Dreamboat 1

В сторону анализ, надо думать об обеспечении. Совершенно ясно, что для серьёзного разговора капитана куда-то поведут, либо повезут, иначе и затеваться нечего. "Вести" Тимофеева надлежит двумя, лучше тремя группами, причём лучшими. Ну, понятно, Вохминцев с его архаровцами, этих никто не обнаружит, а ещё? Нет у него столько опытных филеров, а неопытные вполне могут быть замечены подпольщиками, засветиться и, вообще, завалить всю операцию. Плохо, очень плохо. Справится ли с порученным делом одна тройка Вохминцева? Конечно, сомнительно, однако же, Иван Савватеевич тот ещё фрукт, и просто невозможно представить себе ситуацию, чтобы он опростохвостился, потерял объект наблюдения. Пётр Петрович достал блокнот, красивым каллиграфическим почерком вывел: "Посоветоваться с Вохминцевым, совладает ли он собственными силами, или нужно давать помощь?". Дальше. Допустим, капитана проводят в Дозоровку, либо в другое место, где большевики себя словно рыба в воде ощущают, и в случае возможной опасности просто утекут водой сквозь сито. Чтобы обложить их берлогу, заткнуть все возможные дыры - нужно знать место заранее, а это не представляется возможным. Значит, требуется держать наготове мобильную группу захвата, даже несколько, способных в кратчайшее время подскочить в требуемое место. Держать на достаточном удалении, дабы не вызвать подозрений.

Пётр Петрович разложил на столе подробнейший план города, задумчиво всматривался в нагромождение многоугольников, ромбов, овалов. Разнообразные неправильные геометрические фигуры являли собой дома, улицы, целые кварталы. Толстой синей лентой опоясывала город река Воря.

Чтобы просчитать возможные места встречи капитана Тимофеева с представителями подпольного комитета, и соответственно, разместить заранее группы захвата, наметить кратчайшие пути их доставки к точке рандеву, нужно хорошо знать город. Не просто центральные улицы, а как раз наоборот, переулки, подворотни, проходные дворы. А таких знатоков, надо признаться, в контрразведке, практически, нет. Все не местные, все вошли в Новоелизаветинск вместе с армией генерала Васильева. Так! Пётр Петрович дописал в блокнотик: "найти человека, хорошо ориентирующегося в городе". Что ещё? Кого включить в группы захвата? Нужны смелые, решительные люди, что-то вроде Северианова. Троянов - та ещё птица, при захвате может преизрядную баталию учинить, не факт, что его числом возьмёшь. Северианов? Пётр Петрович задумался, потом с сожалением отмел кандидатуру штабс-капитана. Экземпляр хороший, но в команде работать не любит, предпочитает один. Героизм - это, конечно, замечательно, и если бы вместо капитана Тимофеева можно было пустить Северианова - то дело бы было на мази - он бы в одиночку справился. Но увы, в игру введен Тимофеев, и обратного хода ситуация не имеет. В группе захвата нужен опытный командир, умеющий быстро и качественно организовать взаимодействие, а вовсе не герой-одиночка. Пётр Петрович вновь задумался, перебирая в уме подчиненных. Штабс-капитан Соловьев? Подпоручик Дроздовский? Капитан Марин? Поручик Надежинцев? Пожалуй, подпоручик Смысловский подойдет, человек грамотный, герой войны, в офицеры из нижних чинов выбился. Да, пожалуй, именно Смысловский. Подполковник Никольский подумал вдруг, что в операцию вовлекается всё больше и больше народу, и испугался утечки информации. Кто знает, возможно, у подпольщиков свои люди в окружении контрразведки имеются. Нет, не агенты, просто кто-либо из сотрудников по неосторожности проговорится, где не надо, а уши и у стен имеются. Лучше перестраховаться в таком деле. Полную информацию сообщить одному-двум доверенным лица, остальным выдавать порциями и только в той мере, что их касается. Кстати, о доверенных лицах... Подполковник задумался. Все его умопостроения весьма неплохо бы проверить. Ум - хорошо, а два - лучше. Здесь нужен кто-то опытный, искушенный в таких делах. Лучше из Отдельного корпуса жандармов, уж те-то в деле борьбы с подпольщиками-большевиками не одну собаку съели. Только где ж их взять, у него в подчинении, в основном, армейские офицеры. Разве что Марин? Но он не жандарм, а только бывший полицейский сыщик...

Последний коньячный глоток, разумеется, был самым вкусным; Петр Петрович Никольский с искренним сожалением спрятал рюмку, поднялся и направился к выходу. Нечего мечтать, загадывать - будем действовать по ситуации. А там - как карта ляжет, куда кривая выведет...

Глава

При слове "ювелир" у заурядного обывателя, мещанина, в общем, простого смертного в голове невольно возникает картина пресытившегося благополучия, королевского изобилия и зажиточной роскоши. Безудержно распалившаяся фантазия, неуемное воображение рисуют препротивнейший образ достопочтенного господина жуликоватой наружности, с туго набитой мошной и толстым карманом, осыпанного золотым дождём, через мастерскую которого протекают бурные потоки молочных рек при кисельных берегах, а возле дома сверкающим Эльбрусом высятся бриллиантово-изумрудные горы. Что бы ни происходило в мире, в кармане ювелира всегда остается денег чуть-чуть больше, чем в городской казне и даже в Новоелизаветинском торговом акционерно - коммерческом банке. У ювелира всегда сладчайшая улыбка карточного шулера, ювелир всегда прилизан, как любимый хозяйкин кот, напомажен и благоухает парфюмом, у ювелира хитрые змеиные глаза и тонкие пальцы карманного вора. Ювелир обчистит вас до нитки, содрав втридорога за свое уникальное изделие, которое, по совести, ничуть не лучше колечка из лавки купца Шаромыжникова за рупь с полтиной в базарный день. И хотя в подобные сказки Северианов мало верил, но все же он был удивлён, свернув с широкой Астраханской улицы в непримечательный проулок, цивилизацией, казалось, покинутый, и пройдя вперёд-вправо шагов двадцать. Не верилось, что здесь жил ювелир. Какой-нибудь спившийся сапожник - да, приказчик лавки скобяных изделий - возможно, но ювелир, золотых дел мастер, художник по драгоценностям - никогда! Старый дом с облупившимися, почти полуразрушенными стенами, с обвалившейся с окон замазкой. Повсюду сквозила, бросалась в глаза бедность, обездоленность, нужда. Грязный, замусоренный двор сельского кабака. Зеленый ад крапивы. Чахлые деревья, полностью поглотившие забор. Высокая каменная стена, за которой располагаются городские склады. Пустырь, покрытый джунглями мелкого кустарника в косую сажень высотой. Мерзкое зловоние скотобойни. До расположенных слева таких же убогих построек, имевших храбрость назваться домами, - шагов пятьдесят. Северианов почувствовал противный холодок, мерзкую предательскую оторопь: это место словно специально создано для преступлений, соседи не только криков не услышат, но, пожалуй, и выстрелов не различат. Поразительно, подобная клоака находилась едва ли не в самом центре города, пройти несколько десятков шагов - и словно попадаешь в другой мир, полный роскоши и изящества. Он подошел к калитке, постучал.

В доме ювелира Свиридского жили совсем другие люди. Беглый столичный чиновник, устроившийся на птичьих правах в канцелярии градоначальника, боялся даже не тележного скрипа, а, казалось, самой возможности возникновения этого скрипа, что уж тут говорить о грозной контрразведке. С Севериановым был подобострастно вежлив, посекундно раскланивался, разве руки не целовал. Провел подробнейшую экскурсию по жилищу, при этом выглядел этаким преданным цепным псом, только что хвостом не вилял. Про убийство слышал, конечно, но сообщить ничего, к величайшему сожалению и горести, не может. На вопрос, не боится ли жить в комнатах, где свершилось ужасное преступление, понуро сообщил, что на постоялом дворе, а то и просто на улице прозябать не в пример хуже!

Обстановку Северианов уяснил: свидетелей искать - дело бесперспективное. Странным казалось не то, что уголовный розыск не нашел очевидцев, а то, что вообще начал следствие буквально за день до начала городских боев и падения большевистского режима. И все же он навестил немногочисленных соседей Осипа Даидовича Свиридского с расспросами о событиях ночи с 14 на 15 июня. Увы, его ждало разочарование.

Степан Христофорович Тихомиров, сапожник, жалкий мужчина, словно дворовый пес заросший лохматой бородой по самые глаза, с красно-синими прожилками на крыльях носа, измученный вчерашними возлияниями, весьма благожелательно отозвался не только о ювелире Свиридском, но и о своем соседе, господине Вардашкине, который "не пьёт, а просто увлекается спиртными напитками в домашних условиях". В частности, о его великолепнейшей настойке и ее вкусовых качествах. Однако в тот вечер Степан Христофорович, измученный безуспешной или, наоборот, успешной борьбой с зеленым змием, беспробудно спал, ничего не слышал, тем более не видел и разбужен был только поутру доблестными сотрудниками Новоелизаветинской уголовно-розыскной милиции. По существу заданных вопросов издавал ничего не выражающее, неотчетливое мычание, и мысли его имели весьма определенное направление: стакан столового вина N 21, либо самогона, в крайнем случае, свежего огуречного рассола для скорейшей поправки здоровья и придания облику соответствующего приличествующего вида.

Мадам Великолукская, супруга служащего Управления почт и телеграфов города Новоелизаветинска, молодящаяся стерва, дама полусвета, с нахальным, чуть жеманным взглядом похотливо стреляющих глазок и пошловатой ухмылкой в тот вечер, пользуясь отсутствием законного супруга, "предавалась страсти" с его непосредственным начальником Викентием Львовичем Померанцевым. Поначалу данный факт тщательно старалась скрыть и, как отмечено в протоколе допроса, "всячески ругательно кричала" на агента третьего разряда Богатырева, обзывая "мальчишкой, щенком и молокососом". Впоследствии, безудержно рыдая, созналась в своем грехопадении, умоляла не выдавать ее безвинных шалостей несчастному супругу. По делу же ничего сообщить не смогла, ибо была сильно занята в тот вечер и последующую ночь, за исключением того, что Осип Давидович Свиридский мужчина, хоть и приличный, но старый и глупый, а по части радостей жизни и любовных приключений - полнейший осел и ханжа.

Мещанка Марфа Андреевна Поленова, дама дебелая, роскошная, приятной округлости и выдающегося здоровья, с пышным станом и равнодушной улыбкой кустодиевской купчихи, однако, до мужской ласки весьма охочая, недвусмысленно строила глазки Северианову. Мягкое, подушкообразное лицо оглядывало собеседника из под пестрого красно-белого платка с любопытством и некоторым торгашеским превосходством. Розовые пальцы с нежностью скручивали в трубочку и вновь раскручивали обратно край клетчатого сарафана. Она кокетливо стреляла глазками и то ли не понимала, то ли делала вид, что не понимает вопросов по сути дела, ибо в окна смотреть привычки не имеет, а до соседей ей дела нет, обиженно сжимала губы и усиленно интересовалась, женат ли господин штабс-капитан, и каково его отношение к прекрасному полу, в частности, как он рассматривает возможность приятнейших утех с ее участием?

Бывший чиновник городской управы Фома Александрович Попов уверял и сотрудников уголовно-розыскной милиции, и господина штабс-капитана из контрразведки, что человек он весьма порядочный, строгих правил и суждений, можно сказать, аскет, привычки подсматривать за соседями не имеет, и по существу заданных вопросов сообщить ничего не в состоянии, ибо сама суть подглядывания является мерзкой и богопротивной и противоречит его мировоззрению. На призыв "перестать валять Ваньку" бывший коллежский регистратор всерьез обиделся, пообещав добраться до самого господина градоначальника с жалобой на действия штабс-капитана, позорящими светлый образ контрразведки армии-освободительницы. Он так яростно возмущался, что Северианов поначалу решил, что Попов что-либо знает, но утаивает, но очень скоро убедился, что бывший чиновник скандалит из любви к самому процессу и для придания самому себе сколь-либо возможного статуса и положения. И для дела совершенно бесполезен, дальнейшие препирательства с ним - лишь непозволительная растрата времени.

Сестры-хохотушки Лебедевы, под присмотром злющей старой девы, тетушки, обеспокоенной бойким поведением воспитанниц и зорко следящей, чтобы с наступлением сумерек веселые девицы носа на улицу не выказывали, ибо там "...творятся всякая жуть, страсть и богохульство". Понятно, все трое ничего не видели, ибо шторы плотно задергивались, лишь начинало темнеть, и укладывались спать.

Нищий дворянин Федосов, до икоты боявшийся ЧК; разорившийся купец Феофанов, бывший мот, кутила и волокита; приказчик Оглобин, изъеденный молью ловелас, то есть, человек "исключительно душевный", также ничего не видели. Складывалось впечатление, что неизвестный преступник, ни сколько не опасаясь, мог с совершенным спокойствием вырезать поочередно всю улицу, и никто не обратил бы внимания на его злодейства, терпеливо дожидаясь своего часа.

Совершенно отчаявшись, Северианов навестил упомянутого в протоколе ЧК "Вардашкина Никифора Ивановича, 51 год, из мещан, в настоящее время беспартийного, сочувствующего уничтожению экономического рабства, не судился и под следствием не был...". На данный момент гражданин Вардашкин, как и положено, стал господином, сочувствовать уничтожению экономического рабства перестал, даже, напротив, всячески это экономическое рабство поддерживал. С порога предложил Северианову угоститься настоечкой собственного изготовления ("...На березовых почках, ваше благородие, с можжевельником и брусникою-с, отличнейший продукт-с! Весьма способствует улучшению пищеварения и охоты до женского полу-с!"), всемерно обругал большевиков и пообещал "всецело и преданнейше помогать следствию-с". Словно демонстрируя полный разрыв с Советской властью, он вновь начал отращивать бакенбарды, подстриг и прилизал вьющийся кавалерийский чуб на верноподданнический пробор и сейчас походил на умного бульдога. Откушать удивительной настойки бывшего сочувствующего уничтожению экономического рабства Северианов, скрепя сердце, не отказался, господин Вардашкин великодушно - щедрой рукой набухал по полному стакану зеленовато-отвратительной влаги и провозгласил:

– За скорейшее избавление России-матушки от большевистского ига!

После чего тренированным движением выплеснул сомнительное содержимое в глотку и блаженно поднял прозрачные глаза к потолку. Северианов лишь помочил губы в стакане, ненатурально - сладостно крякнул и кивнул Никифору Ивановичу:

– Между первой и второй пуля не должна просвистеть!

Господин Вардашкин продемонстрировал завидную понятливость и полное согласие с представителем контрразведки, немедленно выкушав второй стакан. После чего посмотрел на Северианова взглядом влюбленного орангутанга и заговорщицким шепотом совершено конфиденциально выложил все тонкости рецепта данной диковинной настойки, старательно оберегаемые многими поколениями Вардашкиных от злостных недругов (огромные деньжищи за рецептуру предлагали, но я - ни-ни...), а также отдела по борьбе с самогонщиками уголовно - розыскной милиции (последней жизненной радости лишить намерились), хотя совершенно ясно, что сотрудников Фролова более интересовал аппарат для изготовления чудесного напитка, чем сомнительная рецептура. Так что, имей Северианов подлую идею начать производство в Новоелизаветинске сей чудесной настойки, то, несомненно, озолотился бы. Без какого-либо понуждения со стороны Северианова, и не делая пауз, бывший сочувствующий уничтожению экономического рабства, тряся двойным подбородком, поведал представителю законной власти о сочувствующих большевикам соседях, совершенно точно, по его уверению, назвав сотрудничавших с ЧК, а также имевших бесстыдство произносить крамольные речи и прочие мерзости в отношении господина городского главы и командующего доблестной победоносной армией генерала Васильева. С омерзением грея в застывших пальцах стакан с настойкой, Северианов сохранял на лице мину неземного любопытства, кивал и поощрительно улыбался. Постепенно, перемыв косточки соседям, Вардашкин навалился грудью на стол, энергично почесал себя за ухом и как-то само собой заговорил об убитом ювелире.