Давай сыграем… в любовь…
Шрифт:
— У меня, как и у вас, есть обязанности…
— Они подождут, а вы останетесь здесь.
— Рудольф… — Амалия выставила вперед ладонь, пресекая возражения, — Хотите вы или нет, я последую за вами во дворец, потому что, если я останусь здесь, победят те, кто желает отмены нашей свадьбы.
— Думаете, если вам перегрызут горло, свадьба состоится?
— Вы же слышали, что сказала баронесса Фриш! Оборотень не тронет Лауфенбургов…
— Вам так не терпится выйти замуж? — он осекся и виновато взглянул на Амалию, та посмотрела на него с укором:
— В любое другое время я бы оскорбилась, но сейчас…
— Тогда я не знал, что… — он осекся и с досадой посмотрел на выходящего из дома барона, затем перевел взгляд на Мари, — Как все не вовремя. Мари, надеюсь, хоть вы будете благоразумны и останетесь здесь!
Та пожала плечами:
— Проше прощения, Ваше величество, но вы сами рассказали, что зверь начал бродить по городу. Что здесь, что во дворце мы в равной опасности. Поэтому я буду исполнять свой долг!
— Эдмунд? — император посмотрел на друга, словно ища поддержки, тот насмешливо скривился:
— Предлагаешь мне здесь остаться? Знаешь, я почему— то предпочту компанию оборотня своей матушке, которая начнет меня изводить своими капризами уже через четверть часа.
— Прекрати паясничать и помоги мне отговорить Амалию!
— Думаешь, это возможно? — адъютант скептически посмотрел на девушку, она покачала головой. Это было для императора последней каплей.
— Поступайте, как знаете, — взвился он, — И езжайте во дворец, я пройдусь пешком. Один!
Повинуясь знаку барона, двое улан оправились за императором, держась на почтительном расстоянии.
— Похоже, Эдмунд, мне придется самой писать свадебные приглашения для гостей… — вздохнула Амалия. Адъютант улыбнулся:
— Могу я предложить свою помощь?
— Спасибо, но у вас и так слишком много дел, — сочувственно произнесла девушка, вместе с Мари садясь в экипаж.
Возвращение во дворец прошло в полном молчании, Амалия полностью погрузилась в свои невеселые мысли, не замечая ничего вокруг, Мари спокойно сидела рядом, а Эдмунд беспокойно посматривал в окно, надеясь увидеть высокую фигуру императора.
Задумавшись, Амалия не сразу поняла, что карета остановилась.
— Нам пора выходить, — напомнила ей Мари. Та вздрогнула:
— Простите?
— Мы прибыли…
— Да, конечно…
Барон выпрыгнул первым, помог своим спутницам и, сразу же распрощавшись с ними, направился к воротам, ожидая императора. Амалия пошла к входу во дворец, Мари шла за ней следом и, наконец, не выдержав молчания спросила:
— Вы сердитесь, что я рассказала баронессе Фриш про то, что происходило ночью? Что вы и Его Величество…
Она смущенно замолчала, понимая, что произнесла очередную дерзость.
— Что? — Амалия слегка натянуто рассмеялась, — Мари, после того шума, который был поднят, думаю, весь город уже в курсе того, что происходило во дворце, и, уверяю тебя, некоторые знают даже то, что там не происходило… Так что ты просто оказала мне услугу, рассказав баронессе правду.
— А вы действительно всю ночь оставались в спальне императора? — Мари с каким— то трепетным ужасом всматривалась в Амалию, та пожала плечами:
— Да, мне действительно было страшно оставаться одной.
— И… — девушка оборвала сама себя, — простите, я не должна…
— Что было? — при воспоминании
о ночи, проведенной в объятиях Рудольфа, Амалия мечтательно улыбнулась, — Он целовал меня…Мари вздохнула:
— Хотела бы я однажды полюбить так же, как и вы!
— Полюбить? — Амалия нахмурилась, затем изумленно взглянула на фрейлину, затем грустно улыбнулась, — А ведь ты права… я действительно…
Она осеклась и опустила глаза, зачем— то пристально рассматривая руки, затянутые в серые лайковые перчатки. Мысль о том, что она любит Рудольфа, привела ее в смятение. Будучи дочерью эрцгерцога, Амалия всегда воспитывалась с пониманием, что любовь — это удел низших сословий. Не раз она слышала, как ее мать говорила старшей сестре, протестовавшей против своего замужества: «Ты — дочь дворянина! Замужество — это твой долг, а чувства оставь кухаркам!» Они все были послушными дочерями, и Амалия гордилась, что матери не пришлось ей даже напоминать об этом.
Все еще пытаясь осознать чувства, которые она испытывала к Рудольфу, девушка поднялась по ступеням крыльца, когда на нее налетело нечто воздушное с белокурыми локонами и огромными круглыми глазами на кукольном личике:
— Милли!!! Наконец— то ты приехала!
— Э…Элизабет? — Амалия ошарашено моргнула, узнав в этом облаке белых с розовым оборок и золотистых кудрей свою младшую сестру, — Что… откуда ты?
— Прямо из дома! Мама сказала, что ты в неловком положении из-за фрейлин, и я поняла, что смогу тебе помочь! Вот и приехала! — Элизабет очаровательно улыбнулась, вызывая невольные улыбки лакеев у дверей и восхищенные взгляды гвардейцев.
— Это очень мило с твоей стороны, — вздохнула Амалия, понимая, что проблемы только начинаются, — Познакомься с Мари, она моя фрейлина, вернее, компаньонка и подруга.
— У тебя наконец— то появилась подруга? — изумилась Элизабет, окидывая Мари оценивающим взглядом, — Впрочем, неудивительно, у вас с ней много общего.
— Разумеется, — сквозь зубы подтвердила Амалия, — Например, младшие сестры.
— О, у твоей фрейлины есть сестра?
— Да, младшая, и весьма похожа на вас, — подтвердила Мари.
— А почему её нет здесь? — поинтересовалась Элизабет. Амалия пожала плечами:
— Потому что я не предложила ей стать фрейлиной.
— Ну и глупо! — фыркнула Лиззи, — по крайней мере, было бы веселее. Впрочем, у тебя есть еще возможность пригласить ее!
Амалия лишь скрипнула зубами, поймав себя на мысли, что раньше сестра казалась ей более смышленой. Или же дело было в отсутствие эрцгерцогини, способной сглаживать порывы младшей дочери. Мари с сочувствием посмотрела на свою подругу.
— Давайте пройдем в гостиную, — предложила она, — Думаю, там мы сможем продолжить разговор с большим комфортом.
— Да, мне уже сказали, что ты занимаешь покои императрицы! — Элизабет многозначительно посмотрела на сестру.
— Да, Его Величество посчитал, что так безопаснее…
Они свернули к дверям, у которых стояли два улана из личной гвардии императора. Элизабет поймала на себе их восхищенные взгляды и кокетливо улыбнулась в ответ. Амалия вдруг заметила, что каждый жест сестры, каждый взмах ее ресниц был тщательно рассчитан, чтобы произвести впечатление обманчивой хрупкости и беспомощности.