Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Продолжай свою исторію безъ поясненій, любезный мой, прервалъ его Донъ-Кихотъ; не сворачивай съ прямаго пути и не пытайся обнаружить истину, потому что для этого нужны доказательства, опроверженія и опять доказательства.

Къ этому Петръ добавилъ изъ-за своего театра: «мальчикъ, не мшайся не въ свое дло, и длай, что теб прикажетъ господинъ рыцарь, это будетъ всего умне съ твоей стороны, не пускайся въ поясненія и объясненія, ибо гд тонко тамъ и рвется».

— Слушаюсь, отвчалъ мальчикъ, и продолжалъ такимъ образомъ свою исторію: эта фигура, выхавшая верхомъ на кон, завернувшись въ длинный и широкій плащь, это самъ донъ Гаиферосъ, котораго ждетъ не дождется его супруга. Отмщенная за дерзость, которую позволилъ себ влюбленный въ нее мавръ, она съ повеселвшимъ лицомъ выходитъ теперь на балконъ и говоритъ своему мужу, принимая его за неизвстнаго путешественника, словами этого романса:

Рыцарь! ежели во Францію ты дешь Спроси такъ о Гаиферос,

Больше я ничего не скажу, потому что многословіе наводитъ скуку. Видите-ли: Гаиферосъ открываетъ свое лицо и радость Мелизавдры показываетъ, что она узнала своего мужа. Глядите, глядите: она сходитъ съ балкона, чтобы ссть на коня, но бдная юбка ея зацпилась за желзное перило балкона и она повисла на воздух. Милосердое небо, однако, никогда не покидаетъ насъ въ крайней нужд; донъ-Гаиферосъ, какъ вы видите, приближается къ Мелизандр, не обращая вниманія на то, что можетъ разорвать дорогую юбку своей супруги, тянетъ ее въ себ, помогаетъ ей сойти на землю, однимъ движеніемъ руки садитъ ее на коня и велитъ ей крпко, крпко держаться за него, чтобы не упасть, а самъ обхватываетъ ея талію и скрещиваетъ руки на ея груди; все это онъ длаетъ потому, что Мелизандра не пріучена къ такимъ путешествіямъ, какое предстоитъ ей. Слышите-ли: какъ ржетъ конь Гаифероса отъ радости, что приходится ему нести на себ такую славную пару — верхъ мужества и красоты. Они дотронулись до узды, поворотили коня, покинули ужъ городъ и весело мчатся въ Парижъ. Отправляйтесь въ мир, мужественные и врные любовники, возвратитесь здоровыми на вашу милую родину и да хранитъ васъ Богъ отъ всякихъ напастей въ пути. Пусть друзьямъ и роднымъ придется увидть васъ здоровыми и счастливыми и долго, долго, какъ Несторъ, живите вы въ мир, довольств и счастьи.

На этомъ мст Петръ вторично перебилъ разсказчика: «мальчикъ, мальчикъ! воскликнулъ онъ, не залетай въ облака, держись земли; къ чему эти нжности, въ которыхъ нтъ никакого толку».

Ничего не отвчая на это, мальчикъ продолжалъ: «за соглядатаями, господа, дло никогда не станетъ; есть такіе глазки, которые все видятъ и теперь увидли, какъ Мелизандра сошла съ балкона и сейчасъ же извстили объ этомъ короля Марсиліо, который веллъ ударить въ набатъ. Смотрите, смотрите: какая въ город поднялась суматоха, какая толкотня, какъ вс лзутъ и чуть не давятъ одинъ другаго, услышавъ колокольный звонъ во всхъ башняхъ и минаретахъ».

«Что такое — колокольный звонъ въ Сансуенн«? воскликнулъ Донъ-Кихотъ. «Господинъ Петръ, вы сильно ошибаетесь, мавры не звонятъ въ колокола, а ударяютъ въ кимвалы и въ свои маврскіе Дульцаины».

Переставъ звонить въ колокола, Петръ отвчалъ Донъ-Кихоту: «господинъ рыцарь! не обращайте вниманія на это, нельзя вести длъ нашихъ такъ, чтобы не къ чему было придраться. Разв не видли вы тысячи комедій, переполненныхъ глупостями и небылицами, которыя приводятъ, однако, публику въ восторгъ и удивленіе. Мальчикъ! продолжай свое; лишь бы карманъ мой не былъ въ наклад, а до остальнаго дла мн нтъ, хоть бы здсь представлено было больше чуши, чмъ атомовъ въ солнц.

— Клянусь Богомъ, онъ правъ — проговорилъ Донъ-Кихотъ; посл чего мальчикъ продолжалъ: «Глядите, господа, какая иного» численная и блестящая кавалерія выступаетъ изъ города въ погоню за католическими любовниками; слышите ли сколько заиграло трубъ, забило барабановъ, зазвучало кимваловъ и дульцаинъ. Страшно мн становится за прекрасныхъ супруговъ; какъ бы не поймали и не привели ихъ назадъ, привязанными къ хвосту ихъ собственнаго коня; вотъ было бы ужасно».

Увидя толпы мавровъ, и заслышавъ стукъ ихъ оружія, Донъ-Кихотъ нашелъ необходимымъ подать помощь бглецанъ. Онъ всталъ съ своего мста и закричалъ громовымъ голосомъ: «я никогда не допущу. чтобы въ моемъ присутствіи сыграли такую злую штуку съ такимъ славнымъ рыцаремъ и мужественнымъ любовникомъ, какъ донъ-Гаиферосъ. Сволочь, остановитесь! не смйте преслдовать славныхъ любовниковъ, если не хотите имть дла со мной. Съ послднимъ словомъ онъ обнажилъ мечъ, подошелъ въ сцен и съ неслыханной яростью принялся поражать на право и на лво мавританскую армію маріонетокъ, опрокидывая однихъ, пронзая другихъ, кому — отрубая ногу, кому — снимая съ плечь голову, и въ порыв своего негодованія хватилъ, между прочимъ, такъ ужасно мечомъ своимъ сверху внизъ, что еслибъ самъ хозяинъ театра не усплъ нагнуться подъ доски, то рыцарь раскроилъ бы ему черепъ такъ же легко, какъ еслибъ онъ былъ вылпленъ изъ тста. «Остановитесь, господинъ Донъ-Кихотъ»! кричалъ ему изо всхъ силъ Петръ; «ради Бога, опомнитесь; вдь вы изрубливаете въ куски не настоящихъ мавровъ, а картонныя фигуры, которыя составляютъ все мое богатство; вы въ конецъ разоряете меня». Не обращая на это никакого вниманія, Донъ-Кихотъ продолжалъ наносить мавританской арміи страшные удары и въ нсколько минутъ опрокинулъ театръ, искрошилъ въ куски всхъ мавровъ, тяжело ранилъ короля Марсиліо, разрубилъ на двое императора Карла Великаго съ его короной на голов и привелъ въ ужасъ всю публику. Обезьяна убжала на крышу, двоюродный братъ растерялся, пажъ испугался, самъ Санчо струхнулъ не на шутку, потому что ему никогда еще не случилось, — какъ уврялъ онъ по окончаніи этой бури, — видть своего господина разгнваннымъ до такой степени.

Опрокинувъ и изрубивъ все, что было на сцен, Донъ-Кихотъ немного успокоился

— Теперь, сказалъ онъ, желалъ бы я увидть передъ собою всхъ этихъ неврующихъ въ странствующихъ рыцарей, всхъ, — непризнающихъ благодяній, оказываемыхъ рыцарями міру. Спросилъ бы я ихъ: что сталось бы съ Мелизандрой и донъ-Гаиферосомъ, еслибъ я не былъ здсь? Безъ сомннія ихъ часъ пробилъ бы; эти собаки мавры поймали бы прекрасныхъ любовниковъ и дали бы имъ знать себя. Да здравствуетъ же странствующее рыцарство, возносясь надъ всмъ въ мір!

— Пусть оно здравствуетъ, жалобнымъ голосомъ отозвался Петръ; пусть оно здравствуетъ, а я околю; въ такомъ несчастномъ положеніи очутился я, что, какъ донъ-Родригезъ, могу сказать теперь:

Вчера я былъ король Испаніи, Сегодня жь ни одной бойницы Нтъ у меня….

Не боле получаса, не мене пяти минутъ тому назадъ я считалъ себя царемъ изъ царей съ моими конюшнями, полными безчисленнаго множества лошадей, съ сундуками, переполненными пышными уборами; и вотъ теперь я нищій, раззоренный, убитый духомъ, и что хуже всего безъ моей обезьяны, потому что прежде чмъ я поймаю ее, мн придется пропотть до зубовъ. И все это, благодаря безумной ярости господина, котораго называютъ защитникомъ неимущихъ, бичемъ зла и приписываютъ ему иныя добрыя дла. Только для меня, видно, не достало у него великодушія. Да будетъ прославлено небо до высочайшихъ Сферъ его, увы! это рыцарь печальнаго образа обезобразилъ мои образы.

Слова эти разжалобили Санчо. «Не плачь, Петръ», сказалъ онъ ему, «не вручиться, ты просто сердце надрываешь мн; господинъ мой Донъ-Кихотъ, поврь мн, такой славный христіанинъ и католикъ, что если только сдлалъ онъ теб какой-нибудь вредъ, такъ вознаградитъ тебя за все вдвое».

— Пусть господинъ Донъ-Кихотъ заплатитъ хоть за половину изувченныхъ имъ фигуръ, отвчалъ Петръ, и я успокоюсь вмст съ совстью господина рыцаря, потому что нтъ спасенія для того, это удерживаетъ чужое добро и не хочетъ возвратить владльцу его собственности.

— Совершенная правда, сказалъ Донъ-Кихотъ, но только не знаю, что удержалъ я изъ твоего добра.

— Какъ не знаете? воскликнулъ Петръ, а эти бренные остатки, эти развалины, лежащія на безплодной, каменистой почв, обращенныя въ ничто вашей непобдимой рукой? Кому принадлежали тла ихъ, если не мн? чмъ поддерживалъ я свое существованіе, если не ими?

— Да! отвчалъ Донъ-Кихотъ; теперь я окончательно убжденъ въ томъ, о чемъ думалъ не разъ; теперь я вижу совершенно ясно, что преслдующіе меня волшебники показываютъ мн сначала вещи въ ихъ настоящемъ вид, а потомъ придаютъ имъ такой видъ, какой хотятъ. Господа, увряю васъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ публик, что все представлявшееся здсь показалось мн происходящимъ въ дйствительности. Мелизандра, донъ-Гаиферосъ, король Марсиліо и императоръ Карлъ Великій показались мн живыми лицами Карла, Марсиліо, донъ-Гаифероса и Мелизандры. Вотъ почему я пришелъ въ такое страшное негодованіе, и, исполняя долгъ странствующаго рыцаря, поспшилъ подать помощь бглецамъ. Подъ вліяніемъ этого благороднаго намренія сдлалъ я то, что вы видли. И если дло вышло на выворотъ, виноватъ не я, а враги мои волшебники. Но хотя все это произошло, повторяю, не по моей вин, я, тмъ не мене, готовъ изъ своего кармана вознаградить Петра за понесенные имъ убытки. Пусть онъ сосчитаетъ, что слдуетъ ему заплатить за изувченныя его фигуры, и я заплачу ему за все ходячей кастильской монетой.

— Я ожидалъ не меньшаго, отвчалъ Петръ съ глубокимъ поклономъ, отъ неслыханнаго христіанскаго милосердія знаменитаго Донъ-Кихота Ламанчскаго, истиннаго защитника и покровителя всхъ нуждающихся бродягъ. Пусть хозяинъ этого дома и многославный Санчо примутъ на себя обязанность оцнщиковъ и посредниковъ между мною и вашею милостью. Они ршатъ, что могутъ стоить мои изрубленныя фигуры.

Хозяинъ и Санчо охотно согласились на это. Въ ту же минуту Петръ подобралъ съ полу обезглавленнаго короля Марсиліо, и показывая его публик сказалъ: «господа! короля этого, какъ вы видите, починить невозможно. За убіеніе, смерть и лишеніе его жизни слдовало бы, мн кажется, заплатить четыре съ половиною реала».

— Изволь, сказалъ Донъ-Кихотъ, что дальше?

— За разрубленнаго пополамъ, сверху до низу, императора Карла Великаго, продолжалъ Петръ, подымая съ полу об половины императора, не дорого было бы, я полагаю, спросить пять съ четвертью реаловъ

— Ну, пожалуй, и не дешево, замтилъ Санчо.

— Не дорого и не дешево, вмшался хозяинъ, положимъ однако для ровнаго счета пять реаловъ.

— Дать ему пять съ четвертью, сказалъ Донъ-Кихотъ. Здсь дло не въ вещи, а въ сдланной Петру непріятности; непріятностей же нельзя оцнивать четвертями реаловъ. Только поспшите, пожалуйста, потому что время ужинать, а я проголодался.