Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

– Думаю, что да, – ответил Сомерсет.

– Нисколько в этом не сомневался, поскольку вы человек со вкусом и служитель муз, – учтиво заметил заговорщик. – Колоритный и очаровательный типаж, в высшей степени соответствующий нашим целям. Аккуратный чепец, чистенькое платье, благопристойное поведение, доброжелательный характер. Примите во внимание её положение между классами: родители с одной стороны, хозяева – с другой, а также вероятность того, что у неё есть по меньшей мере один возлюбленный. Вот к чьим чувствам мы станем взывать. Да, я испытываю расположение, если угодно, слабость к служанкам. Но это отнюдь не означает, что я презираю нянек. Ибо ребёнок является интереснейшей особенностью. Я давно выделил детей как особо чувствительную болевую точку общества.

Он покачал головой и улыбнулся задумчивой и грустной улыбкой.

– Сударь, говоря о детях и об опасностях выбранной мной стези, позвольте рассказать вам об одном случае с адской машиной, который несколько недель назад произошёл на моих глазах. Дело было так…

И Зеро, откинувшись на спинку кресла, поведал следующую историю.

Рассказ Зеро об адской машине

Я назначил встречу одному из наших самых надёжных людей в Сент-Джеймском парке. Мы ужинали в отдельном кабинете одного из тамошних ресторанчиков, чтобы избежать посторонних глаз и ушей. Вы видели этого человека, Макгуайра, – бесстрашнейшего революционера, но не самого большого специалиста по взрывным устройствам. Отсюда и необходимость подобной встречи, поскольку нет нужды напоминать вам, сколь многое зависит от чёткой отладки механизма. Я поставил взрыватель на полчаса, поскольку место акции находилось неподалёку. К тому же, чтобы избежать осечки, я снабдил заряд устройством, мною же изобретённым, которое при любой попытке открыть саквояж автоматически приводило в действие детонатор. Макгуайр изумился подобному новшеству и с безупречной логикой заявил мне, что в случае его ареста, скорее всего, погибнут не только наши враги, но и он сам. Но я не поддался на его уговоры, взывая к его патриотизму и самоотверженности, налил ему для храбрости стакан виски и отправил его на рискованное задание.

Местом акции наметили статую Шекспира на Лестер-сквер [4] , примечательную не только фигурой драматурга, весьма глупо почитаемого англичанами как гения, несмотря на его отвратительные политические взгляды, но ещё и тем, что на скамейках в окружающем монумент сквере всегда полно детей, мальчишек-посыльных, мечтательных барышень и немощных стариков – словом, тех, кто вызывает у общества наибольшую жалость и сочувствие, а потому в полной мере соответствующих нашим целям. По мере того как Макгуайр приближался к цели, его всё больше охватывало победное чувство. Он никогда не видел в сквере столько людей. Тут и там сновали кричащие играющие дети. Какой-то старик-инвалид с медалью на груди сидел на скамейке у самого памятника. Трость лежала у него на коленях. Злодейка-Англия будет поражена в самое уязвимое место, время было выбрано на редкость удачно, и Макгуайр, окрылённый своей высокой миссией, подходил всё ближе. Внезапно его взгляд упал на грузную фигуру полисмена, стоящего неподалёку от памятника и надзиравшего за порядком. Мой храбрый соратник сбавил шаг и внимательно огляделся. В сквере повсюду стояли, неспешно фланировали или с притворной усталостью сидели на скамейках подозрительные люди. Они делали вид, что любуются цветами или поглощены оживлённой беседой. Макгуайр отнюдь не новичок в подобных делах, и он сразу разгадал замысел полицейских ищеек.

4

Статуя XIX века является каменной копией мраморной, выполненной Питером Шимейкерсом и установленной в Вестминстерском аббатстве в 1741 году. Она много раз подвергалась нападению вандалов, отбивавших руки и другие выступающие части. Вновь установлена в сквере после реставрации в 2012 году.

Главная трудность, с которой нам приходится сталкиваться, – определённая нервозность и нерешительность в рядовых подразделениях нашей организации: с приближением времени акции некоторые мягкотелые заговорщики проявляют нетвёрдость и даже трусость. Они часто сообщают властям не полный план операции, а какие-то незначительные детали, причём делают это анонимно. Если бы не эти малодушные колебания, от Англии давно бы осталось одно воспоминание. Получив подобное известие, правительство тщательно готовит ловушку и окружает вероятное место акции своими наймитами. У меня иногда просто кровь закипает в жилах от ненависти к тем, кто в подобных случаях предаёт наше правое дело за деньги. Разумеется, благодаря щедрости наших сторонников и тех, кто сочувствует нашему делу, мы, патриоты, располагаем довольно значительными средствами. Я, например, получаю такое содержание, что бесконечно далёк от каких-либо шкурных или корыстных помыслов. Макгуайр же, пока не вступил в наши ряды, попросту голодал, теперь же, слава богу, ведёт вполне сносное существование. Вот так и должно быть: патриот не должен отвлекаться от своей высокой миссии на поиски пропитания, и разница между нашим положением и тем, в котором находится полиция, настолько очевидна, что не стоит даже упоминания.

Итак, план нашей акции на Лестер-сквер оказался раскрыт. Правительство искусно «нашпиговало» сквер своими приспешниками, и даже старик-инвалид был, скорее всего, переодетым наймитом. Таким образом, наш герой, вооружённый лишь простым устройством в саквояже, оказался один на один с грубой имперской силой, железной рукой многие века угнетавшей подневольные народы. Попытайся он подложить адскую машину, его бы наверняка засекли и схватили, поднялся бы шум, и весьма вероятно, что у полиции не хватило бы сил, чтобы защитить его от разъярённой толпы. Операцию необходимо было отложить. Он стоял с саквояжем в руке, делая вид, что любуется памятником, когда вдруг ему пришла мысль, которая ужаснула бы самых храбрых. Часовой механизм запущен, в назначенный момент адская машина должна взорваться. Как в оставшееся время избавиться от неё?

Прошу вас, поставьте себя на место этого патриота. Вот так он стоял, беспомощный, один-одинёшенек. Ему ещё жить да жить в свои сорок лет, а тут ему сунедено в одну секунду погибнуть в огненном смерче взрыва! Как он потом рассказывал, площадь завертелась вокруг него, словно гигантский калейдоскоп, памятник взмыл ввысь, словно огромный воздушный шар. Наш герой зашатался и прислонился к ограде. Возможно, он лишился чувств.

Когда он пришёл в себя, констебль держал его за РУКУ-

– Боже мой! – вскричал Макгуайр.

– Вам, кажется, стало плохо, – ответил наймит.

– Мне уже лучше, – прохрипел бедняга Макгуайр.

Площадь качалась и плыла у него перед глазами, и он нетвёрдым шагом поспешил подальше оттуда. Поспешил? Куда же ему было спешить? Разве он не нёс в руках то, что «спешило» вместе с ним? На орлиных ли крыльях, на морском ли ветре мог он скрыться от смерти, что нёс с собой? Мы все слышали о живых людях, прикованных к мертвецам, но это всё сентиментальные побасёнки по сравнению с тем, что испытал Макгуайр, будучи буквально привязанным к адской машине.

На Грин-стрит у него в голове молнией мелькнула мысль: а вдруг время уже истекло? Он остановился как вкопанный и вытащил часы. В ушах у него шумело, перед глазами плыли мутные круги. Он попытался совладать с собой, но руки у него тряслись так сильно, что он не мог разглядеть ни стрелок, ни цифр на циферблате. На несколько секунд он прикрыл глаза рукой, и ему показалось, что за эти несколько мгновений он постарел на пол века. Вновь открыв глаза, он отчётливо разглядел циферблат: у него оставалось двадцать минут. Двадцать минут и никакого плана!

Грин-стрит была пустынна. Наконец он заметил, как к нему приближается девочка лет шести, пиная перед собой какую-то деревяшку. Она что-то напевала, и песенка её напомнила ему о прошлом. Его голова вмиг прояснилась.

– Милочка, ты не хочешь получить в подарок этот дивный саквояж? – спросил он.

Девчушка вскрикнула от радости и протянула ручонки к саквояжу. Она сперва посмотрела на него, как и все дети, но, к глубочайшему сожалению, прежде чем она получила смертоносный подарок, её взгляд упал на Макгуайра. Увидев лицо бедняги, она завизжала и отпрыгнула назад, словно увидела самого дьявола. Не прошло и секунды, как на пороге ближайшей лавки показалась женщина и прикрикнула на ребёнка:

– Иди-ка сюда, дорогуша! И не смей приставать к бедному старому джентльмену!

С этими словами она вернулась в дом, а за ней, плача навзрыд, поплелась девочка.

Упустив эту возможность, Макгуайр совсем было потерял голову. Немного придя в себя, он обнаружил, что стоит перед церковью Сент-Мартин-ин-де-Филдз. Его шатало, словно пьяного, прохожие смотрели на него взглядами, в которых он читал ужас и страх, одолевавшие его самого.

– Сдаётся мне, сударь, что вы больны, – заметила какая-то женщина, остановившись и пристально глядя на Макгуайра. – Может, вам помочь?

– Болен? – произнёс он. – Ах, господи!

Затем, немного совладав с собой, он виновато выдавил из себя:

– Это приступ хронической лихорадки, сударыня. Но коль скоро вы столь милосердны, выполните поручение, на которое у меня не осталось сил, – прохрипел он, – отнесите этот саквояж на Портман-сквер. О сострадательная женщина, во имя своего спасения, прошу вас, как мать, во имя ваших детей, что ждут вас дома, отнесите этот саквояж на Портман-сквер! У меня ведь тоже есть мать, – добавил он надломленным голосом. – Дом 19, Портман-сквер.