

– - А шантаж?
– хитро щурился Илька.

– - Что - шантаж?

– - Шантаж может обезопасить?

– - Почти никогда, -- совершенно серьёзно говорил папа.
– Шантаж всегда заканчивается протестом шантажируемой стороны. Естественно бывают исключения.

Первый раз в первый класс я шла и тряслась, еле-еле передвигала ноги, скованные паническим ужасом. Мне совсем не хотелось встречаться со своими одногруппниками по гимнастике. А я уже точно знала, что Злата будет учиться со мной. Мама считала, что "гимнастам в гимназии ничего не светит", и поэтому даже не стала читать список "нашего класса". Я же чувствовала, что одной Златой дело не ограничиться. Безусловно, то, что я шла с Илькой, меня успокаивало, но совсем немножко, чуть-чуть. Я думала: почему так плоха бывшая школа Ильки номер семь? Всего-то одна остановка от теперешнего нашего дома. А Илька был рад переводу. Его друзья по бывшему двору (мы же переехали) учились в первой гимназии. Он не любил седьмую, так и говорил: "Хоть четыре года поучусь спокойно".

– -Учти, -- предупреждал Ильку папа, пока мы шли от машины.
– - Новый коллектив. Надо себя сразу зарекомендовать. Запомнил: сразу.

– - Да уж как-нибудь после аришенькиных тренингов.

Папа специально надел форму, я заметила, что и он волновался. Всё-таки папа меня очень любил. Летом на высоковольтной, когда я сильно падала, отрабатывая с Илькой захваты, пугался почему-то папа, а не мама.

Удивительно, но нас тут же провели через толпу к ступеням подъезда. Я гордо прошествовала за папой мимо Макса и Златы! Директор, ещё три месяца назад строгая и холодная, сейчас просто и приветливо улыбаясь, сообщила, что меня понесёт на плече "большой мальчик" и спросила:

– - Умеешь ли ты, Арина, звенеть в колокольчик?

– - Умею, -- уверенно кивнула я.

Мне было очень страшно, жутко, но я не зря всё последнее время училась с папой быть уверенной. И потом - я была рада, что Злата обзавидуется... Это придало мне сил.

"Обзавидуется! Обзавидуется!" -- счастливо шептала одними губами и мама.

Первого сентября я сидела на плече у огромного старшеклассника и звенела в колокольчик. Мне было неудобно, я боялась упасть, но родители радовались. Злата Змеевцева сказала, когда нас ввели в класс:

– - Ты как корова была, и туфли у тебя - отстой.

А Макс сказал:

– - Твой папа оказывается -- мент поганый?

Я растерялась, расстроилась, но наша учительница Евгения Станиславовна по всей видимости слышала этот разговор, потому что, когда на следующий день в газете появилось моё фото, Евгения Станиславовна сказала, показывая газету:

– - Арина! Ты - как Белоснежка в этих милых волшебных туфельках!

И Злата больше не говорила о моих туфлях, а Макс - о папе. В школе с самого начала все нас уважали. Конечно же это из-за папы я сидела на плече и звенела в колокольчик. Но даже сидя на плече у старшеклассника, казавшегося мне тогда сильным дядей, я не забывала, как грубо разговаривала с мамой секретарь директора гимназии весной, когда мы попробовали отдать документу в эту гимназию. Тогда секретарь орала на маму, даже не допустила к директору, уверяя, что мест нет. А теперь она умилялась, глядя на меня. В свои неполные семь лет я уже знала о лицемерии. Папа беседовал со мной и на эту тему.

Выражаясь папиным протокольным языком, начало пребывания в первом классе оказалось абсолютно несчастливым.

Вечером папа вернулся с работы поздно. Я не спала, хотя глаза слипались, я была удручена, угнетена, я была напугана так же, как и весь прошлый год на гимнастике. В классе из гимнастической группы, кроме Макса и Златы, оказался Молюск. В школе он обзывался постоянно. Хотя на гимнастике такого не было. Молюск оставался мелким и чтобы самоутвердиться оскорблял меня и многих остальных. Ещё он зарабатывал себе авторитет тем, что давал всем играть в мобильный телефон. Остальные одноклассники носились по школе стайками -- они все друг друга знали, они два года ходили в этой школе в прогимназию. На английском оказалось, что многие говорят и читают по-английски.

В первый же день Злата, Молюск и Макс заявили всем:

– - Этой дуре чипсов не давать!

И все весь день так повторяли и смеялись.

Я рассказала это вечером папе.

– - Ты звенела в колокольчик. У меня есть завтрашняя газета - там ты крупным планом.
– -Папа показал мне газету: -- Вот подпись " В первой гимназии -- первый звонок". Больше ничего не говорили?

Я смотрела на большую фотографию в газете, и впервые -честно!--любовалась не то чтобы собой, но своим образом, костюмом, взрослостью. Плиссированная клетчатая юбка, ноги в прозрачных белых колготках с изящными точками, чёрные туфли на малюсеньком каблучке. Я сижу на плече у "большого мальчика" и держу колокольчик с ужасным аляповатым бантом.

Папа повторил вопрос:

– - Про дуру и чипсы -- это всё?

– - Нет, папа. Кое-кто не дразнился, а просто меня не замечал, -- смело "отрапортовала" я.

– - Ни один человек?

– - Жирный мальчик-жаба подошёл.

– - А ты?

– - Я от него убежала. Он противный.

– - И всё?

– - Всё.

– - И никто не сказал, что твой папа - мент поганый?

– - Откуда ты знаешь? Откуда ты узнал?
– я зарылась в подушку.

– - Кто? Макс?

– - Нет. Злата.

– - Арина! Всё нормально. Запомни. Главное, чтобы ты училась с желанием, а с одноклассниками, я уверен, ты сможешь разобраться.--Папа поднял вверх указательный палец, как бы предупреждая: "Если понадобится!"

Илька прокричал из соседней комнаты:

– - А меня все зауважали, что ты мент. Говорят: "О! У тебя папа --. подполковник! Круто!" - отозвался из соседней комнаты Илька.

Папа сказал, а точнее сказать, приказал:

– - У Арины должны быть заполнены все дни.

– - Зачем?
– удивился Илька.

– - Чтобы Арина не превратилась в бездельницу, -- чересчур быстро залопотала мама.

– - Намёк?
– съязвил Илька.

– - Нет, Ильгиз. Дело не в тебе, -- папа ушёл в другую комнату, к Ильгизу.
– - Дело в том, что Арине тяжелее, чем тебе. У неё есть враги. Её по-прежнему обзывают. Так, Арина?

– - Иногда, -- вздохнула я.

– - Самое тяжёлое, Ильгиз - это знать, что за спиной, о тебе сплетничают, -- сказал папа.
– И никакие "не обращай внимания" здесь не действуют. Это очень болезненно.

– - Сплетничает - это ерунда, -- сказал Ильгиз тихо, но я услышала.
– Хуже, когда в спину бьют.

Евгения Станиславовна, наша учительница носила простую кличку "Мумия". Мумия - от этого слова веет темнотой и вечностью, Египтом. На самом деле мумии находили не только в Египте. Сама идея мумификации конечно же, скорее всего, принадлежит египтянам. Они хоронили просто в песок, и сама природа подсказала идею. Брюшная полость умершего заполнялась хлопком или опилками, тело обрабатывалось маслом или благовониями. Дальше мумию пеленали. Масло у египтян скорее всего напоминало наше "кедровое", готовилось из можжевельника и других хвойных. Я просто так вспомнила тут о мумиях, просто потому что пишу о Мумии. Я и хлопок не то, что не люблю, он мне безразличен. Он не растёт в нашей широте. Пропана Ивановна ругается на меня за то, что я не запоминаю растения, которые не растут в нашем регионе. Она считает, что возможно выучить всё. В том числе и неорганику космического пространства. Пропана Ивановна зря ругается. Я внимательно читала книги, где описывались способы мумифицирования -- это мне может понадобится, пригодится.