Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

Солнце уже часа четыре как взошло, когда появление девушки-рабыни, о которой я уже упоминала, вернуло меня к действительности. Бедняжка была искренне привязана ко мне и со слезами на глазах рассказала о случившемся. С первым лучом зари к нашей пристани причалила лодка, откуда на берег сошли какие-то военные с ордером на арест моего отца, а также какой-то мужчина могучего телосложения, бесцеремонно объявивший остров, плантацию и всех рабов своей собственностью.

– Мне кажется, – закончила свой рассказ девушка, – что это какой-то политик или очень могущественный колдун, поскольку госпожа Мендизабаль опрометью побежала к лесу, едва завидев его.

– Дурочка, – ответила я, – она испугалась именно военных. В любом случае, как она смеет оскорблять наш дивный остров своим присутствием? О Кора! – воскликнула я, вспомнив о своём горе. – Какое дело до этого всего бедной сироте?

– Госпожа, – начала она боязливым шёпотом, – должна напомнить вам о двух вещах. Никогда не говорите так о госпоже Мендизабаль, особенно с цветными, потому что она самая могущественная женщина на земле и её настоящее имя, если кто-то посмеет произнести его, обладает силой воскрешать мёртвых. Что бы вы ни делали, не говорите о ней с бедной Корой. Очень возможно, что она действительно боится полиции, потому и прячется. Я знаю, что вы мне не поверите и станете смеяться, но это чистейшая правда, что она слышит каждое слово, где бы люди его ни произнесли, и ваша несчастная Кора уже давно в её чёрных списках. Госпожа, она смотрит на меня так, что у меня в жилах стынет кровь. Это первое. Второе же заключается вот в чём. Бога ради, запомните, что вы больше не дочь бедного сеньора. Наш добрый хозяин покинул нас, и теперь вы такая же рабыня, как и я. Человек, которому вы принадлежите, зовёт вас; умоляю вас, идите сейчас же! Своей юностью и красотой вы сможете обеспечить себе вольготную жизнь, если будете послушной и обходительной.

Можете себе представить, с каким негодованием я посмотрела на неё. Впрочем, я быстро успокоилась: она ведь говорила так, как надлежит рабыне.

– Ступай, – сказала я ей, – ступай, Кора. Спасибо тебе за добрые слова. Дай мне ещё немного побыть с моим покойным отцом и скажи этому человеку, что я скоро приду.

Она ушла. Я же, повернувшись к смертному одру, обратилась к лежавшему на нём со своим последним посланием.

– Отец! Твоим последним желанием даже в мучительной агонии было то, чтобы твоя дочь избежала бесчестия. Здесь, рядом с тобой, я клянусь, что выполню твою последнюю волю. Как – пока что мне неведомо. Если придётся пойти на преступление, я совершу его. Молю Бога простить нас с тобой и наших обидчиков и прошу у Господа дать мне силы!

Эти слова придали мне решительности: я подошла к зеркалу, быстро поправила волосы, вытерла заплаканные глаза, прочла поминальную молитву по отцу и, изобразив на лице улыбку, вышла из комнаты, чтобы увидеть своего хозяина.

Он пребывал в сильном радостном возбуждении, осматривая дом, когда-то наш, а теперь перешедший к нему. Это был дородный, пышущий здоровьем мужчина средних лет, громогласный, весёлый и весьма бесцеремонный. Если я не ошибалась, то по природе своей он являлся человеком, не чуждым сострадания и добродушия. Но то, с каким блеском в глазах он посмотрел на меня, подсказало мне, что надо держать ухо востро и быть готовой к худшему.

– Это ваша бывшая госпожа? – спросил он рабов.

Услышав утвердительный ответ, он взмахом руки велел им выйти вон.

– Так вот, дорогуша, – продолжил он, – я человек простой, не то что ваши проклятые испанцы. Я настоящий, работящий, честный англичанин. Моя фамилия Коулдер.

– Благодарю вас, сэр, – ответила я, ловко сделав книксен, подсмотренный в своё время у слуг.

– Ну вот, – довольным тоном продолжил он, – это даже лучше, чем я ожидал. Если ты окажешься послушной, то узнаешь, что я очень добрый старикан. Ты мне нравишься, – добавил он, назвав меня по имени, которое он переврал. – У тебя настоящие волосы? – вдруг довольно резко спросил он.

Подойдя ко мне вплотную, он запустил свою пятерню в мою причёску, словно в гриву породистой кобылы, и грубо дёрнул, тем самым развеяв свои сомнения. Я вспыхнула с головы до пят, но сдержала праведный гнев и промолчала.

– Вот так-то лучше, – произнёс он, добродушно ущипнув меня за подбородок. – Тебе не придётся жалеть, что ты досталась старине Коулдеру. Однако шутки в сторону, и перейдём к делу. Штука в том, что твой покойный хозяин оказался бессовестным мошенником и где-то спрятал значительные ценности, которые по праву принадлежат мне. Так вот, учитывая твоё с ним родство, я уверен, что тебе лучше всех известно, что же сталось с этими ценностями. Прежде чем ты ответишь, предупреждаю, что всё моё будущее к тебе расположение зависит от твоей честности. Сам я человек честный и жду того же от своих слуг.

– Так это вы о драгоценностях? – спросила я, понизив голос до шёпота.

– Именно о них, – кивнул он и усмехнулся.

– Тише! – прошептала я.

– Почему это тише? – не понял он. – Я у себя дома, если ты забыла, а вокруг меня – верные слуги.

– Военные уехали? – спросила я и замерла в ожидании ответа, от которого зависела моя жизнь.

– Уехали, – недоумённо ответил он. – А почему ты спрашиваешь?

– Очень жаль, что вы их отпустили, – мрачно сказала я, хотя от радости у меня сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Хозяин, мне не должно скрывать от вас правду. Слуги и рабы ненадежны, и здесь давно уже зреет бунт.

– Вот ещё, – вскричал он. – Я никогда в жизни не видел таких добродушных негров.

И всё же он немного побледнел.

– Разве вам не говорили, – продолжала я, – что на острове находится госпожа Мендизабаль? Что с её появлением здесь они не подчиняются никому, кроме неё? Что если нынче утром они встретили вас с должным почтением, то это по её приказу, отданному с умыслом, о котором вы можете только гадать?

– Госпожа Иезавель? – переспросил он. – Ну да, она чертовски опасная особа, её разыскивает полиция, между прочим, за целую череду убийств. И что с того? Известно, что она может помыкать цветными. Но чего ради ей появляться здесь?

– Ради драгоценностей, – ответила я. – Ах, сэр, если бы вы видели эти сокровища: сапфиры, изумруды, опалы, золотистые топазы, малиновые, словно закат, рубины! Поистине бесценные и поражающие взор! Если бы вы видели их, как я и как, увы, она, вы бы поняли грозящую вам опасность и трепетали бы от страха.

– Она их видела! – вскричал он, и по выражению его лица я поняла, что мой дерзкий ход удался.

Я схватила его за руку.

– Мой милостивый хозяин, – начала я, – я всецело принадлежу вам. Мой долг и моя радость в том, чтобы защищать вас и ваши интересы. Послушайте моего совета. Я умоляю вас положиться на мою осмотрительность. Следуйте за мной, но очень осторожно; никто не должен видеть, куда мы направляемся. Я отведу вас к месту, где зарыты сокровища. Когда мы их заберём, нужно немедля двигаться к пристани, плыть на большую землю и не возвращаться на этот опасный остров без роты солдат.

Может ли свободный человек в свободной стране поверить в столь внезапное проявление безграничной верности? Но этот рабовладелец, в течение долгих лет исповедовавший ложные идеалы и потерявший всякое подобие совести, убедил себя в том, что рабство – естественное состояние общества. Поэтому он, словно дитя, попался в расставленную мной ловушку. Он похвалил и поблагодарил меня, сказав, что я обладаю всеми качествами, которые он ценит в слугах. Когда же он начал подробно расспрашивать меня о размерах сокровища, я снова искусно распалила его жадность, и мне без труда удалось уговорить его осуществить мой план без малейшего промедления.

Из небольшого сарая в саду я взяла кирку и лопату, после чего по вившейся среди магнолий тропинке привела хозяина на край болота. Я шла впереди, неся инструменты и время от времени оглядываясь, не видел ли нас кто-нибудь и не шёл ли кто-то за нами. Когда мы подошли ко второй заповедной тропе, я вдруг вспомнила, что забыла мясо, и, оставив мистера Коулдера в тени развесистой пальмы, я вернулась в дом и собрала корзинку с провизией. Предназначалась ли она для него? Мой внутренний голос ответил, что нет. Находясь с ним лицом к лицу, я видела в нём человека, которому принадлежу, словно вещь, и благородная ярость придавала мне сил. Но, оказавшись одна, я почувствовала угрызения совести, терзавшие меня касательно моего плана. Мне хотелось броситься к его ногам, повиниться в своём коварном замысле и увести его от жуткого болота, куда я его заманивала на верную смерть. Но обет, данный над телом покойного отца, возобладал над этой минутной слабостью, и, хотя я побледнела, что могло выдать мои намерения, я твёрдой поступью зашагала к краю болота и с улыбкой на лице попросила Коулдера встать и следовать за мной.