Дитя леса
Шрифт:
Собравшись с силами, я села. Комната качнулась и поплыла. Я зажмурилась и обхватила голову руками, пытаясь унять резко ударившую по вискам боль, а когда открыла глаза, увидела красное пятно на белой простыне. Прямо между ног.
И тут я всё поняла.
Слезла с кровати и начала искать одежду. Нижнее бельё. Юбка, топ. Только бы убежать отсюда, из этой раскачивающейся комнаты! Выскочив в коридор, я наткнулась на Егора.
– Проснулась? Пошли завтракать. Я нашёл в холодильнике пиво – подлечимся.
Покрасневшие глаза. Голый торс, который я уже видела, более того, наверняка трогала, но не помнила этого. Опустила взгляд ниже – чёрные, обтягивающие
Егор подхватил меня, отвёл в ванную и велел умыться холодной водой.
– Это просто похмелье. Тебе нужно выпить таблетку.
Когда он вышел, я обернулась и взглянула на своё отражение в зеркале. Оттуда смотрела незнакомая женщина с чёрными кругами осыпавшейся туши под глазами, взлохмаченными волосами и распухшими губами. Её взгляд, затравленный, полный ужаса и непонимания, прожёг дыру в моей душе. Разве можно любить такую, как я? Шлюху, которая напилась до беспамятства, и раздвинула ноги. Конечно, нет. Он просто воспользовался случаем, утолил похоть, а на самом деле до сих пор хранит в сердце ту женщину, которую встретил в университете.
Я выпила воды из-под крана, умылась и расчесала волосы. Выскользнула из ванной и направилась к двери, но Егор не дал мне уйти.
– Эй, ты куда?
– Мне надо на работу. – Изо рта вместо слов вырвалось что-то похожее на воронье карканье.
– Смеёшься? Я написал Инессе и попросил дать тебе выходной. Расслабься. – Он сжал мой локоть и потянул в сторону кухни.
– Отпусти! Я не могу… Не могу остаться!
Егор прижал меня к стене.
– Да в чём дело?! Ты ведёшь себя как дура. Мы просто переспали. Ну да, я лишил тебя девственности, но что такого? Тебе же понравилось.
– Понравилось? Я ничего не помню! Мне так стыдно…
– А ты думала, я буду ждать до свадьбы? Пора повзрослеть, принцесса. – Он разозлился.
Не в силах понять, как исправить ситуацию, я разрыдалась.
– Да хватит уже! – рявкнул Егор, и в ту же секунду мою щёку обожгла боль.
Я мгновенно перестала плакать. Меня никто никогда не бил, даже отец. Горячий вихрь ослепил, оглушил, подхватил и понёс куда-то вдаль. Сопротивляться бесполезно. Дёрнусь – умру. Вот она, моя песчаная буря.
Я провалилась в тёмную дыру и оказалась где-то в другом месте и другом времени. Смутно знакомом, но не узнаваемом.
Глухой удар. Короткий стон. Кровь на снегу. Ничего нельзя исправить.
Зрение вернулось, и я поняла, что по-прежнему сижу на полу в коридоре Егоровой квартиры и тихонько вою. Одна. Из ванной доносился звук льющейся воды. Нужно уходить, пока не поздно. Но куда?
Вытерев лицо от слёз, я поднялась и пошла на кухню. Насыпала в кружку две ложки растворимого кофе, залила кипятком. Глотнула, обожгла язык чёрной горечью, но даже не заметила этого.
За окном кружились снежинки, едва различимые на фоне пустого белого неба. Мне захотелось оказаться снаружи, зависнуть в холодном, отрезвляющем и притупляющем боль воздухе. Станцевать свой последний танец, на миг охватить взглядом город с высоты шестнадцатого этажа и рухнуть в спасительное небытие. Прекратить всё это.
Выйдя из душа, Егор залил в себя бутылку пива и переместился в гостиную, на диван перед телевизором.
Он словно забыл о моём существовании, и я надеялась, что он заснёт. Так и вышло. Через десять минут Егор отрубился, не выпуская пульта из рук.
На цыпочках я выскользнула из квартиры, молясь
о том, чтобы он не услышал щелчка в замке, но чем дальше удалялась от квартиры, тем отчётливее понимала, что бежать больше некуда.Я мечтала смыть с себя грязь прошедшей ночи и выплакаться в подушку, пока никого нет дома, но когда перешагнула порог, разулась и подняла голову, меня прошил взгляд чёрных глаз.
Инесса стояла, подперев стену плечом и сложив руки на груди. Я не успела испугаться, прежде чем её слова обрушились беспощадной волной.
– Кто разрешил тебе прогуливать работу, неблагодарная тварь?! Думаешь, можешь шляться где попало, а потом возвращаться в мой дом? Ты, малолетняя шваль, или будешь играть по моим правилам, или катись отсюда!
Инесса не притронулась ко мне, но её слова жалили, как рой растревоженных пчел. Казалось, на мне не осталось ни одного живого места. Не было ни сил, ни желания защищаться. Я шваль и шлюха – она права.
Слёзы заклокотали в горле, и как бы я ни силилась сдержать их, они прорвались наружу, хлынули горькой рекой. Я не пыталась спрятаться – пусть она видит, как я уродлива, глупа, несчастна.
Вдруг лицо Инессы перекосилось, но не от гнева, а от боли. Она бросилась ко мне, схватила за плечи.
– Что он сделал с тобой? Скажи мне, скажи, если он обидел тебя!
Я шмыгала носом, мотала головой и часто дышала, будто боясь, что воздух вот-вот закончится. Не дождавшись ответа, тётя прижала меня к себе, продолжая говорить.
– Не плачь, слышишь, не стоит он того. Никто не стоит. Всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо! Ты научишься, ты справишься. Ты же Васнецова!
Голос её сделался жарким и хриплым, подточенным короткими судорожными всхлипами. Руки то сжимались, то разжимались, сердце билось так сильно, что я слышала каждый его удар. Инесса с головокружительной скоростью падала с пьедестала. И в этот миг в ней появилось что-то похожее на маму: сила, которая рождается из любви. Я обомлела и перестала плакать, а тётя, не замечая ничего, продолжала заговаривать боль. Мою. Свою. Нашу.
– Они всегда будут делать так: переть напролом, как медведи. Крушить, топтать, поганить всё вокруг. И если ты попробуешь ответить тем же, дать отпор, встать стеной, они пробьют в тебе дыру и пролезут через неё. Нет, не так, не так, Олесенька. Ты должна быть водой, которая просочится в любую щель, обогнёт любое препятствие. Ты – тонкая, гибкая струйка, но ты же – мощное цунами, сметающее всё на своём пути. Ты способна утолить жажду и затопить материк. Мне не хватает ни мудрости, ни терпения. Я шиплю и жалю, как змея. А вот ты, дочь своей матери, можешь… Помни об этом. И если сегодня он взял тебя силой, растоптал, посмеялся, то завтра ты восторжествуешь, потому что теперь у тебя в руках не только его член, но и сердце.
Инесса ещё долго говорила, и её слова, становясь всё сбивчивее и невнятнее, превратились в жуткую колыбельную, которая сначала испугала, а потом усыпила меня. На ватных ногах я едва доползла до дивана и ухнула в крепкий беспробудный сон.
Уже на следующий день жизнь, словно насмехаясь, стала прежней – во всех будничных мелочах, привычных декорациях, безостановочном ходе времени. Мир не рухнул, солнце не погасло. Не изменилось ничего.