Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Остановитесь, господа, остановитесь! закричалъ громкимъ голосомъ Донъ-Кихотъ; нельзя мстить за оскорбленія, наносимыя любовью. Любовь, это тоже, что война; какъ на войн позволительно прибгать въ хитростямъ и обману, также позволительно это въ длахъ любви, если обманъ этотъ не пятнаетъ чести любимой женщины. Китерія принадлежала Василію, а Василій Китеріи по неизмнному приговору небесъ. Камашъ богатъ и можетъ купить себ счастіе гд, какъ и когда ему будетъ угодно. Все же богатство Василія заключается въ Китеріи, и никто, какъ бы онъ ни былъ могущественъ, не можетъ отнять у него этого сокровища. Существа, соединенныя Богомъ, не могутъ быть разлучены людьми, и тотъ, кто ршится на что-нибудь подобное, будетъ прежде всего имть дло съ этимъ копьемъ! Говоря это, онъ такъ грозно потрясалъ своимъ копьемъ, что напугалъ всхъ незнавшихъ его. Вмст съ тмъ равнодушіе Китеріи произвело сильное впечатлніе на Камаша: любовь почти мгновенно погасла въ его сердц, и онъ легко уступилъ увщаніямъ благоразумнаго священника, старавшагося вразумить оскорбленнаго жениха и его приверженцевъ. Благодаря ему миръ былъ скоро возстановленъ; недовольные вложили оружіе въ ножны, обвиняя боле легкомысліе Китеріи, чмъ хитрость Василія. Камашъ подумалъ, что если Китерія любила Василія до свадьбы, то любила бы его и посл, слдственно ему оставалось только благодарить Бога не за то, что онъ далъ, а за то, что отнялъ у него Китерію. Утшенный женихъ, желая показать, что онъ не сохранилъ злобы ни къ кому, не хотлъ прерывать праздника, который и продолжался себ, совершенно также, какъ еслибъ Канашъ богатый дйствительно праздновалъ свою свадьбу. Молодые и друзья ихъ не захотли однако оставаться на этомъ пиру и отправились къ Василію; добрые и способные хотя бы и бдные люди всегда имютъ на свт друзей, готовыхъ поддерживать и защищать ихъ въ случа нужды, подобно тому, какъ богачи находятъ грубыхъ льстецовъ, готовыхъ прославлять ихъ за деньги. Василій и Китерія попросили отправиться вмст съ ними и Донъ-Кихота, такъ какъ они видли, что въ ршительную минуту рыцарь принялъ ихъ сторону. Дло кончилось тмъ, что вс кажется остались довольны, кром Санчо, видвшаго съ глубокой грустью, какъ рушились его надежды попировать на длившемся до поздней ночи праздник Камаша. Съ повисшей головой послдовалъ онъ за своимъ господиномъ къ Василію, унося съ собой, конечно въ душ, — славные египетскіе котлы, о которыхъ живо напоминали ему еще скудные остатки завтрака, оставшагося въ его кострюл.

Глава XXII

Новобрачные приняли Донъ-Кихотъ съ большимъ поэтомъ, въ благодарность за мужество, съ которымъ онъ защищалъ ихъ дло. Считая его такимъ умнымъ же, какъ храбрымъ, они видли въ немъ Сида по мужеству, Цицерона по краснорчію.

Трое сутокъ угощался добрякъ Санчо на счетъ молодыхъ. Отъ нихъ наши искатели приключеній между прочимъ узнали, что Китеріи ничего не было извстно объ обман, помощью котораго Василій задумалъ достигнуть того, чего онъ и достигъ; про то знали только Василій, да нсколько друзей, поддержавшихъ его въ ршительную минуту.

— Нельзя и не слдуетъ называть обманомъ того, чмъ устроивается хорошее дло, сказалъ Донъ-Кихотъ; а для влюбленныхъ, что лучше женидьбы? Но, берегитесь, друзья мои, продолжалъ онъ, величайшій врагъ любви, это нужда, неумолимая нужда. Въ жизни влюбленныхъ, принадлежащихъ другъ другу, все радость, счастіе, блаженство; но повторяю, есть у нихъ и величайшіе враги: недостатокъ и бдность. Поэтому пускай Василій поменьше обращаетъ теперь вниманія на свои таланты — они могутъ доставить ему извстность, но не деньги — и займется какимъ-нибудь честнымъ ремесломъ, которое всегда прокормитъ трудолюбиваго человка. Для бдняка прекрасная жена составляетъ такой кладъ, котораго онъ можетъ лишиться только вмст съ честью. Честная и красивая жена бднаго мужа достойна быть украшена пальмами и лаврами. Красота сама по себ очаровываетъ взоры и покоряетъ сердца; изъ-за нее, какъ изъ-за дорогой добычи, сражаются царственные орлы, благородные соколы и другія величественныя птицы. Но красота, окруженная бдностью, подвержена нападенію вороновъ, коршуновъ и другихъ хищныхъ, неблагородныхъ птицъ, и та женщина, которая побдоносно отразитъ ихъ безчестныя нападенія, смло можетъ назваться внцомъ своего мужа. Одинъ древній мудрецъ, не помню какой именно. говоритъ, что въ цломъ мір есть всего одна прекрасная женщина и совтуетъ каждому мужу, для его спокойствія и счастія, видть эту единственную женщину въ своей жен. Самъ я не женатъ и никогда не собирался жениться, но не смотря на то могу дать нкоторые совты касательно выбора жены. Прежде всего посовтовалъ бы я каждому, желающему жениться, обратить больше вниманія на то, что говорятъ объ избранной имъ женщин, а не на то, что она иметъ. Добродтельная женщина пользуется хорошей славой не потому только, что она добродтельна, но потому еще что кажется такою; открытый промахъ или легкомысленный шагъ вредятъ ей больше, чмъ тайный грхъ. Вводя въ свой домъ честную женщину, намъ не трудно развить и сохранить въ ней все хорошее, но не легко исправить женщину порочную; переходъ отъ одной крайности къ другой вообще очень труденъ, хотя и не скажу, чтобы онъ былъ невозможенъ.

Внимательно выслушавъ все это, Санчо пробормоталъ себ подъ носъ: «вотъ подумаешь — господинъ мой, когда случится мн сказать умное слово, онъ сейчасъ замтитъ, что мн пристало пуститься проповдывать по блому свту, а того не видитъ, что когда самъ примется совтовать да поучать, такъ невольно подумаешь, почему бы ему не взять въ об руки по дв проповди и не проповдывать на всхъ перекресткахъ обо всемъ, что только нужно человку. И на какого чорта, не понимаю я, съ такой наукой, быть ему странствующимъ рыцаремъ. Клянусь Богомъ, я все воображалъ, что онъ только и знаетъ свое рыцарство, а между тмъ нтъ, кажется, на свт ничего такого, чего не могъ бы онъ разсудить!»

— Что ты бормочешь, Санчо? спросилъ его Донъ-Кихотъ.

— Ничего я не бормочу, отвчалъ Санчо, я жалю только, что не довелось мн, прежде чмъ жениться, услышать то, что вы говорили здсь. Ну да не даромъ говорятъ, отвязанный быкъ съ большей охотой лижетъ себя.

— Разв Тереза твоя такъ зла? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Не то, чтобы такъ зла, да тоже и не такъ добра, какъ я бы хотлъ, отвчалъ Санчо.

— Напрасно ты дурно говоришь о своей жен, замтилъ Донъ-Кихотъ, вдь она мать твоихъ дтей.

— Ну на этотъ счетъ, я вамъ скажу, мы не въ долгу одинъ у другаго, отвчалъ Санчо Вы думаете она лучше отзывается обо мн; какъ бы не такъ, особенно, когда придетъ ей дурь ревновать. Тутъ, я вамъ скажу, даже чорту не въ терпежъ пришлось бы.

Трое сутокъ господинъ и слуга его пробыли у новобрачныхъ, которые принимали и угощали ихъ, какъ королей. Донъ-Кихотъ попросилъ этимъ временемъ знакомаго намъ лиценціанта — ловкаго бойца на рапирахъ — отыскать кого-нибудь, кто бы указалъ ему дорогу въ Монтезиносской пещер, такъ какъ рыцарь желалъ убдиться собственными глазами на сколько справедливы чудесные разсказы, ходящіе о ней въ народ. Лиценціантъ отвчалъ, что двоюродный братъ его, студентъ, большой любитель рыцарскихъ книгъ, съ удовольствіемъ проводитъ рыцаря до знаменитой пещеры, и покажетъ ему лагуны Руидеры, извстныя не только во всемъ Ламанч, во даже въ цлой Испаніи. «Увряю васъ, говорилъ лиценціантъ, вы съ большимъ удовольствіемъ проведете съ нимъ время. Онъ приготовляетъ теперь въ печати нсколько книгъ и думаетъ посвятить ихъ разнымъ принцамъ».

Двоюродный братъ этотъ вскор пріхалъ на тяжелой ослиц, покрытой полосатой попоной. Санчо осдлалъ осла и Россинанта, набилъ поплотне свою котомку, походившую на котомку двоюроднаго брата, также туго набитую, посл чего, помолясь Богу и простившись съ хозяевами и гостями Донъ-Кихотъ, Санчо и двоюродный братъ пустились по дорог въ славной Монтезиносской пещер. Дорогою Донъ-Кихотъ спросилъ двоюроднаго брата, чмъ онъ занимается и что онъ изучаетъ? Двоюродный братъ отвчалъ, что онъ намренъ быть гуманистомъ и собирается напечатать нсколько, чрезвычайно интересныхъ и общающихъ большія выгоды, книгъ. Одна изъ книгъ, говорилъ онъ, называется Книгой одеждъ, въ которой описано больше трехсотъ нарядовъ съ соотвтствующими имъ цвтами, шифрами, гербами, такъ что придворнымъ рыцарямъ, по его словамъ, останется только для торжественныхъ случаевъ выбирать въ его книг любой нарядъ, ни у кого не заимствуясь и не терзая мозговъ своихъ, придумывая какъ бы одться. Въ ней есть наряды для ревнующихъ, отверженныхъ, забытыхъ, отсутствующихъ, которые придутся рыцарямъ въ пору, какъ шелковый чулокъ. Написалъ я еще другую книгу, продолжалъ студентъ: Превращенія или Испанскій Овидій, изложенную чрезвычайно своеобразно. Подражая шуточному слогу Овидія, я говорю чмъ была Гиральда Севильская, ангелъ Магдалины, сточная труба Векингуерра въ Кордов, быки Гизандо, Сіерра-Морена, фонтаны леганитосскіе и левіаніосскіе въ Мадрит, а также фонтаны молитвъ и золотыхъ трубъ. Каждое описаніе сопровождается аллегоріями, метафорами и соотвтствующею ему игрою словъ. И наконецъ еще есть у меня книга: Добавленія къ Виргилію Полидорскому, трактующая объ изобртеніи вещей; книга, полная глубокой эрудиціи и стоившая мн много труда, потому что все, о чемъ забылъ сказать Полидоръ, открыто и объяснено иною чрезвычайно остроумно. Полидоръ, напримръ, ничего не упоминаетъ о томъ, кто первый страдалъ на свт насморкомъ, или кто первый стадъ лечить треніемъ французскую болзнь? Я открылъ это и подтвердилъ свое открытіе ссылками на двадцать пять извстнйшихъ авторовъ. Судите сами теперь, сколько труда могла стоить подобная книга и можетъ ли она принести пользу людямъ?

— Господинъ мой! прервалъ его Санчо, да поможетъ вамъ Богъ въ вашихъ трудахъ, но не можете ли вы мн сказать… впрочемъ, вроятно можете, потому что вы все знаете, — это первый почесалъ у себя въ голов? должно быть, такъ мн кажется по крайней мр, праотецъ нашъ Адамъ.

— И мн такъ кажется, отвчалъ двоюродный братъ, потому что Адамъ, безъ сомннія, имлъ голову съ волосами. Вотъ поэтому, да еще потому, что онъ былъ первый человкъ, онъ долженъ былъ иногда чесать у себя въ голов.

— Я тоже думаю, сказалъ Санчо; но скажите еще, кто первый на свт прыгнулъ?

— Любезный мой, отвтилъ двоюродный братъ, сказать это теперь, не изслдовавъ и не изучивъ предмета, я не могу; но я узнаю это какъ только возвращусь въ своимъ книгамъ и скажу теб при первой встрч: мы видимся, надюсь, не въ послдній разъ.

— Не трудитесь ужъ доискиваться этого, сказалъ Санчо, потому что я самъ открылъ то, что спрашивалъ васъ. Первый прыгнулъ на свт, я полагаю, Люциферъ, когда его турнули съ неба; оттуда онъ спрыгнулъ, какъ извстно, въ самую глубь ада.

— Клянусь Богомъ, ты правъ, сказалъ двоюродный братъ, а Донъ-Кихотъ добавилъ: Санчо, я увренъ, что и отвтъ этотъ и вопросъ придумалъ ты не самъ; вроятно ты гд-нибудь слышалъ ихъ.

— Молчите, ваша милость, перебилъ Санчо, потому что если я начну спрашивать и отвчать, то не кончу и до завтрашняго дня. Ужели вы полагаете, что не справившись у сосдей я не могу даже спросить какую-нибудь глупость и отвтить на нее.

— Ты сказалъ больше чмъ знаешь, сказалъ Донъ-Кихотъ; сколько людей трудятся на свт, стремясь узнать и убдиться въ чемъ-нибудь такомъ, что ни для кого не нужно.

Въ такого рода пріятныхъ разговорахъ путешественники наши провели весь день. На ночь они расположились въ одной маленькой деревушк, откуда, по словамъ двоюроднаго брата, было не боле двухъ миль до Монтезиносской пещеры, такъ что рыцарю оставалось теперь запастись только веревками, на которыхъ можно было бы ему опуститься въ адъ; вслдствіе чего путешественники наши купили сто саженей каната, и на другой день, около двухъ часовъ, пріхали къ пещер, широкій входъ въ которую былъ совершенно закрытъ колючими растеніями, дикими фиговыми деревьями, хворостникомъ и крапивой.

Приблизившись въ пещер, путешественники слзли съ своихъ верховыхъ животныхъ, и Санчо съ двоюроднымъ братомъ принялись крпко обвязывать веревками Донъ-Кихота. «Ваша милость, сказалъ этимъ временемъ Санчо своему господину; «послушайтесь меня и не хороните вы себя заживо въ этой пещер. Боюсь я, что бы вы не повсили сами себя тамъ, какъ кружку, которую опускаютъ въ колодезь, чтобы сохранить въ ней свжую воду. Не вамъ, ваша милость, осматривать это подземелье, которое должно быть хуже мавританской тюрьмы».