Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Все это очень можетъ быть, отвчалъ Санчо, потому что жена моя, я вамъ скажу, просто, блаженная женщина, и еслибъ только не ревновала она, такъ не промнялъ бы я ее на эту великаншу Андондону, которая, какъ говоритъ мой господинъ, была женщина понятливая и расчетливая хозяйка, а моя Тереза, такъ та ни въ чемъ не откажетъ, все дастъ себ, хотя бы изъ добра своихъ дтей.

— Скажу теперь, въ свою очередь, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, что тотъ, кто много читаетъ и путешествуетъ, многое видитъ и узнаетъ. Кто бы, въ самомъ дл, уврилъ меня, что на свт существуютъ ворожеи обезьяны, какъ это вижу я теперь собственными глазами; потому что я дйствительно тотъ самый Донъ-Кихотъ Ламанчскій, котораго назвала она, хотя, быть можетъ, слишкомъ ужь расхвалила. Но каковъ бы я ни былъ, я все-таки благодарю небо, одарившее меня мягкимъ и сострадательнымъ характеромъ, готовымъ сдлать всякому добро, никому не желая зла.

— Еслибъ у меня были деньги, сказалъ пажъ, я бы тоже спросилъ у обезьяны, что приключится со мною въ дорог?

— Я вдь сказалъ, отвтилъ Петръ, успвшій уже подняться съ колнъ и отойти отъ Донъ-Кихота, что обезьяна моя не отгадываетъ будущаго. Иначе нечего было бы вамъ горевать о деньгахъ, потому что я готовъ забыть о хлб насущномъ, лишь бы только услужить чмъ нибудь господину рыцарю Донъ-Кихоту, и теперь, для его удовольствія, я готовъ всмъ вамъ даромъ показать мой театръ. Услышавъ это, хозяинъ, вн себя отъ радости, указалъ Петру мсто, гд ему всего удобне было расположиться съ театромъ.

— Донъ-Кихотъ остался, однако, не совсмъ доволенъ всевдніемъ обезьяны; ему казалось невроятнымъ, чтобы животное могло знать настоящее и прошедшее. И пока Петръ устроивалъ свой театръ, онъ увелъ Санчо въ конюшню и тамъ сказалъ ему:

— Санчо, обезьяна эта заставила меня призадуматься, не заключилъ ли ея хозяинъ уговора съ чортомъ — ловить за одно съ нимъ рыбу въ мутной вод.

— Не то что мутной, а совсмъ въ грязной, отвчалъ Санчо, если самъ чортъ мутитъ ее, но только какая же можетъ быть выгода Петру отъ этой рыбы?

— Ты меня не понялъ, Санчо, возразилъ Донъ-Кихотъ; я хотлъ сказать теб, что у Петра, должно быть, заключена сдлка съ чортомъ; чортъ, вроятно, влзаетъ въ его обезьяну и даетъ отвты, за которые Петръ получаетъ деньги, съ условіемъ, что когда онъ разбогатетъ, то отдастъ въ благодарность чорту свою душу; ты хорошо знаешь, какъ этотъ вчный врагъ рода человческаго соблазняетъ и преслдуетъ душу нашу на каждомъ шагу; — это тмъ вроятне, что обезьяна ограничивается настоящимъ и прошедшимъ, не предсказывая будущаго, которое скрыто и отъ дьявола; онъ можетъ только догадываться о будущемъ, и то весьма рдко. Что будетъ? извстно одному Богу, ибо для него нтъ грядущаго, а все настоящее. И для меня, Санчо, совершенно ясно, что въ этой обезьян говоритъ чортъ; странно только, какъ молчитъ святое судилище и не схватитъ этого человка, чтобы узнать, помощію какой силы угадываетъ онъ, что было и что есть. Я убжденъ, что обезьяна эта не астрологъ; и что ни она, ни хозяинъ ея ничего не смыслятъ въ распознаваніи разсудочныхъ фигуръ, занятіе до того распространенное теперь въ Испаніи, что нтъ, кажется, подмастерья, лакея и горничной, которые не умли бы разпознать и установить какой-нибудь фигуры также легко, какъ поднять карту съ полу, компрометируя своимъ невжествомъ чудесныя истины этой науки. Я зналъ одну даму, спросившую у подобнаго знатока гороскопа, ощенится ли ея комнатная собачка, и если ощенится, сколько у нея будетъ щенковъ и какого цвта? Непризнанный астрологъ справился съ своимъ гороскопомъ и не задумавшись отвтилъ, что у собачки ея будетъ трое щенковъ: зеленый, красный и полосатый, если она затяжелетъ между одинадцатью и двнадцатью часами дна или ночи, въ понедльникъ или субботу. Дня черезъ два собака эта околла отъ разстройства желудка и кредитъ лжеастролога сильно поколебался, какъ это случается, впрочемъ, со всми подобными ему господами.

— Хотлъ бы я только, ваша милость, отвчалъ Санчо, чтобы вы спросили у Петра: правда ли то, что вы видли въ Монтезиноской пещер, мн это кажется, не во гнвъ вамъ будь сказано, гилью, которая, должно быть, привидлась вамъ во сн.

— Быть можетъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; и я охотно послдую твоему совту, хотя и сомнваюсь, чтобы разсказы мои о Монтезиносской пещер были гилью.

Въ эту минуту Петръ пришелъ объявить Донъ-Кихоту, что все готово, и просилъ его удостоить своимъ присутствіемъ театральное представленіе, достойное вниманія рыцаря. Донъ-Кихотъ тутъ же попросилъ Петра узнать у обезьяны: «правда ли все виднное имъ въ Монтезиноской пещер«такъ какъ ему казалось, что здсь истина перемшана съ призраками.

Петръ, не сказавъ ни слова, отправился за обезьяной, и возвратясь помстился съ нею противъ Донъ-Кихота и Санчо.

— Слушай внимательно обезьяна — сказалъ онъ; господинъ рыцарь желаетъ узнать правда ли то, что видлъ онъ въ Монтезиносской пещер? — Сказавъ это, онъ подалъ обыкновенный знакъ, и обезьяна, вскочивъ къ нему на плечо, сдлала видъ будто шепчетъ ему что-то на ухо; выслушавъ ее Петръ отвчалъ:

— Обезьяна говоритъ, что все виднное вами въ Монтезиносской пещер на половину правда, на половину ложь; больше она ничего не знаетъ въ настоящую минуту, но если вамъ угодно будетъ спросить у нее еще что-нибудь объ этомъ, то въ будущую пятницу она отвтитъ вамъ на все. Теперь она потеряла свой даръ угадывать и отыщетъ его не раньше пятницы.

— Ну, не моя-ли правда, воскликнулъ Санчо, не говорилъ-ли я вашей милости, что я и на половину не врю вашимъ приключеніямъ въ этой пещер.

— Будущее покажетъ намъ это, отвчалъ Донъ-Кихотъ; всераскрывающее время ничего не оставляетъ въ тни, освщая даже то, что скрыто въ ндрахъ земли. Теперь же отправимся взглянуть на театръ; онъ долженъ быть интересенъ.

— Какъ не интересенъ, воскликнулъ Петръ, когда онъ заключаетъ шестьдесятъ тысячъ самыхъ интересныхъ штукъ. Увряю васъ, господинъ рыцарь, это самая интересная вещь въ мір и operibus credite, non verbis. Но только поспшимъ, потому что ужъ не рано, а намъ много еще предстоитъ сдлать, сказать и показать.

Донъ-Кихотъ и Санчо отправились вслдъ за Петромъ къ театру маріонетокъ, освщенному безконечнымъ числомъ маленькихъ восковыхъ свчей, придавшихъ ему блестящій и торжественный видъ. Пришедши на мсто, Петръ помстился сзади балагана, такъ какъ онъ самъ двигалъ маріонетками, а впереди сталъ мальчикъ, слуга его, объяснявшій зрителямъ тайны представленія. Въ рукахъ у него былъ маленькій жезлъ, которымъ онъ указывалъ на появлявшіяся на сцен фигуры; и когда вся публика собралась и стоя помстилась противъ театра, а Донъ-Кихотъ, Санчо, пажъ и двоюродный братъ услись на почетныхъ мстахъ, тогда открылось представленіе, о которомъ желающіе могутъ прочесть въ слдующей глав.

Глава XXVI

Умолкли Тирійцы и Троянцы; или выражаясь другими словами, когда зрители, обративъ взоры на театръ, были прикованы, какъ говорится, къ языку истолкователя всхъ чудесъ готовившагося представленія, въ эту минуту позади сцены неожиданно послышались кимвалы, трубы и рожки, вскор впрочемъ умолкшіе, — и мальчикъ возгласилъ: «эта истинная исторія, господа, представляемая теперь передъ вами, заимствована слово въ слово изъ французскихъ хроникъ и испанскихъ псней, переходящихъ изъ устъ въ уста и повторяемыхъ на всхъ углахъ малыми ребятишками. Въ ней изображается освобожденіе донъ-Гаиферосомъ супруги его Мелизандры, находившейся въ Испаніи въ плну у Мавровъ, въ город Сансуен, какъ называлась тогда Сарагосса. Теперь не угодно-ли вамъ взглянуть сюда: донъ-Гаиферосъ играетъ въ триктракъ, какъ это поется въ псн:

Въ триктракъ играетъ донъ-Гаиферосъ, Про Мелизандру забывая.

— Между тмъ на сцену выходитъ, какъ вы видите, фигура съ короной на голов и скипетромъ въ рукахъ, это самъ императоръ Карлъ Великій, мнимый родитель Мелизандры. Замчая съ негодованіемъ, какъ бездльничаетъ зять его, императоръ приходитъ обругать его. Слышите, какъ запальчиво и рзво онъ бранитъ его, такъ вотъ и кажется, что онъ сейчасъ хватитъ его по физіономіи своимъ скипетромъ, и нкоторые историки увряютъ, будто онъ и хватилъ его. — Сказавши донъ-Гаиферосу, какимъ безчестіемъ онъ покроетъ себя, если не попытается освободить супругу свою, — императоръ Карлъ Великій говоритъ ему въ заключеніе: «я вамъ сказалъ довольно; берегитесь же». Теперь, господа, не угодно ли вамъ взглянуть, какъ императоръ поворачивается въ своему зятю спиною, какъ раздосадованный донъ-Гаиферосъ во гнв опрокидываетъ столъ и триктракъ, спрашиваетъ торопливо оружіе и проситъ двоюроднаго брата своего Роланда дать ему славный мечъ Дюрандарта. Роландъ не хочетъ давать ему этого меча, но соглашается отправиться вмст съ нимъ и быть его товарищемъ въ его трудномъ подвиг; донъ-Гаиферосъ отказывается, однако, отъ этого предложенія и говоритъ, что онъ самъ освободитъ жену свою, хотя бы она была скрыта въ ндрахъ земли; посл чего онъ надваетъ оружіе и готовится сію же минуту отправиться въ путь. Теперь обратите вниманіе на башню, появляющуюся съ этой стороны. Полагаютъ, что это одна изъ башень Сарагосскаго алказара, называемаго теперь Аліаферіа. Эта дама, выходящая на балконъ, одтая, какъ мориска, это и есть несравненная Мелизандра, часто глядвшая съ балкона въ ту сторону, гд находится ея Франція, утшая въ плну себя воопоминаніехъ о Париж и своемъ муж.

Теперь вы увидите совершенно новое происшествіе, о которомъ никогда не слыхали. Смотрите на этого мавра: положивъ палецъ на губы, онъ волчьими шагами подкрадывается сзади къ Мелизандр. Глядите: какъ онъ цалуетъ ее, какъ она спшитъ сплюнуть и вытереть губы блымъ рукавомъ своей сорочки, какъ она тоскуетъ и съ отчаянія рветъ на себ волосы, словно они виновны въ ея очарованіи. Обратите теперь вниманіе на эту важную особу въ тюрбан, гуляющую по дворцовымъ галлереямъ; это самъ король Марсиліо. Онъ видлъ дерзость мавра, поцаловавшаго Мелйзандру, и хотя этотъ мавръ родственникъ и фаворитъ его, онъ велитъ, однако, схватить его, провести по городскимъ улицамъ съ глашатаемъ впереди и алгазилами позади и отсчитать ему двсти розогъ. Смотрите, какъ выходятъ люди исполнять королевскій приговоръ, сдланный безъ всякаго суда, такъ какъ у мавровъ этого не водится, чтобы наряжать, какъ у насъ, слдствія, призывать свидтелей и длать очныя ставки.