Двенадцатый год
Шрифт:
Юный герой поклонился, бряцнув шпорами и другими своими металлическими частями.
– Николай Михайлович Карамзин - историограф, - продолжал хозяин в сторону рекомендуемого.
Юный герой, быстро, ярко как-то взглянув в лицо Карамзина, сделал второй, самый глубокий, какой только можно было сделать, поклон... Щеки его покрылись румянцем радости и стыдливости...
– Я вами воспитан... я читал... я глубоко...
– бормотал он бессвязно.
Карамзин протянул ему руку... "Мне приятно..."
– Александр Иванович Тургенев, - продолжал
– Повеса, - подсказал с улыбкой рекомендуемый: - историограф и... повеса...
– Но повеса умный, просвещенный, благородный, - добавил хозяин.
– Вездесущий, вседовольный, всеблаженный, - добавлял рекомендуемый.
Они обменялись поклонами и рукопожатиями.
– Опять насилу вытащил из архива, - сказал Тургенев, указывая на Карамзина.
– И хорошо сделали, - отвечал Сперанский.
– Но можете представить, чем я его выманил оттуда?
– Опять "слепым Якуном"?
– Нет, сказал, что адмирал Мордвинов где-то нашел и подарил вам знаменитые сапоги Редеди, чуб Святослава и зубочистку Феодосия Печерского.
И Сперанский, и Карамзин засмеялись. Улыбнулся и гусарик, переглянувшись с Лизой, которая им, кажется, окончательно завладела.
– А можете вообразить, что этот повеса наделал?
– сказал Карамзин, указывая на Тургенева.
– Какой-нибудь манускрипт испортил?
– улыбнулся Сперанский.
– Нет, нервы расстроил у моего архивного кота.
– Это у академика Василия Васильевича Миофаго-ва, - пояснил Тургенев.
И Лиза, и ее новый друг охотно, как видно, слушали этот серьезный разговор ученых мужей.
– Чем же это?
– спросил Сперанский.
– Я ему за ученые заслуги повесил мышь на шею. И Лиза, и ее друг засмеялись. Ученый разговор становился очень занимательным.
– В самом деле, - сказал Карамзин, - повесил ему мышонка на шею; мышонок из папье-маше, искусно сделанный - настоящая мышь, и мой Васька совсем потерял спокойствие: живых мышей не ловит, а все возится с своим орденом, хочет поймать его и не может.
– Однако, как двигается ваша история?
– серьезно спросил Сперанский.
– Медленно... так много архивной работы, так много не разобранных, не очищенных критикой материалов, что голова идет кругом, - отвечал задумчиво Карамзин.
– Кажется, я так и положу свою усталую голову над этой историей, а все-таки не кончу ее.
– Зачем же? Вы еще молоды.
– Да, но силы падают... По возвращении государя я читал его величеству одну главу из нового тома... Государь остался очень доволен, милостиво благодарил; но одно чтение так утомило меня, что я чуть было не лишился чувств.
– Да, государь говорил мне об этом, выражал сожаление...
– А прежде со мной ничего подобного не было, - продолжал Карамзин задумчиво, - я чувствую, что история будет мне гробом...
– И монументом бессмертия, - горячо добавил Сперанский.
– И бессмертия Василия Миофагова... На монументе надо будет изобразить и Ваську, оберегающего летописи, - с своей стороны, прибавил
неугомонный Тургенев.А Лиза уже совсем завладела своим новым другом и, сидя чуть ли не на коленях у него, таинственно шептала:
– А я знаю, что вы - не вы.
– Как не я?
– с удивлением спрашивал гусарик.
– Так - не вы...
– Кто же я?
Лиза нагнулась к самому уху нового друга и прошептала:
– Вы - девочка, а не мальчик...
– Кто вам сказал? папа?
– Нет, не папа... я сама догадалась.
– Как же вы догадались, милая?
– смущенно. говорил попавшийся воин.
– А когда я взошла, вы читали письмо... А это письмо, я знаю, вашего папы.
– Почему же вы знаете?
– Когда папа получил его летом, как мы еще на даче жили, на Каменном, и там поссорились с Сашей Пушкиным... он сказал, что хоть папа Лизин и любимец царский, а все-таки у Лизы Сперанской облик семинарской...
– Ах, какой злой мальчишка!
– Нет, он не злой, а только шалун - шпилькой мы его называем... Так папа мой читал письмо вашего папы при мне и еще жалел вашего папу, а Соня говорила, что и мы, как вот вы, ушли бы в гусары, да мышей боимся...
Гусарик рассмеялся и погладил девочку... "Какая храбрая..."
– Ну, я и узнала у вас это письмо, и вас узнала... Только я никому не скажу, что вы девочка...
– Хорошо, милая. Вы умница и честная девочка.
– А о чем вы там шушукаетесь, Елизавета Михайловна?
– обратился вдруг к Лизе Тургенев.
Озадаченная неожиданностью, девочка не нашлась сразу и несколько растерялась.
– Мы... я говорила... я вам этого не скажу, - вдруг решительно оборвала Лиза.
– Ого! секреты, государственные тайны!
– шутил Тургенев.
– Да, мы говорили о каком-то Саше Пушкине, об очень живом мальчике, выручал Лизу ее новый друг.
– О, я знаю этого арапчонка... Елизавета Михайловна к нему неравнодушна.
– Мы с ним помирились уж, - пояснила Лиза.
– Вот как! А вы давно из армии?
– спросил Тургенев, обращаясь уже прямо к гусарику.
– Пять дней, как я из Полоцка и из главной квартиры.
– А не знакомы вы с Денисом Васильевичем Давыдовым? Адъютант у Багратиона.
– Да, я его знаю несколько.
– Он мой приятель... Скажите пожалуйста: он мне писал, что там у вас появилась новая Иоанна д'Арк? Видали вы этот феномен? О нем много говорят.
Большие глаза Лизы так и застыли на лице ее нового друга. Она с волнением и страхом ждала. Волнение ее усилилось еще более, когда она заметила смущение на лице друга. Но девочка не выдала ни себя, ни своего друга.
– Да и там на этот счет держатся упорные слухи, - немного помолчав, отвечал гусарик довольно покойно.
– Но удивительно - никто ее не видал, хоть все о ней говорят... Я думаю, что это басня.
– Не говорите - слух имеет основание... Признаюсь вам откровенно, глядя на вас и соображая собственноручное пожалование вам государем этого ордена, я бы мог подозревать, что...