Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

Комната Десборо помещалась на втором этаже и окнами выходила на площадь. Однако больше всего ему нравилось сидеть и курить на террасе, расположенной на заднем дворике, откуда открывался вид на аккуратные ухоженные садики и куда смотрели окна пустой комнаты в соседнем доме.

Однажды погожим тёплым днём Десборо слонялся по террасе, пребывая в довольно меланхолическом настроении, поскольку уже несколько недель прошло безо всяких приключений. Он готовился посидеть и покурить в тишине и покое. Он подумал, что хотя бы здесь он будет наедине с собой, поскольку, как большинство молодых людей, не обладавших ни богатством, ни успешностью, ни положением в обществе, он скорее избегал людей, нежели искал общения с ними. Размышляя подобным образом, он случайно взглянул на окна соседнего дома, выходившие на террасу, и с удивлением и раздражением заметил, что на одном из них появились шёлковые занавески. «Вот уж не везёт так не везёт, – горестно подумал он. – Даже здесь покоя не будет». Теперь он уже не мог предаваться размышлениям и вздыхать в полном одиночестве, дать выход своему разочарованию или успокаивать себя, насвистывая какую-нибудь сентиментальную песенку. Он раздражённо начал выбивать трубку о перила, но не рассчитал своих усилий. Его досада достигла своего апогея, когда он увидел, как его старая любимая вересковая трубка раскололась пополам и одна из половинок, на мгновение повиснув в воздухе, упала куда-то в густые кусты сирени.

Десборо в сердцах рухнул на садовый стул и достал газету, которую он намеревался почитать. Оторвав кусок от последней страницы с объявлениями, он принялся свёртывать самодельную сигарету. Этим искусством он совершенно не владел, поэтому вновь и вновь бумага разворачивалась у него в пальцах, а табак высыпался на землю. Он уже начал терять терпение, когда дверь возле окна приоткрылась, шёлковая занавеска отодвинулась и на террасу вышла молодая дама в несколько странном одеянии.

– Сеньор, – произнесла она низким грудным голосом, – мне кажется, что вы в затруднительном положении. Позвольте мне помочь вам.

С этими словами она взяла у него бумагу и табак, после чего с ловкостью, показавшейся Десборо совершенно невообразимой, свернула сигарету и протянула ему. Он молча принял её, всё ещё оставаясь сидеть, недоумённо пытаясь понять происходящее, а более всего – появление незнакомки. У неё было смуглое, вытянутое лицо с тонким подбородком, невинно-лукавое и неотразимо притягательное; такие лица – редкость в наших северных краях. Её большие глаза искрились, и в них то и дело вспыхивали огоньки. Голову её покрывала кружевная мантилья, руки же, обнажённые до плеч, ослепительно сияли в ярком солнечном свете. Фигура её отличалась безукоризненными пропорциями и изяществом, словно её сотворил один из великих античных скульпторов.

– Вам не нравится моя сигарета, сеньор? – спросила она. – И всё же она лучше, чем ваша.

Тут она рассмеялась, и её смех прозвучал в ушах молодого человека дивной музыкой, однако через мгновение её лицо погрустнело.

– Да, понимаю, – продолжила она. – Вас отпугивает моё поведение. Я слишком сдержанная и скованная. Я вовсе не обычная английская девушка, какой кажусь.

– Ах, вот как, – пробормотал Гарри, охваченный противоречивыми мыслями.

– На моей далёкой родине, – говорила она, – всё совсем по-другому. Там, нужно признать, любая девушка связана многочисленными условностями и ограничениями. Ей позволено весьма немного, она учится быть отстранённой и неприступной. Но здесь, в свободной Англии, о дивная свобода! – воскликнула она, грациозно взмахнув руками. – Здесь нет оков, здесь женщина может полностью быть собой и в своём праве наравне с доблестными мужчинами. Ведь так написано на вашем гербе: «Бог и моё право [5] »? Ах, мне так трудно учиться быть собой! Не судите меня слишком строго. Я поборю в себе скованность и стану настоящей англичанкой. Хорошо ли я говорю на вашем языке?

5

Honi soit (старофр.).

– Прекрасно, просто прекрасно! – воскликнул Гарри с восхищением, достойным куда более серьёзного предмета.

– Тогда, – сказала она, – я очень скоро всему научусь. В жилах моего отца текла английская кровь, и мне посчастливилось выучить ваш прекрасный язык. Если я уже говорю без акцента и похожа на истинную англичанку, то мне остаётся изменить только манеру поведения.

– Ну что вы! – ответил Десборо. – Совсем нет! Я… сударыня…

– Меня зовут, – прервала его юная дама, – сеньорита Тереза Вальдевия. Однако солнце садится, и становится прохладно. Всего наилучшего, сеньор.

Не успел Гарри открыть рот, как она исчезла в своей комнате.

Он стоял, словно пронзённый стрелой, держа в руке незажжённую сигарету, о которой совсем забыл. Его мысли были всецело заняты новой знакомой. В его ушах продолжал звучать её голос, а глаза, цвет которых он не запомнил, заполонили его душу. С её появлением рассеялись тучи и мир предстал перед ним в совершенно новом свете. Он понятия не имел, кто она такая, но уже обожал её. Что же до её возраста, то он опасливо терялся в догадках, боясь, что она окажется старше его. Касательно ее характера, то ее красота придавала ему какое-то неповторимое очарование. Так бедняга Десборо до самой темноты слонялся по террасе, то и дело осторожно поглядывая на зашторенное окно, обращая вздохи к ветвям ракитника и погрузившись в сладкие грёзы. Когда он наконец вошёл в дом и сел поужинать холодной бараниной и пинтой эля, ему показалось, что он вкушает пищу богов.

На следующий день, когда он вышел на террасу, её окно было приоткрыто, и он наслаждался видом плеча дамы, которая что-то усердно вышивала и не замечала его присутствия. Ещё через день, не успел он там появиться, как дверь открылась и оттуда появилась сеньорита, залитая ярким утренним солнцем, донельзя изящная и вместе с тем какая-то далёкая, экзотическая и загадочная. В руке она держала свёрток.

– Не желаете ли попробовать, – спросила она, – табак моего отца с далёкой Кубы? Там, как вы, надеюсь, знаете, курят все: и мужчины, и женщины. Так что не бойтесь показаться неучтивым. Его аромат напомнит мне о доме. Мой дом, сеньор, стоял на берегу моря.

Услышав эти слова, Десборо явственно представил себе этот романтический пейзаж.

– Во сне или наяву, я всегда вижу его – милый дом, милую Кубу!

– Но ведь когда-нибудь, – произнёс Десборо с болью в сердце, – вы всё-таки вернётесь туда?

– Ах, никогда! – вскричала она. – Увы, никогда!

– Значит, вы навсегда останетесь в Англии? – спросил он, ощутив странный душевный подъём.

– Вы задаёте слишком много вопросов, ибо хотите знать больше, чем я сама, – грустно ответила она и тут же добавила, вновь повеселев: – Однако вы ещё не попробовали мой кубинский табак.

– Сеньорита, – начал он, несколько смущённый её кокетливым тоном, – что бы вы… мне… ни… То есть, – закончил он, густо покраснев, – я не сомневаюсь, что табак великолепен.

– Ах, сеньор, – произнесла она несколько разочарованно, – вы казались мне таким добродушным и простым, а уже стараетесь делать мне комплименты. К тому же, – добавила она, одарив его улыбкой, – вы это делаете так неуклюже! Английские джентльмены, как я слышала, могут быть верными друзьями, тактичными и честными. Они могут быть товарищами, советчиками, а при необходимости и защитниками. Однако они никогда не переходят границ дозволенного. Не пытайтесь снискать моё расположение, копируя манеры моих соотечественников. Будьте самим собой – откровенным, добрым и честным английским джентльменом, из тех, о которых я слышала с детства и с которыми мечтала познакомиться.

Донельзя смущённый Гарри пролепетал, что и не думал подражать манерам кубинских кабальеро и с жаром отверг всякие намёки на плагиат.

– Проявление вашей национальной черты – стремление к сохранению собственного достоинства – делает вам честь, сеньор, – ответила дама. – Бот глядите! – продолжила она, проведя линию своей изящной ножкой. – До этой черты лежит общая территория, а у моего подоконника начинается граница. Если вам угодно, вы можете вытеснить меня в мои владения, однако, если мы станем настоящими английскими друзьями, я, возможно, выйду к вам, если мне будет не очень грустно. Или же, когда я буду находиться в благосклонном расположении духа, вы сможете придвинуть стул к окну и рассказывать мне об обычаях вашей страны, пока я работаю. Вы увидите, что я способная ученица, поскольку я всем сердцем стремлюсь постичь эту науку. – Она положила руку Гарри на плечо и посмотрела ему в глаза: – Известно ли вам, что я начинаю верить, что уже переняла некую толику вашей английской импозантности? Вы не заметили, что я изменилась, сеньор? Хоть чуть-чуть, но всё же? Что моё поведение стало более раскованным и непринуждённым, более похожим на британскую мисс, чем в нашу первую встречу?

Она снова одарила его лучезарной улыбкой, убрала руку с его плеча и, прежде чем молодой человек смог выразить словами своё восхищение, скрылась за занавеской, сказав на прощание:

– До свидания, сеньор, спокойной ночи, мой английский друг.

Назавтра Гарри выкурил целую унцию табака на нейтральной территории террасы, но напрасно: он ничего не увидел и не услышал. На следующий день шёл дождь, однако ни погода, ни всё остальное не могли отвратить молодого человека от служения даме сердца. Закутавшись в длинный плащ и подняв воротник, он заступил на свой пост у перил, ожидая подарка судьбы. Его страстный пыл не могли остудить ни надоедливый моросящий дождик, ни порывы ветра. Через некоторое время окно приоткрылось и появилась прекрасная креолка с ослепительной улыбкой на лице.