Дети белой богини

– Чей?
– машинально откликнулся Завьялов, занятый своими мыслями.

– Да Павнова, чей же еще!

– Давайте. Пригодится.

Узнать адрес - не проблема. Герман наверня­ка уже узнал. Ведь он обещал навести справки. Ах, Герман, Герман! Плохо же ты расследуешь убийство жены лучшего друга! Надо будет зайти на днях, сделать тебе выговор.

Пометил себе в блокноте: - баба Таня, Мари­на, Алексей Митрофанов и Роза. И, разумеется, Михаил Сергеевич.

– У нас в городе говорят, что это маньяк, — сказала Елена Ивановна, провожая его до две­рей.

– А? Что? Простите, я после ранения хуже слышу, - развернулся он лицом к женщине.

– Говорят, что это дело рук маньяка, - громко и отчетливо сказала старшая.

– Не думаю. В любом случае, вам бояться не­чего.

– Вы так думаете?

– Ее убили не потому, что она работала в боль­нице. И отнюдь не случайно. Это не повторится.

– Беспокойно у нас стало, - продолжала Еле­на Ивановна.
– Сначала в вас стреляли, потом ху­лиганить на Фабрике начали. И теперь вот убий­ство. Город лихорадит. Раньше было тихо.

Завьялов пожал плечами и вышел в коридор. Пахло хлоркой, обоняние у него после ранения стало особенно острым. Чуть не задохнулся. Обернулся: старшая сестра стояла на пороге сво­его кабинета. За ее спиной увидел окно. Окно... Лица не видел, на пороге просто стояла женщи­на. Представил вдруг, как все это было. Женщина в дверях. Лицо испуганно. Он. Разгневан. Толк­нул ее в кабинет, закрыл дверь. Потом увидел... Что увидел? Надо вспомнить тот рисунок. Какой рисунок? Его, ведь, не было. Утром плакат висел на стене. Галлюцинация. Всего лишь галлюци­нация. Или сон.

– Что с вами?
– испуганно спросила старшая сестра.
– Вам плохо?

– Да... что-то... нехорошо...

– Сердце?

– Нет. Голова болит.

– Я сейчас дам вам таблетку.
– Елена Иванов­на метнулась было в кабинет.

– Постойте. У меня их полный карман!

– Дайте-ка, я взгляну, — требовательно сказа­ла она.

– Не стоит. Это просто от запаха. Хлорка. Сей­час все пройдет.

– Врачу давно не показывались?

– Я здоров, - отмахнулся он.
– -На работу вот собираюсь. Только разберусь с этим делом.

– Напрасно вы,— сказала вдруг старшая.
– Ее все равно не вернешь, а...

– Что? Что такое?

– Нет, ничего.

Старшая смотрела ему за спину, и лицо ее ме­нялось на глазах. Даже мелкие морщинки, каза­лось, разглаживались. Он обернулся. По больнич­ному коридору широко шагал следователь Гора-нин. Кожаная куртка на меху расстегнута, под ней темный костюм. Белая рубашка, галстук. Ему от­чего-то стало не по себе. Увидев его, Герман улыб­нулся:

– Что, Саша? Опередил меня? Добрый день, Елена Ивановна!

Та моментально преобразилась. Распрямила плечи и словно бы стала выше ростом, глаза за­сияли, во взгляде появилось кокетство. Герман тоже ласкал ее глазами: яркая женщина.

– Герман Георгиевич, вы тоже к нам? — пропе­ла старшая.
– Я уже все рассказала вашему другу, но, может, чайку?

Этот великий маг и волшебник, Герман Горанин, оценив обстановку, пообещал:

– Обязательно. Но потом. Работа, Елена Ивановна, что поделаешь!

– На вас только и надежда, — продолжала ко­кетничать старшая сестра.

– Уж вы нас защитите. А то в городе говорят — маньяк.

– Поймаем, - кивнул Герман, и обратился к Завьялову: - Ну что, Александр Александрович, как успехи?

– Ты с работы?

– Именно. И на работе. Решил допросить сви­детелей.

– Михаил Сергеевич в отъезде. А больные, которые в ту ночь предположительно не спали, уже выписались. Здесь только баба Таня.

– А зачем нам баба Таня?
– прищурился Гер­ман.
– Она у меня в списке не значится.

– У меня значится. Может, отойдем?'— Завья­лов покосился на старшую.

Та неохотно сказала:

– Не буду вам мешать. Если что, я у себя.

– Эффектная женщина, - заметил Герман, ког­да дверь за Еленой Ивановной закрылась.

– Ей лет сорок пять, и она уже бабушка.

– У красивой женщины, дорогой ты мой, нет возраста. Это завистники ведут счет ее годам.

– Я, по-твоему, завистник?

– Ты — безнадежный случай. Мужчина, кото­рый ни разу не изменил своей жене.

– Зато она мне, кажется, изменяла, — тихо ска­зал Александр.

– Ну-ну, - сразу насторожился Герман.
– Что ты узнал?

– Помнишь, я спрашивал тебя о некоем Павле Павнове?

– Допустим.

– Оказывается, они были близко знакомы. Маша и Павел. Настолько близко, что он ходил к ней по ночам.

– Ходил к ней по ночам?! Ну, знаешь! Зява, да ты просто... Молодец, вот ты кто! Это мотив, да какой! Убийство из ревности!

– Постой, что ты несешь? К кому он мог ее ревновать?

– Да к тебе! Она же не хотела развода. Ведь так? Так. А он, видимо, настаивал. Давай раскру­чивать это дело, — решительно сказал Герман.

Энергия Горанина слегка напугала Александ­ра. В недобрый час появился Герман в больнице.

В коридоре со шваброй в руках, появилась баба Таня. Герман остановил ее:

– Одну минуточку, гражданка. У нас к вам пара вопросов. Надеюсь, представляться не надо?

Санитарка в ужасе уставилась на его галстук. Официальный тон Германа мог на кого угодно нагнать страху. Завьялов не раз присутствовал у него на допросах. Сильное впечатление.

– ^ Зачем ты так?
– сказал, поморщившись. И улыбнулся: — Баба Таня, может быть, мы в столо­вую зайдем? Там сейчас никого нет. У больных тихий час. До полдника еще есть время.

— В столовую так в столовую! — весело ото­звался Герман. И первым зашагал к дверям.

Баба Таня все еще крепко сжимала ручку швабры. И не двигалась с места. Для простой де­ревенской женщины старший следователь город­ской прокуратуры был чем-то вроде грома небесного. Всесильный и всемогущий. Пришлось вы­нуть швабру из сморщенной руки, поставить в угол. «Y женщины нет возраста», - вспомнилось вдруг. Бабе Тане под шестьдесят, но больные ее так и кличут: «Эй, бабка!» Деревенский труд кого угодно состарит раньше времени. Конечно, Гер­ман имел в виду красивую женщину, но кто ска­зал, что в молодости баба Таня не была хороша собой?