Дисциплина и Портянки
Шрифт:
— НА ПОЗИЦИИ! — орёт Борис.
Бойцы действуют мгновенно, отточенно, синхронно, будто сто раз репетировали:
Лучники, арбалетчики, аркебузиры с мушкетерами — на телеги!
Фаланга — вперёд!
Первый ряд — щитоносцы с мачете, прижимаются плечом к плечу, подняв импровизированные заслоны из дверей холодильников, обтянутых шкурами гримм кусков дсп, даже крышек от унитазов, покрытых листовым металлом.
Второй ряд — копейщики, выставив свои орудия вперёд, целясь туда, откуда доносится ужасный грохот.
Роман встал первым,
Они встают рядом, без слов, будто в последний раз.
В лесу что-то грохочет.
Деревья ломаются, одно за другим, как спички.
Кроны рушатся, птицы разлетаются с воплями.
Шорох листвы превращается в ревущий шквал, сопровождаемый рычанием, будто кто-то ненавидит сам факт того, что ему мешают пройти.
Роман стискивает трость:
— Ну вот и началось.
Нео показывает короткий жест.
Он кивает.
Караван — затаился.
Каждое сердце — будто один удар.
Ожидание.
РЫЧАНИЕ.
ВОЙ.
ХРУСТ.
ТИШИНА.
И…
БАМ!
Ближнее дерево падает с треском.
ВСЕ навели оружие.
ВСЕ смотрят в одну точку.
И все знают — что-то идёт.
С грохотом, как будто рухнула стена, из чащи вылетает оно.
Альфа-Барбатуск.
Чудовище. Кабан, размером с двухэтажный дом, мчится сквозь деревья, разбрасывая их как соломенные стебли.
Его угольно-чёрная шерсть блестит, как закопчённая сталь.
Глаза — алые, яростные, будто два прожектора ада.
На теле — костяная броня, потрескавшаяся, но всё ещё грозная.
В нескольких местах видны огромные раны, кровоточащие и дымящиеся — дело рук военных, но он всё ещё жив, и, судя по рычанию, злее, чем когда-либо.
Он глядит на караван.
Все замирают.
Страх.
Инстинктивный.
Примитивный.
Парализующий.
Даже закалённые бойцы из трущоб, пережившие и набеги, и облавы, и огонь, и смерть товарищей — застыли.
Щиты дрожат. Копья трясутся. У кого-то арбалет выпал из рук.
Борис застыл, его рот открыт, глаза — стеклянные. Не может издать ни звука.
Роман — первый, кто приходит в себя.
Он встаёт в полный рост прямо на телеге, разворачивается к бойцам и скомандовал так, словно это парад:
— ДЖЕНТЛЬМЕНЫ! ПО ТВАРИ — ОГОНЬ!
В этот момент что-то щёлкает в головах.
Кто-то выкрикивает:
— Точно! ОГОНЬ!
— ДАВАЙ!
Полетели снаряды.
Десятки стрел — со свистом в воздухе.
Арбалетные болты — прямые и тяжёлые.
Пули мушкетов и аркебуз — с хлопками, дымом и треском.
Кто-то метает дротики.
Кто-то кидает топоры.
Барбатуск вздрагивает.
Некоторые пули находят цель — несколько небольших алых дырок появляются на теле зверя.
Он вскидывает голову, ревёт так, что трясутся деревья.
Но — стрелы и болты он просто стряхивает.
Они, как комариные укусы, отлетают от толстой шкуры.
Половина снарядов отскакивает
от костяных пластин с глухим, неприятным звуком.И он делает первый шаг вперёд.
Земля дрожит.
* * *
Барбатуск делает второй шаг, и земля уже не просто дрожит — она трещит.
Он вскрикивает, рычит, метёт бивнями, вздымает копыта.
Отлетают деревья, летит грязь.
Роман, всё ещё стоя на телеге, смотрит на оружие в своей руке.
Тяжело вздыхает:
— Ага…
Значит, я должен теперь побить его ТРОСТЬЮ, да?
А Нео — своим ЗОНТИКОМ?
Нео фыркает, но глаза напряжены.
Готова бросаться, хоть и понимает — шансов почти нет.
И тут — трещит подлесок.
Шум. Крики. Стрельба.
Из чащи вырываются фигуры — бойцы, в грязной, рваной армейской форме, по виду — как будто лес их сам вылепил из грязи, крови и металла.
На левом плече у каждого — татуировка в виде буквы «К».
В руках — автоматы «Аксель-47» — тяжёлые, как тракторы, надёжные, как гвозди в гроб.
На бегу они стреляют по кабанищу, пули вгрызаются в раны, вызывая визг боли такой силы, что даже вороны с деревьев срываются в панике.
Барбатуск орёт, бьёт копытом, но КРОМовцы уже рядом.
Они не ждут.
Кидаются в бой.
Один — с разбегу вонзает топор в колено твари и барбатуск припадает на одну ногу.
Второй — бьёт копьём в бок и монстр визжит.
Третий врезает кувалдой в пятак и чудище оглушается.
Один вообще запрыгивает на спину и долбит широким ножом в основание шеи.
Барбатуск отбивается — отшвыривает бойцов, но когда кажется, что один из них сломал позвоночник об дерево, вспыхивает барьер.
Их защищает аура.
Ибо все они имеют хоть и малые ее объемы, но она у них есть.
Кто-то из трущобных бойцов ахает, а Борис кричит с уважением:
— Это КРОМовцы! Ща они кабанидзе завалят!
И правда — через секунду КРОМовцы налетают со всех сторон,
кричат что-то неразборчивое, первобытное, будто из древности,
бьют, рубят, кричат, плюют, ругаются — и таки добивают монстра.
Кто-то запрыгивает с топором монстру на шею, кто-то бьет по брюху своим мачете.
Один — вгрызается зубами, просто так, от ярости.
Когда кабан падает, земля сотрясается, а небо будто становится светлее.
КРОМовцы, все в алом, в грязи, в славе,
встают, громогласно долбят себя кулаками в грудь,
издают боевые кличи, похожие на рев приматов,
которых Роман когда-то видел в зоопарке, привезенных из далекого Вакуо.
Он комментирует, как будто смотрит зрелище: