Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

С этими словами заговорщик снова пожал Сомерсету руку и самым учтивейшим образом проводил смущённого молодого джентльмена до лестницы.

Как именно он добрался до постели, было для Сомерсета полнейшей загадкой. Однако когда он проснулся на следующее утро, на него обрушилось смешанное чувство ужаса и удивления. То, что он мог позволить себе сблизиться с таким человеком, как его квартирант, теперь, при ярком свете дня, оставалось неразрешимой тайной человеческой души. Ситуация, в которой он оказался, могла бы бросить вызов изворотливости и уверенности Талейрана. Можно было сколь угодно заниматься самооправданием, но его поведение никоим образом не заслуживало прощения. Не было прощения за то, что он целиком и полностью поступился своими принципами и позволил себе любезничать и даже фамильярничать с преступником. Не существовало иного выхода, как тотчас же положить конец всяким отношениям.

Наскоро одевшись, он поспешил наверх, настроенный весьма решительно. Зеро приветствовал его с радушием старого друга.

– Заходите, милейший мистер Сомерсет! – воскликнул он. – Проходите, садитесь и безо всяких околичностей разделите со мной утреннюю трапезу.

– Сударь, – начал Сомерсет, – позвольте мне отклонить ваше приглашение. Прошлым вечером я отчасти от неожиданности и отчасти по недомыслию выразил вам своё участие. Теперь же позвольте заявить вам, что вы и ваши коварные козни вызывают у меня неописуемый ужас и отвращение, и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы воспрепятствовать вашему подлому заговору.

– Дорогой мой, – ответил Зеро несколько самоуверенным тоном, – я давно привык к подобным проявлениям человеческой слабости. Отвращение, вы говорите? Я сам его испытывал, однако оно быстро притупляется. И тем не менее вы ещё больше выросли в моих глазах благодаря вашей искренности. И всё же, что вы думаете предпринять? Вы оказались, если я верно понимаю, в ситуации, очень похожей на ту, когда Карл Второй (возможно, наиболее достойный из ваших британских правителей) невольно стал наперсником вора. О том, чтобы выдать меня полиции, и речи быть не может, а что ещё вам остаётся? Нет, милейший мистер Сомерсет, руки ваши связаны, и из-за того, чтобы не выглядеть подлецом, вам придётся оставаться тем же очаровательным и остроумным собеседником, с кем я имел удовольствие скоротать вчерашний вечер.

– В конце концов, я могу приказать и действительно приказываю вам убраться из этого дома! – вскричал Сомерсет.

– Ах, дорогой мой! – воскликнул заговорщик. – Вот здесь я решительно отказываюсь вас понимать. Вы можете, коль вам угодно, выступить в роли Иуды, однако, я полагаю, вы не позволите себе пасть так низко. Я же, со своей стороны, не настолько глуп, чтобы съехать из этих апартаментов, которые пришлись мне по душе и откуда вы не можете меня выставить. Нет-нет, дорогой мой, мне здесь нравится, и я намерен здесь оставаться.

– Повторяю вам! – вскричал Сомерсет в бессильной злобе. – Повторяю, что я вас уведомил. Я хозяин дома и официально уведомляю вас о выселении!

– За неделю? – невозмутимо поинтересовался заговорщик. – Прекрасно, вот через неделю и поговорим об этом. Итак, решено. А тем временем мой завтрак остывает. Милейший мистер Сомерсет, коль скоро вам придётся по крайней мере неделю мириться с обществом весьма любопытного субъекта, окажите мне любезность, достойную истинного художника, которого отличает неподдельный интерес в том числе и к неприглядным сторонам жизни. Повесьте меня завтра, коль вам угодно, но сегодня отбросьте мещанские предрассудки, присядьте и разделите со мной трапезу.

– Послушайте! – вскричал Сомерсет. – Вы что, не понимаете моего к вам отношения?

– Разумеется, – ответил Зеро. – Я понимаю и уважаю ваши чувства. Кто может превзойти вас в искренности? Разве вы один остались бы равнодушны? И разве в наш просвещённый век два образованных джентльмена не могут остаться каждый при своём мнении касательно вопросов политики? Ах, дорогой мой, ваши страстные тирады вызывают у меня улыбку. Так посудите, кто же из нас философ?

Сомерсет отличался очень терпимым характером и по природе своей был весьма склонен к софистике. Он в отчаянии всплеснул руками и сел в кресло, на которое ему указал заговорщик. Завтрак оказался превосходным, а «хозяин» – не только обаятельным человеком, но и в высшей степени интересным собеседником. Казалось, что он сильно истосковался по общению, и рассказал множество потрясающих фактов. Слушать его было одно удовольствие, к тому же по ходу его рассказов раскрывался его характер, и Сомерсет с течением времени не только избавился от дискомфорта своего щекотливого положения, но и начал относиться к заговорщику с каким-то странным расположением пополам с презрением. В любом случае он не мог заставить себя покинуть общество этого человека. Оказавшись в его компании, пусть даже сомнительной, он почувствовал себя птицей, попавшей в силки. Время шло час за часом, и он без труда позволил уговорить себя снова сесть за стол, не предпринимая ни малейшей попытки уйти, пока с наступлением вечера Зеро, после многочисленных извинений, отпустил своего гостя. Его сообщники, как без тени смущения объяснил динамитчик, не на шутку встревожатся, увидев незнакомое лицо, поскольку им неведомы высокие душевные качества молодого человека и его благородные принципы.

Как только Сомерсет остался един, к нему тотчас вернулось тревожное утреннее настроение. Он проклинал себя за мягкотелость, он мерил шагами столовую, обдумывая твёрдые и жёсткие высказывания и репетируя их. Он колотил себя по руке, осквернённой рукопожатием убийцы, и во всей этой буре ощущений, охватившей его, всё чаще появлялась леденящая душу навязчивая мысль о том, что дом был буквально нашпигован всевозможными адскими химикатами. По сравнению с особняком пороховой погреб казался уютной курительной.

Сомерсет искал утешения в бегстве от реальности, в движении, в круговерти веселья. Пока были открыты питейные заведения, он методично обходил их в поисках света, покоя и приветливых лиц. Когда все они позакрывались, он было завёл дружбу с припозднившимся продавцом печёной картошки. В конечном счёте после долгого шатания по улицам он решил побрататься с полицейскими. О, как искренне он изливал свою вину стражам порядка, как страстно он рыдал на плече у одного из них! Страшная тайна всё время вертелась у него на языке, но он так и не позволил ей вырваться наружу. Наконец усталость начала брать верх над угрызениями совести, и, когда на улицах появились первые молочники, он вернулся к парадной двери особняка. Сомерсет смотрел на неё в ожидании чего-то ужасного, как будто дом вот-вот взорвётся. Он достал ключ, поставил ногу на ступеньку и совсем было собрался войти, как вновь пал духом и в поисках забвения ринулся к дверям заштатной кофейни.

Проснулся он около полудня. Осторожно пошарив в карманах, он обнаружил, что у него осталось всего полкроны. Заплатив за место на кушетке, он понял, что надо возвращаться в особняк. Он проскользнул в переднюю и на цыпочках прокрался к буфету, где хранил деньги. Ещё полминуты, и он на несколько дней забудет о своём жутком квартиранте, в то время как сможет спокойно обдумать планы на будущее. Однако судьба распорядилась иначе: раздался стук в дверь, и вошёл Зеро.

– Не помешал? – спросил он, широко улыбаясь. – Я уже начал беспокоиться, дорогой мой.

На его суровом лице появилось выражение искренней симпатии.

– Я так соскучился по настоящей дружбе, – продолжил он, – что боюсь показаться назойливым.

С этими словами он крепко пожал руку хозяину дома. Сомерсет не нашёл в себе сил не ответить на рукопожатие. Он не мог себя заставить поступить иначе. То, что он не мог ответить радушием на радушие, повергало его в неописуемое смятение. Подобный эмоциональный конфликт, вызывающий у благородных натур чувство вины, давил на него непосильным бременем, и Сомерсет что-то соврал в ответ, невнятно бормоча и отводя глаза.

– Ну вот и славно! – воскликнул Зеро. – Так и должно быть – и ни слова больше! Я начал беспокоиться и было подумал, что вы избегаете меня. Однако теперь я понимаю, что все мои опасения оказались напрасны, и приношу вам свои извинения. Идёмте же, обед давно ждёт. Составьте мне компанию и расскажите о своих ночных приключениях.

Природная доброта и мягкость характера словно запечатали уста молодого человека, и он снова позволил усадить себя за стол со своим зловещим и в то же время простодушным собеседником. Заговорщик вновь обратился к потрясающим разоблачениям: он то рассказывал о ком-то из членов тайного общества, то как бы невзначай называл адреса явочных квартир, и каждое его слово действовало на молодого человека, словно медленное закручивание «испанского сапога». Наконец, Зеро в своём казавшемся бесконечным монологе упомянул молодую даму, приходившую два дня назад. Ту самую, с которой Сомерсет общался всего несколько минут, но которая поразила его своим очарованием, дивными глазами и грациозностью движений.