Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)
Шрифт:

— Вотъ чего я только не понимаю, господинъ Донъ-Кихотъ, сказалъ двоюродный братъ, какъ успли вы въ такое короткое время увидть, услышать, спросить и отвтить такъ много.

— Сколько же времени и пробылъ тамъ? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Съ небольшимъ часъ, отвтилъ двоюродный братъ.

— Этого не можетъ быть, замтилъ рыцарь, по моему расчету я долженъ былъ оставаться въ этой пещер трое сутокъ; я помню, что я провелъ такъ три утра и три вечера.

— Пожалуй что господинъ мой правъ, сказалъ Санчо; вдь все, что приключилось съ нимъ въ этой пещер было дломъ волшебства, поэтому очень можетъ быть, что въ часъ времени по нашему счету, онъ прожилъ себ очарованнымъ три дня и три ночи.

— Безъ сомннія, отвтилъ Донъ-Кихотъ.

— А кушали ли вы такъ что-нибудь? спросилъ двоюродный братъ.

— Ничего, и даже не чувствовалъ ни малйшаго желанія състь что-нибудь, сказалъ рыцарь.

— А что очарованные — кушаютъ они? продолжалъ двоюродный братъ.

— Нтъ, они не употребляютъ никакой пищи, отвчалъ рыцарь, и въ нихъ превращаются многія жизненныя отправленія,

тмъ не мене думаютъ, что у нихъ ростутъ: борода, волосы и ногти.

— А спятъ они? спросилъ, въ свою очередь, Санчо.

— Никогда, замтилъ Донъ-Кихотъ; по крайней мр, въ теченіи трехъ сутокъ, которыя я пробылъ съ ними, ни я, ни они ни на минуту не сомкнули глазъ.

— Значитъ пословица наша приходится тутъ какъ нельзя больше кстати, воскликнулъ Санчо: «скажи мн съ кмъ ты знаешься, и я скажу теб, это ты такой». Отправляйтесь-ка, право, добрые люди, къ этимъ очарованнымъ господамъ, которые не спятъ, не дятъ, и удивляйтесь тамъ, что сами вы не станете съ ними ни кушать, ни спать. Но только, ваша милость, если я хоть на волосъ врю всему, что вы здсь наговорили, то пусть Богъ, то бишь, чортъ меня поберетъ.

— Какъ, воскликнулъ двоюродный братъ, — разв господинъ Донъ-Кихотъ лжетъ? но вдь если бы онъ даже и хотлъ солгать, то кажется ему было некогда сочинить столько лжи.

— Да разв я говорю: лжетъ — замтилъ Санчо.

— А хотлъ бы я знать, — ты что думаешь объ этомъ? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Что я думаю? думаю я, отвчалъ Санчо, что этотъ Мерлинъ и вс эти волшебники, очаровавшіе чуть не цлый полкъ разныхъ, виднныхъ тамъ вашей милостью, господъ, сами влзли въ вашу голову и сочинили въ ней всю эту тарабарщину, которую вы тутъ разсказывали и будете еще разсказывать намъ.

— Все это могло быть, отвчалъ Донъ-Кихотъ, но только ничего подобнаго не было, потому что все, что я говорилъ теб, я видлъ собственными глазами и осязалъ собственными руками. Но что скажешь ты, когда я сообщу теб теперь, что среди всгхъ этихъ безчисленныхъ чудесъ, показанныхъ мн Монтезиносомъ (я разскажу теб подробно про нихъ во время нашихъ странствованій, теперь же это было бы не совсмъ кстати), онъ показалъ мн еще трехъ мужичекъ, прыгавшихъ, какъ козы, на свжихъ, роскошныхъ лугахъ. Не усплъ я увидть ихъ, какъ въ одной изъ нихъ узналъ несравненную Дульцинею Тобозскую, а въ двухъ другихъ тхъ самыхъ крестьянокъ, которыя сопровождали ее въ извстное теб утро. Я спросилъ Монтезиноса, знаетъ ли онъ этихъ крестьянокъ? онъ отвчалъ мн, что не знаетъ, но полагаетъ, что это должно быть какія-нибудь знатныя, очарованныя дамы, появившіяся тамъ очень недавно. Онъ просилъ меня не удивляться этому новому явленію, потому что, по его словамъ, въ пещер было много другихъ дамъ прошедшихъ и ныншнихъ временъ, очарованныхъ подъ разными странными образами; между ними онъ назвалъ королеву Женіевру и дуэнью ея Квинтаньону, наливавшую нкогда вино Ланцелоту, по возвращеніи его въ Британію, какъ объ этомъ поется въ одномъ старомъ нашемъ романс.

Услышавъ это, Санчо началъ побаиваться, какъ бы ему самому не спятить съ ума, или не лопнуть отъ смху. Такъ какъ ему лучше, чмъ всякому другому вдома была тайна очарованія Дульцинеи, которую очаровалъ онъ самъ, поэтому онъ ясне чмъ когда-нибудь убдился теперь, что господинъ его положительно рехнулся. «Въ недобрый часъ, ваша милость», сказалъ онъ ему, «встртились вы съ этимъ Монтезиносомъ, потому что вернулись вы отъ него кажись не совсмъ того… Давно ли подавали вы намъ на каждомъ шагу умные совты и говорили умныя рчи, а теперь разсказываете такую небывальщину, что ужь я не знаю, право, что и подумать.»

— Санчо! я тебя давно и хорошо знаю, возразилъ Донъ-Кихотъ, поэтому не обращаю никакого вниманія на твои слова.

— Да, правду сказать, и я то не боле обращаю вниманія на ваши, отвтилъ Санчо, и хоть бейте, хоть убейте вы меня за это и за то, что я еще намренъ сказать вамъ, если вы будете разсказывать все такія же неподобія… но, оставимъ это, и пока мы еще въ мир, скажите на милость: какъ вы тамъ узнали эту Дульцинею?

— По платью, отвчалъ Донъ-Кихотъ; она была одта совершенно такъ же, какъ въ то утро, когда мы ее встртили съ тобой. Я попробовалъ было заговорить съ нею, но она, не отвчая ни слова, обернулась ко мн спиной и убжала такъ быстро, что ее не догнала бы, кажется, стрла, пущенная изъ лука. Я хотлъ было идти за нею, но Монтезиносъ остановилъ меня, сказавши, что преслдовать ее, значило бы терять попусту время, и что въ тому же приближался часъ, въ который мн слдовало покинуть пещеру. Онъ добавилъ, что, въ свое время, онъ извститъ меня о томъ, какъ и чмъ въ состояніи я буду разочаровать его, Белерму, Дюрандарта и всхъ остальныхъ лицъ, пребывающихъ очарованными въ этомъ подземель. Но, когда я говорилъ съ Монтезиносомъ о будущемъ разочарованіи его, одна изъ двухъ пріятельницъ грустной Дульцинеи незримо приблизилась ко мн, и со слезами на глазахъ, какимъ то взволнованнымъ, прерывистымъ шепотомъ сказала мн: «Дульцинея Тобозская цалуетъ ваши руки, проситъ васъ увдомить ее о вашемъ здоровь, и находясь въ настоящую минуту въ крайней нужд, просить васъ, Христа ради, положить на эту новенькую канифасовую юбку съ полдюжины реаловъ или сколько найдется у васъ въ карман«. Изъ всего, что я видлъ въ Монтезиносской пещер эта сцена сильне всего поразила и тронула меня. «Возможное ли дло», спросилъ я Монтезиноса, «чтобы очарованныя лица высокаго званія терпли нужду во время своего очарованія»?

— О, рыцарь Донъ-Кихотъ, отвчалъ Монтезиносъ; врьте мн, нужда чувствуется одинаково въ очарованныхъ и неочарованныхъ мірахъ. И если благородная дама

Дульцинея Тобозская проситъ у васъ въ займы шесть реаловъ, подъ врный залогъ, то совтую вамъ исполнить ея просьбу, потому что вроятно она испытываетъ крайнюю нужду.

— Залоговъ я никакихъ не беру, отвчалъ я Монтезиносу, но ни съ залогомъ, ни безъ залога, я не могу вполн исполнить ея просьбы, потому что въ карман у меня всего четыре реала; это была именно та мелочь, которую ты далъ мн, Санчо, для подаянія бднымъ, встртящимся намъ на дорог. Эти четыре реала я отдалъ подруг Дульцинеи, и сказалъ ей: «передайте, моя милая, вашей госпож, что я глубоко тронутъ ея несчастіемъ и желалъ бы быть въ эту минуту фукаромъ [10] , чтобы помочь ей чмъ только возможно. Скажите ей, что я не буду, да и не могу знать, что такое радость, здоровье и спокойствіе, пока не услышу и не увижу ее. Скажите ей, наконецъ, что ее плнникъ и рыцарь настоятельно проситъ ее позволить ему увидться и переговорить съ нею; и что въ ту минуту, когда она меньше всего будетъ ждать, она услышитъ отъ меня клятву, подобную той, которую произнесъ маркизъ Мантуанскій, клянясь отмстить смерть племянника своего Вальдовиноса, нашедши его умирающимъ въ горахъ. Какъ онъ, я поклянусь не вкушать хлба со стола, и произнесу много другихъ тяжелыхъ обтовъ, которые маркизъ общалъ исполнять, пока не отмститъ смерть своего племянника, я же поклянусь, нигд не останавливаясь, объзжать семь частей міра, дятельне самого инфанта донъ-Педро Португальскаго, пока не разочарую моей дамы.

10

Фукары — Ротшидьды временъ Сервантеса.

— Вы обязаны это сдлать, вы обязаны даже больше сдлать для моей госпожи, отвчала посланница Дульцинеи, и взявъ изъ рукъ моихъ четыре реала, она, вмсто того. чтобы приссть и поблагодарить меня, подпрыгнула аршина на два вверхъ и скрылась изъ моихъ глазъ.

— Пресвятая Богородице! воскликнулъ, или скоре крикнулъ Санчо, неужели этотъ блый свтъ такъ глупо устроенъ, и такая сила у этихъ очарователей и очарованій, что они совсмъ вверхъ дномъ перевернули такую умную голову, какъ голова моего господина. О, ваша милость, ваша милость! продолжалъ онъ, обращаясь въ Донъ-Кихоту; подумайте о томъ, что вы тутъ говорите, и не врьте вы этой чепух, которая насильно лзетъ вамъ въ голову и мутитъ тамъ все.

— Санчо, я знаю, что ты говоришь это, любя меня, сказалъ Донъ-Кихотъ, но такъ какъ ты не имешь ни малйшаго понятія ни о чемъ, поэтому все чрезвычайное кажется теб не возможнымъ. Но со временемъ я разскажу теб многое другое, виднное мною въ этой пещер, и тогда ты повришь тому, что я сказалъ теперь, и что не допускаетъ ни возраженій, ни сомнній.

Глава XXIV

Тотъ, кто перевелъ оригиналъ этой великой исторіи, написанной Сидъ Гамедомъ Бененгели, говоритъ, что дошедши до главы, слдующей за описаніемъ Монтезиносской пещеры, онъ нашелъ на поляхъ рукописи слдующую приписку, сдланную рукою самого историка: «не могу постигнуть, ни убдить себя въ томъ, дабы все описанное въ предъидущей глав дйствительно случилось съ славнымъ Донъ-Кихотомъ, потому что до сихъ поръ исторія его была правдоподобна, между тмъ какъ происшествіе въ пещер выходитъ изъ границъ всякаго вроятія, и я никакъ не могу признать его истиннымъ. Думать, что Донъ-Кихотъ солгалъ, онъ, самый правдивый и благородный рыцарь своего времени, — невозможно; онъ не сказалъ бы ни одного слова неправды даже тогда, еслибъ его готовились поразить стрлами; къ тому же, въ такое короткое время, не могъ онъ и придумать столько вопіющихъ небылицъ. И да не обвинятъ меня, если происшествіе въ Монтезиносской пещер кажется апокрифическимъ; я пишу какъ было, не утверждая: правда ли это или нтъ; пусть благоразумный читатель самъ судитъ какъ знаетъ. Говорятъ однако, что передъ смертью Донъ-Кихотъ отрекся отъ чудесъ, виднныхъ имъ въ Монтезиносской пещер, и сказалъ будто сочинилъ эту исторію потому, что она какъ нельзя боле подходила къ описаніямъ, заключавшимся въ его книгахъ». Посл этихъ словъ, историкъ продолжаетъ такъ:

Двоюродный братъ столько же удивился дерзости Санчо, сколько терпнію его господина и предположилъ, что Донъ-Кихотъ, вроятно отъ радости, что увидлъ свою даму Дульцинею Тобозскую, хотя и очарованной, прощаетъ такъ много, иначе Санчо слдовало бы, по мннію двоюроднаго брата, избить палками за его дерзость. «Я, съ своей стороны, господинъ Донъ-Кихотъ Ламанчскій», сказалъ онъ, «нисколько не жалю, что отправился съ вами; потому что, во-первыхъ, познакомился съ вашей милостью, — честь для меня не малая, — во-вторыхъ, узналъ тайны Монтезиносской пещеры и чудесныя превращенія Гвадіаны и лагунъ Руидерскихъ, — драгоцнное пріобртеніе для моего сочиненія: Испанскій Овидій; въ третьихъ, открылъ древность картъ, которыя, какъ видно изъ словъ рыцаря Дюрандарта: «терпи и выжидай карту», извстны были уже во времена Карла Великаго. Выраженіе: выжидай карту Дюрандартъ не могъ услышать, будучи очарованнымъ, а слышалъ его, должно быть, во Франціи, въ эпоху великаго императора Карла, при которомъ онъ жилъ, открытіе чрезвычайно важное для меня, какъ матеріалъ для другой задуманной мною книги: Еще о древности вещей, добавленіе къ Виргилію Полидорскому. Въ своей книг онъ ничего не говоритъ о времени изобртенія картъ; я укажу теперь это время, ссылаясь на такой важный авторитетъ, какъ рыцарь Дюрандартъ. Наконецъ, въ четвертыхъ, я открылъ неизвстные до сихъ поръ истоки рки Гвадіаны.

Поделиться с друзьями: