Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

– Подойдите сюда, – сказала она. – Сюда, к окну. На веранде можно укрыться от дождя.

С этими словами она подала ему складной стул. Когда он сел, обуреваемый робостью и блаженством, оттопырившийся карман напомнил ему, что он приготовил небольшой сюрприз.

– Я взял на себя смелость, – начал он, – и принёс вам вот эту книгу. Я подумал о вас, когда увидел её на полке, поскольку она на испанском. Продавец заверил меня, что это весьма достойное произведение одного из лучших авторов.

С этими словами он вложил небольшой томик в её руку. Она опустила глаза и стала листать страницы. На её щеках вспыхнул и тут же погас мимолётный румянец.

– Вы сердитесь! – в отчаянии воскликнул он. – Я так и знал!

– Нет, сеньор, дело не в этом, – ответила дама. – Я… – Лицо её вновь залилось краской. – Мне очень стыдно, потому что я обманула вас. Испанский… – Тут она вновь умолкла. – Испанский, разумеется, мой родной язык, и это придало бы вашему подарку особую ценность. Но, увы, сударь, какая мне от него польза? И как мне было сказать вам правду, страшную правду, что я не умею читать?

Когда Гарри посмотрел на неё с нескрываемым изумлением, она словно съёжилась под его взглядом.

– Не умеете читать? – повторил он. – Вы?

Плавным и величественным движением руки она распахнула окно.

– Заходите, сеньор, – сказала она. – Настал час, которого я ждала не без опаски. Теперь мне придётся или утратить вашу ко мне дружбу, или без утайки поведать вам историю моей жизни.

С каким-то молитвенным благоговением Гарри вошёл внутрь. Он оказался в комнате, где царили творческий беспорядок и почти варварское пиршество красок. Там было множество изящных вещиц, мехов, пледов и шарфов самых ярких расцветок. Камин украшали элегантные веера ручной раскраски, на стене висела старинная лампа, а на столе красовалась чаша на серебряной подставке из кокосового ореха, полная неоправленных драгоценных камней. Прекрасная креолка, являвшая собой ярчайшую жемчужину, жестом пригласила Гарри сесть, сама опустилась в кресло напротив и начала свой рассказ.

Повесть о прекрасной кубинке

Я не такая, какой кажусь. Отец мой вёл свою родословную по мужской линии от испанских грандов, а по материнской – от Роберта Брюса, первого короля Шотландии. Моя мать также была царских кровей, но цари эти были властителями африканских племён. Кожа у неё была светлой, почти как у меня. Она отличалась благородством, царственной осанкой и благородными манерами. В моих глазах она всегда стояла выше своих соплеменников, и, окружённая заботой и лаской, я выросла в атмосфере обожания моей матери. Когда настал печальный час, я приняла её последний вздох, не ведая о том, что она была рабыней и, увы, наложницей моего отца. Её смерть, пришедшаяся на год моего шестнадцатилетия, стала первым серьёзным ударом в моей жизни. С её уходом наш дом потерял прежний уют и очарование, моя юность омрачилась горечью её кончины, а отец мой навсегда изменился после этой трагической утраты.

Проходили месяц за месяцем, свойственный юности оптимизм взял верх, и со временем ко мне отчасти вернулась прежняя весёлость и жизнерадостность. Поля радовали нас новым урожаем, а негры на плантациях уже забыли мою мать и стали проявлять своё добродушное послушание по отношению ко мне, однако тёмная туча продолжала омрачать чело сеньора Вальдевии. Даже в прежние времена он надолго уезжал из дома, поскольку совершал сделки по драгоценным камням в Гаване, теперь же его отсутствие сделалось почти непрерывным, и если он возвращался в имение, то только переночевать. При этом он выглядел как человек, которого преследуют неудачи.

Я родилась и провела детство и юность на острове в Карибском море, расположенном в получасе пути на гребной лодке от берегов Кубы. Его окружали крутые скалы, и, за исключением плантаций отца, остров покрывали почти непроходимые, безлюдные тропические заросли. Хозяйский дом – низкое строение, окружённое просторными верандами, стоял на холме и фасадом смотрел на Кубу. Его щедро обдували морские ветры, овевая нас своими опахалами, когда мы раскачивались в гамаках под пышными кустами магнолии. Позади дома по левую руку располагались жилища негров, за которыми простирались плантации, занимавшие примерно восьмую часть острова. Справа, у самого края сада, лежало обширное непроходимое болото, густо заросшее сельвой, покрытое коварными кочками, дышащее ядовитыми испарениями и кишащее ядовитыми моллюсками, гигантскими раками-людоедами, змеями, крокодилами и хищными рыбами. В эту жуткую топь путь был заказан всем, в ком не текла африканская кровь, европейца на каждом шагу подстерегала гибель там, где сам воздух пропитался смертью.

Однажды утром, от которого я и веду отсчёт всех своих невзгод, я вышла из своих комнат сразу после восхода солнца, поскольку в тропиках все встают рано, и не нашла никого из слуг. Я обошла весь дом, призывая хоть кого-нибудь, и моё удивление быстро сменилось тревогой, когда я вышла во двор, покрытый лёгкой крышей, и увидела там толпу негров. Даже когда я оказалась среди них, ни один не повернулся и не обратил на моё появление ни малейшего внимания. Их глаза и уши были обращены к женщине, богато и со вкусом одетой, обладавшей изящной осанкой и мелодичным голосом. Лицо её состарили не годы, а праздность и постоянное потакание своим прихотям. Оно несло на себе печать самых необузданных страстей, а глаза её горели зловещим и алчным огнём. Не столько её внешность, сколько пагубный жар, исходивший из глубин её души, заставил меня в ужасе отшатнуться. Словно ядовитый цветок или зачаровывающая взглядом змея, эта женщина напугала меня и привела в смятение. Но я была не робкого десятка: подавив в себе минутную слабость и пробравшись сквозь столпившихся рабов, смущённо склонившихся передо мной, я спросила повелительным тоном:

– Кто это такая?

Молодая негритянка, к которой я неплохо относилась, шёпотом посоветовала мне быть осторожнее, поскольку передо мной стояла сама госпожа Мендизабаль; однако это имя было мне совершенно незнакомо.

Тем временем женщина, поднеся к глазам лорнет, рассматривала меня с бесстыдным любопытством.

– Девушка, – наконец произнесла она, – у меня огромный опыт по части обуздания строптивых слуг, чем я весьма горжусь. Вы очень мне приглянулись, и, не будь у меня куда более важных дел, я бы, несомненно, выкупила вас у вашего отца.

– Сударыня… – начала я, но слова застряли у меня в горле.

– Неужели вы не знаете своего положения? – спросила она с язвительной усмешкой. – Как забавно! Я положительно должна купить её. Надеюсь, она многому обучена? – продолжила она, обращаясь к слугам.

Раздалось несколько голосов, заверивших её, что молодую госпожу воспитали, как благородную даму. Так им казалось по их недомыслию.

– Она прекрасно подойдёт для моей лавки в Гаване, – заключила сеньора Мендизабаль, снова пристально разглядывая меня в лорнет. – И я с превеликим удовольствием, – подчеркнула она, глядя мне прямо в глаза, – познакомлю вас с кнутом.

С этими словами она улыбнулась мне зловещей улыбкой.

Тут моё терпение лопнуло. Назвав нескольких слуг по имени, я приказала им выпроводить эту женщину за порог, довести её до лодки и отправить на большую землю. Но они в один голос воспротивились моим приказаниям и, подходя всё ближе, стали просить и умолять меня проявить благоразумие. Когда же я повысила голос, высказавшись об этой нахалке в выражениях, которых она заслуживала, они отшатнулись от меня, словно от богохульствующей. Эту чужачку окружало какое-то суеверное подобострастие и покорность, проявившееся в их внезапно изменившемся поведении, в бледности, возобладавшей над цветом их кожи, и страхе, обращённом на меня. Я снова взглянула на госпожу Мендизабаль. Она стояла, преисполненная достоинства, и смотрела на меня в лорнет с ехидной улыбкой на губах. Весь её вид говорил о том, что ей нипочём все мои угрозы. С моих губ сорвался крик ярости, ужаса и отчаяния, и я опрометью ринулась прочь с веранды и из дома.

Я побежала к берегу, не разбирая дороги. От такого внезапного поворота событий и обрушившихся на меня оскорблений голова у меня шла кругом. Кто она такая? Кикою властью она подчинила себе моих покорных негров? Почему она обращалась ко мне, как к рабыне? Почему говорила о том, чтобы выкупить меня у отца? Я не могла найти ответов на эти жуткие вопросы, и в охватившем меня смятении чувств весь мир заслоняло дышавшее злобой лицо этой женщины.

Я всё ещё бежала, охваченная гневом и ужасом, когда заметила отца, шедшего от пристани навстречу мне. С жалобным криком я бросилась в его объятия и разрыдалась у него на плече. Он уговорил меня присесть под росшей неподалёку карликовой пальмой, успокоил меня, но как-то рассеянно и, как только я немного пришла в себя, довольно резко спросил меня, отчего вся эта истерика. Его тон удивил меня и придал мне твёрдости. Спокойным голосом, хотя и всхлипывая, я рассказала ему, что на острове появилась чужачка (при этом мне показалось, что он вздрогнул и побледнел), что слуги меня не слушаются, что чужачку зовут госпожа Мендизабаль. Мне показалось, что при звуках этого имени он одновременно испытал тревогу и облегчение. Я продолжила, что она оскорбляла меня, обращалась со мной, как с рабыней (при этих словах отец нахмурился), угрожала выкупить меня и расспрашивала моих слуг в моём присутствии. Наконец, будучи не в силах сносить подобные оскорбления, я в ужасе, изумлении и негодовании ринулась прочь из дома.