Дети, сотканные ветром. Часть 3

— Зато уши у них есть…

Первыш откашлялся и резким движением раскрыл вход в шатёр. Внутри одиноко стоял автоматон. Простой грузчик, каких сотня штук снуют по вокзалу Златлужья.

— Судари и сударыни, взгляните на опус моего обучения в Соборе! Плод моих исследований длиною в пять лет.

— Какой-то он слишком… обыкновенный, — отметил Пимен.

— О-о нет, ваша милость, — отрепетированным тоном возразил Первыш. — Мой автоматон первый в своём роде. Он полностью состоит из переработанных вещей, что прибивает приливами к Краю Трезубца. Мне пришлось десять раз переплавлять в кузнеце металлы из мира полых, чтобы избавиться от пагубного излучения. Кхе-кхе, — рос театрально прочистил горло. — Дабы создавать грандиозные машины по примеру Праотцов, нашему народу нужно больше горнил и печей. Нам нужны ресурсы! На разведанных Осколках мы истощаем их непомерно быстро, и дело времени, когда фабрики столкнутся с ресурсным голодом. Моя технология переплавки способна дать материалы, которые валяются под ногами и ждут, когда мы протянем к ним руки!

Первыш даже запыхался.

— И как? Я эту речь седмицу готовил.

Матфей вяло похлопал.

— Вдохновляет, — Пимен пожал плечами.

— Если не найду работодателя сегодня, то батька меня на порог не пустит. Он вздумал, будто я тут пять годков дурью маюсь. Вот если бы добрался до финала и меня приметил капитан какой-нибудь захудалой команды, тогда он вновь переписал бы наследство на меня, а не на сестру. Не судьба. И капитаны нынче не съехались. Все думают, что Аскольды выйдет на лёд лишь на полминуты. Они не знают, чего стоит соборный трубочист.

Первыш похлопал по плечу Льва. Хорошо хоть он не стал врать про шанс на победу трубочиста.

Взвизгнула скрипка!

Послышалась ругань, и из рощи выбежали артисты. Они закрывали головы инструментами. Ребята у палатки мусорщиков не сдержались и расхохотались. Первыш гоготал громче всех и не скажешь, что мгновение назад он предавался унынию.

«Хотел бы я так же быстро откидывать от себя неприятные мысли», — позавидовал Лев.

— Назойливый клоп, — Первыш вдруг оборвал хохот. — Стоит возникнуть чуток радости на земле Собора, то он уже несётся испортить её.

Каспар выследил трубочиста и был весьма недоволен потраченным на поиски временем.

— Развлекаетесь, — Каспар с усмешкой окинул потёртый шатёр «мусорщиков». — Ну-ну, стоило бы уделить внимания палатке. Сделать её более привлекательной. С другой стороны, она сейчас под стать вашему увлечению.

— Если, ваша милость, соизволит отойти в сторону, то, думаю, наша привлекательность поднимется, — Первыш не блеял перед ключником. — Ваше присутствие наводит на мысль, будто здесь продают краденое.

Ключник смерил Первыша недобрым взглядом. Старший рос не повёл бровью, и Лев восхитился его выдержкой. С немалой поблажкой, ведь Первыш в Соборе останется ещё на пару недель. Вряд ли ключник успеет ему нагадить чем-либо.

Сам Каспар понимал это и потому лишь оскалился:

— Нередко выпускники вашей мастерской становятся проходимцами. — Каспар обратился на Матфея: — Учти, парень, «мусорщики» никому не нужны. Ни богатых покровителей, ни уважения в народе.

— Тем лучше, ваша милость, — Матфей скрестил руки на груди по примеру Первыша. — Не перед кем кланяться и лебезить.

Ключник, как и Лев, не ожидали от неопрятного роса подобного тона. Только Первыш одобряюще усмехнулся.

— Вижу, фанатиков ничем не исправить. У цеха трубочистов больше привилегий, — с холодной злостью сказал ключник. — Им даже доверяют встречать особых гостей.

— Особых? — вырвалось у Льва. — Кто именно?

— Поживей отправляйся на станцию и сам разузнай!

Насторожился Лев не на шутку. Хорошо хоть Пимен вызвался проводить его до станции. У него накопились дела к Остапу.

По пути за стену им пришлось пройти ярмарку насквозь. Ярко украшенная, она только набирала свою взбалмошность и гудение. Уже открывались бочки с медовухой, вокруг которых толпились ранние гости. Для тех, кто приехал с серьёзными намерениями и баснословными контрактами, Проша разожгла огромный латунный самовар со сбитнем. Лев и Пимен дружно сглотнули слюну, заглядевшись на гору пряников на её столе. Однако дородная стряпуха отмахнулась от них полотенцем:

— Не по вашу честь я два дня убивалась над ними… Ладно-ладно! — сжалилась Проша и обратилась ко Льву. — Если после игры будешь на ногах, зайди на кухню. Дам пряников на вашу банду.

Пимен повеселел, а Лев в очередной раз убедился во мнении большинства жителей Собора: если трубочист самостоятельно выберется из-под купола, то это будет сродни победе.

«Что ж, сам виноват, — корил себя трубочист. — Поддался чувствам».

Лев успокаивался ложью, в которой он вызвал Аскольда на поединок из благородных побуждений. От желания защитить вьюнов от позорного поражения. Однако правда в том, что, если бы вьюны просто сдались, об их унижении забыли бы через неделю. О трубочисте, посмевшем вызвать на бой наследника Великого рода, будут судачить не один год.

«Месть».

И ничто иное Льва тогда не двигало. Он жаждал отомстить Аскольду и ему подобным за всё, что они вытворяли с ним и вьюнами. Возомнил, будто вооружённый могущественным блюсом сразит кого угодно. Позабыл или пренебрёг тем, что янтарь не создан для насилия. Глубокая трещина, уродующая прекрасное творение, служит тому доказательством.

Теперь Лев, как и многие, понимал, что Аскольд обязан не просто победить, а также растоптать выскочку, дабы остальным не повадно было. Заодно устроит весёлое представление, завершающее летнюю ярмарку.

Проходя сейчас по цветастому шумному городку, Лев неожиданно заметил тёмную сторону праздника. Раздражительные старшегодки суетились у своих проектов. Шёпотом они проклинали что угодно: погоду, мастеров, прадеда, от которого унаследовали короткие пальцы. В одной из палаток стайка девочек успокаивала рыдающую подружку. Видимо, перегонный аппарат, который стоял рядом, изначально не предназначался для изготовления в фабричных масштабах пены для ванной. И теперь палатка утопала в воздушной белой массе. Это дополнительно предавало ярмарке особое настроение, но явно не то, на которое рассчитывала девочка-волхв.

— Прожить пять лет в Соборе и свихнуться под конец, — посетовал Сорока, когда они покинули пределы ярмарки. — Если меня не прикончат на последнем годе обучения, то непременно сам свалю, пока в здравом уме.

Лев горько усмехнулся, глядя на забинтованную руку вьюна.

— Пустяки, — отмахнулся Пимен. — Твоя подруга замечательно подлатала меня. Такие лекари в Сточных водах ценились бы и с такой мелкой сошкой, как я, возиться бы не стали… Ну чего уныл? Ты единственный не спросил меня о том, в какую пакость я наступил.