Дитя леса

– Мне иногда кажется, что наши жизни похожи. – Егор щёлкнул пультом, и телевизор погас. – Мы оба мечтали жить не так, как наши родители, хотели чего-то большего.

Мы сидели на полу в его гостиной, обложившись диванными подушками. Рядом валялась пустая коробка из-под пиццы, стояли стаканы, бутылка из-под «Колы». Только что мы смотрели «Покровские ворота», я ещё чувствовала лёгкое щекотание смеха в горле и след улыбки на губах, а Егор уже говорил о чём-то серьёзном. Я с любопытством взглянула на него.

– Представь себе рабочий посёлок, – продолжил он. – Усталые девятиэтажки, потрёпанные хрущевки. И поля, поля кругом. Плоская, безрадостная картинка. Сколько себя помню, всегда хотел уехать оттуда. Но родители упёрлись: тут есть работа, не пропадёшь. Оба от звонка до звонка оттрубили на электродном заводе и того же желали мне. Какой университет? Какая карьера? Сиди и не рыпайся. А я рыпался.

Решил поступить на журфак. Надо мной ржали все: от отца до соседского полоумного деда. Но я не сдавался и, чтобы достичь цели, распределил всё время между двумя вещами: зарабатыванием денег и учёбой. Они были неразрывно связаны. Я собирал цветмет, помогал разгружать товар в магазинах, устанавливал «Винду» знакомым, разносил газеты по почтовым ящикам, чем только ни занимался. Каждую копейку откладывал – надеялся, что скоплю на платное обучение, если вдруг не поступлю на бюджет.

Среди моих одноклассников к концу школы, может, пара человек не спились и не скололись. Перед самым выпускным меня зажали в гаражах, свои же, забрали деньги, сломали челюсть и два ребра, и я не смог пойти на вручение диплома и дискотеку, куда собирался только ради девчонки, в которую был влюблён. Пока валялся в больничке, понял: я не с ними, они не со мной. Даже если не поступлю, свалю отсюда на хрен.

Но я поступил, даже на бюджетное место. Последнее, что сделал, навсегда уезжая на электричке из родного посёлка, – показал средний палец в грязное окно. Но самое смешное, что, когда я стал студентом одного из лучших университетов страны, понял: журналистика – не профессия моей мечты, а посёлок, из которого я так хотел вырваться, ничем не хуже любого спального района Новосибирска. Я забил на учёбу, сдавал сессии на тройки, лишь бы не отчислили, а деньги, которые заработал в посёлке, пропил с друзьями.

Егор замолчал, а меня колючим одеялом окутала тоска. Я заёрзала, пытаясь разрушить это ощущение, и жалобно протянула:

– Но ведь всё можно исправить. Тебе только двадцать пять! Можно же сменить профессию, найти новую работу, переехать.

Егор посмотрел на меня так, словно я сморозила глупость. Мне был хорошо знаком этот взгляд.

– Именно так и собирался сделать, когда на третьем курсе решил поступать во ВГИК, но…

– Что-то случилось?

– Я влюбился.

Он откинулся назад, упёршись локтями о диванную подушку. Пытался сделать непринуждённый вид, словно давно пережил ту амурную историю, но я чувствовала, каждым сантиметром кожи чувствовала, что ему до сих пор больно.

– Она была старше меня, опытнее. Не красавица, но секс сочился из каждой её поры, – продолжил он, хотя я не задала ни единого вопроса, вообще не проронила ни звука. – И у меня снесло крышу. Я ходил за ней по пятам, как крыса за гальменским дудочником, и стоило ей захотеть, безропотно прыгнул в пропасть.

Однажды я стоял под окнами её спальни в тридцатиградусный мороз. Вечером. В темноте. Стоял и смотрел. Представлял, как она скидывает шёлковый халат, расчёсывает волосы, снимает нижнее бельё и ложится голая в холодную постель.

Я хотела, чтобы он замолчал и прекратил пытку, но часть меня жаждала знать, на что способен этот мужчина в любви, жаждала верить, что и ради меня он пойдёт на любую жертву, любое безумие. Не в силах сопротивляться самой себе, не понимая, что за мазохистское удовольствие получаю от его рассказа, я молчала и слушала, боясь пошевелиться.

– Знаешь, что я сделал тогда? Заключил сделку с дьяволом. Поклялся, что, если пересплю с ней, оставлю мечту о ВГИКе и продолжу учиться здесь. И вдруг она, даже не выглянув в окно, вышла из подъезда. Подошла ко мне, взяла за руку и повела за собой. Так я оказался в её доме впервые.

Егор осёкся. Я подумала, что он погрузился в воспоминания, и, сжавшись в комок, готовилась услышать новую порцию откровений. Но он повернулся и странно посмотрел на меня. В его глазах промелькнула тревога.

– В общем, я никуда не поехал. И теперь всё, что я умею, – это писать душещипательные статейки для скучающих домохозяек. Загрузил? Прости. Просто нахлынуло. Эта история давно в прошлом. Но ты больше не предлагай мне сменить профессию и всё такое. Окей?

Егор встал, сел за рабочий стол и открыл ноутбук. Разговор был окончен.

Я же собрала коробку из-под пиццы, стаканы и пошла на кухню. Руки тряслись, в глазах щипало. Я никогда не смогу сравниться с ней, с той, которая была у него по-настоящему первой. Ну почему мы не встретились раньше? Хотелось выть. Я включила воду и начала яростно тереть стаканы губкой, пытаясь не думать о том, почему мне снова так невыносимо захотелось домой.

Глава 9. Тропосфера

Я помнила тот день до мельчайших подробностей. Мама начала ждать отца с самого утра – он ушёл на охоту накануне, обыденно сообщив, что заночует в тайге, если будет нужда, – с особым чувством хлопотала по дому, тихонько напевала. В уголках её губ поселилась едва заметная улыбка, а в глазах – особый заговорщический блеск, который всегда предназначался только одному человеку, моему отцу. Я не могла понять, как можно соскучиться по кому бы то ни было за одни сутки, но приходилось терпеть.

Дело шло к весне, сугробы вокруг дома скукожились, сосульки вдоль карниза походили на зубы ледяного дракона, но по ночам ещё стояли морозы, а когда отец с Русей вышли за порог, началась пурга.

Он не пришёл ни к завтраку, ни к обеду. Когда поляна погрузилась в синие тени, мама уже не отходила от окна. Через час совсем стемнело, и чтобы хоть что-то видеть, она погасила лампу. Так мы и сидели: я на кровати у печки, она – на табурете у занавески.

– Убери со стола. Не вернётся сегодня.

Мамин голос звучал глухо, словно не хотел выходить из горла.

Я завернула хлеб в полотенце, расставила тарелки по местам, легла в постель. Мама тоже нехотя, словно боясь покинуть пост у окна, отправилась спать. Я почти уснула, как вдруг незваная мысль иголкой впилась в мозг.

«А ведь отец может и не вернуться. Никогда. И что же, мы с мамой останемся одни? Сможем уйти отсюда? Поселиться в деревне или даже поехать в город? У нас есть немного денег – в берестяной шкатулке лежат свёрнутые в трубочку купюры. Неважно сколько, мы что-нибудь придумаем, главное, уехать отсюда!»

Меня настолько захватили фантазии о возможном будущем – таком, о котором раньше и думать запрещалось, что сон мгновенно слетел. А потом я услышала тихий всхлип за стенкой.

«Накликаешь беду – она тебя не простит! Сама себя не простишь!»

Я выскользнула из-под тёплого одеяла, зашла в родительскую спальню и легла рядом с мамой.

– Он вернётся, вот увидишь, – решительно заявила я. – Ты же знаешь, он сильнее всех на свете, сильнее самого чёрта…

Мама усмехнулась и обняла меня. Я продолжала бормотать и не заметила, как уснула.