Дитя леса

Внутри похолодело от страха, как будто я разом проглотила килограмм мороженного. Мне придётся вместе с другими, нормальными детьми, которые учились в школе, сдавать экзамены? Есть ли у меня шанс? Возможно, с русским языком, литературой и историей я справлюсь, а вот математику и другие точные науки нужно подтянуть. Я обложилась учебниками и начала заниматься.

Отец научил меня главному – находить и анализировать информацию, но мне не хватало его объяснений, примеров, историй. Алгебраические формулы казались лишёнными жизни абстракциями, которые никак не укладывались в голове. Я просто зубрила их, но – о чудо! – с каждым разом решала задачи всё быстрее.

Но что бы я ни делала, как бы глубоко ни ныряла в знания, учёба не могла вытеснить из моей головы образ Егора. Не знаю, как это случалось, но вдруг строчки расплывались перед глазами, и я видела его тёмные, как бездна, глаза, кривую усмешку, гибкие пальцы. Тело напрягалось, грудь охватывал сухой жар. Сколько это будет длиться? Я сердилась, заставляла себя возвращаться к прочитанному, повторяла вслух незнакомые слова и снова ускользала в мир иллюзий.

В ноябре Инесса доверила мне закрывать магазин. «Первое повышение по карьерной лестнице!» – подумала я, провожая взглядом Сашу и Милу, которые, ворча на непогоду, поспешили домой сразу после окончания рабочего дня.

Мне нравились эти моменты. Я выключала музыку, целый день льющуюся из колонок, приглушала верхний свет и оставалась одна, в полной тишине и окружении красивых вещей. Наводила порядок в торговом зале, примерочных, подсобке, собирала мусор, чтобы завтра перед открытием только вымыть пол и пройтись влажной тряпкой по остальным горизонтальным поверхностям.

За витринным стеклом кружила вьюга. В жёлтом свете фонаря летящие по диагонали снежники казались золотистыми. Закончив дела, я присела на подоконник, и завороженная их быстрым танцем провалилась в фантазии.

Когда деревья снова станут зелёными, я вернусь домой. Не навсегда, только чтобы увидеть маму. Доеду до Белокурихи, выйду из автобуса, вдохну полной грудью. Прогуляюсь по городу, не спеша разглядывая вывески магазинов и окна домов. Потом поймаю попутку, доберусь до знакомого поворота, найду тропинку и нырну в лес.

Дорога долгая, но я буду наслаждаться каждым шагом. Приветствовать птиц, зверушек, насекомых. Замирать от волнения. Мудрено ли – целый год ни слуху и духу, а тут на тебе, явилась! Но я знаю, что мама даже не удивится, потому что ждала меня каждый день этого бесконечно длинного года.

Я увижу изумрудный полумрак, расчерченный диагоналями солнечных лучей, услышу шум Речушки, которая по весне превращается в бурный поток и заливает берега на несколько метров вокруг. Сделаю пару шагов и окажусь на широкой поляне. Вот избушка: высокая, крепкая, надёжная. За ней аккуратным рядком – пристройки. Оттуда донесётся нестройное блеяние коз и чуть слышное куриное кудахтанье. Залает Руся.

Сердце дрогнет и замрёт на миг, и тут же из двери, пригнув голову, выйдет мама – высокая, тонкая – вытрет руки о фартук, сощурит глаза, ахнет и раскроет объятия. Я брошусь к ней, прижмусь ко впалой груди, сожму хрупкие косточки, вдохну запах горячего хлеба, хозяйственного мыла и почувствую, как сила наполняет каждую клеточку тела. Боковым зрением примечу отца, вынырнувшего из-под веток ели. Такого же сильного и мощного, как и раньше. Он подойдёт ближе…

– Олеся!

Я вздрогнула от неожиданного оклика. Господи, я не заперла дверь! И тут же увидела Егора. Он стоял посреди торгового зала, слегка покачиваясь. Чёрное пальто распахнуто, голова не покрыта. Волосы мокрые от снега.

Егор сделал неуверенный шаг вперёд, и я уловила сладковатый запах перегара. Теперь я хорошо знала, как пахнет от человека, который выпил много шампанского или коньяка. Но это не имело значения. Ничего не имело – кроме того, что он пришёл.

– Я не могу так больше, – с усилием, словно ему приходилось выдавливать из горла каждое слово, произнёс Егор. – Не могу без тебя. Ты ведьма, что ли? Скажи честно. Зачем я тебе? Зачем тебе такой лузер? Правильно сделала, что послала меня к чёрту, но почему не оставишь в покое? Зачем снишься каждую ночь? Зачем лезешь в душу? Я не хочу больше думать о тебе! Отпусти меня. Или спаси.

Я молчала, не в силах поверить, что он говорит это. Бег крови по венам ускорялся с каждой секундой.

– Прости! Я поступил ужасно. Это против правил, против этики. Я, подлец, подумал: уж она-то не подаст в суд! – Из него вырвался сухой смешок, как будто ветка треснула в лесной чаще. – Я дурак, Олесь. У меня была неделя, чтобы положить шефу на стол по-настоящему классную историю. Не меньше чем на пятьсот комментариев. А иначе я бы вылетел из редакции.

Ладно, это не оправдание. Когда статья вышла, я купил бутылку коньяка, сел дома перед ноутом и читал каждый комментарий. Мы с тобой собрали полторы тысячи. Можешь представить? Я пил и читал. И мне становилось всё гаже и гаже. Они как будто пальцами в тебя тыкали, словно ты обезьяна в клетке. И ржали. Всем же насрать – на статью, на тебя, на меня, лишь бы слово своё поганое вставить, лишь бы отметиться, наследить. Вот он я, смотрите!

Мне писали коллеги из Москвы, просили твой контакт. Я не дал. Ни одной суке не дал! Я подумал, что должен тебе это сказать. Ты – чистая, светлая. Моя эльфийка. К тебе никакое дерьмо не прилипнет.

Егор перестал шататься. Замер. Руки безвольно повисли вдоль тела, и только лицо, бледное, пьяное, с тёмными глазами, было обращено ко мне, как будто он ждал приговора.

Всё, пережитое за последний месяц, растворилось. Я слышала, как в ушах стучит ток крови. Он пришёл. Пришёл. Пришёл. Пьяный, слабый, сердитый, побеждённый. Мой. Голова закружилась, и я, словно ступая по облакам, подошла ближе, так, чтобы почувствовать за перегаром его запах, тот, который любила: морской, свежий. Когда он коснулся моих ноздрей, я поняла, что ничего не хочу сильнее, чем прижаться к его груди и поцеловать в шею.

– Давай я отведу тебя домой, – наконец предложила я. – Тебе надо выспаться, а завтра…

– У нас будет завтра?

– Будет.

Егор закрыл глаза, и я увидела блеснувшую на его ресницах слезу.

Я закрыла магазин, проводила его до квартиры, уложила в постель, а когда вышла из подъезда, почувствовала, как горячо и сильно бьётся сердце. Ни снег, жалящий лицо, ни ветер, сдувающий капюшон с головы, ни ледяной мрак вокруг не могли остудить внутреннего жара. Я улыбалась, а в голове звучали его слова: «Я люблю тебя. Забудь это. Потому что я повторю это снова, когда буду трезвым. Я люблю тебя».

После этого разговора Егор начал вести себя по-другому. Держал за руку, обнимал, целовал в щеку и ничего больше. Он боялся снова совершить ошибку, спугнуть меня, но как бы ни старался, загнанная глубоко внутрь страсть прорывалась наружу дрожью пальцев, сбивчивым дыханием, блеском глаз.

Мы стали больше разговаривать. О прошлом и будущем. О мечтах и планах. О том, что важно. Егор сплетал слова в истории так умело, что, заслушавшись, я не замечала времени и верила всему, что он говорил.