Двуглавый. Книга вторая

Странно, но тёзка по этому поводу как-то не особо и волновался. Впрочем, главной причиной его душевного спокойствия стала вовсе не какая-то там твёрдость характера и уж тем более не наплевательское отношение к больному и своей целительской репутации, которой у него пока что вообще никакой не было. Удивившая даже меня тёзкина невозмутимость основывалась на некоторых особенностях занятий, что вела с ним опытная и умелая целительница.

Первой среди тех особенностей следует, конечно же, упомянуть тот не подлежащий сомнению факт, что госпожа Кошельная показала себя обладательницей как целительского, так и преподавательского дара. Она не только толково и обстоятельно всё объясняла, но и в конце каждого занятия интересовалась, остались ли у её ученика вопросы по изложенной теме, и если таковые имелись, ни одного из них не оставляла без ответа. На практических занятиях по диагностике она умудрялась одновременно контролировать и тёзку, и обследуемого пациента, чтобы видеть, правильно ли ученик определяет состояние больного и причину его болезни. Ошибки своего подопечного она разбирала подробно и вдумчиво, иногда могла и увлечься критикой, было такое пару раз, когда дворянин Елисеев давал к тому повод, но разборы такие происходили только и исключительно потом, в отсутствие пациента — с корпоративной этикой у Эммы Витольдовны всё было в порядке. И всегда, всегда госпожа Кошельная демонстрировала полную и абсолютную уверенность в том, что всё у её ученика получится. Если, конечно, он будет следовать её, Эммы Витольдовны, мудрым указаниям, наставлениям и советам.

Вот со второй особенностью дело обстояло сложнее. То есть само по себе всё смотрелось просто и понятно — госпожа Кошельная этак прозрачно намекала дворянину Елисееву, что вовсе не против, если их отношения покинут рамки, установленные для учителя с учеником, и переместятся, как говорится, в горизонтальную плоскость. Ну да, понять её можно — дама никак не старая, вполне себе симпатичная, опять же вдова. Я бы, честно говоря, был готов Эмму Витольдовну в этом её желании поддержать и пойти ей навстречу, но тёзка разделить мою готовность не торопился. И вовсе не в памяти об Анечке Фокиной тут было дело, а в сильном его подозрении, что нечто подобное в жизни нашей наставницы уже происходило — с Николашей Михальцовым. А подбирать, как грубовато выразился дворянин Елисеев, любовницу после этого не самого хорошего человека тёзка считал для себя неприемлемым. И поскольку прав на наше общее тело у тёзки имелось побольше, чем у меня, именно его мнение оставалось здесь решающим.

Даже не возьмусь предполагать, что себе думала Эмма Витольдовна о такой демонстративной непонятливости своего ученика, но дама явно восприняла подобное поведение как досадную помеху, подлежащую решительному и безоговорочному устранению, что и принялась осуществлять с использованием своих неординарных способностей. С некоторых пор прямо на занятиях, обычно в периодически устраиваемых госпожой Кошельной пятиминутных перерывах, тёзку стали охватывать приступы возбуждения, которые проявлялись естественным для мужчин образом. По странному совпадению, именно в эти моменты Эмма Витольдовна особенно приветливо улыбалась, строила тёзке глазки, благо с очками без диоптрий это было несложно заметить, вставала, чтобы пройтись по кабинету, как бы разминая ноги, а на самом деле представляя в выгодном свете великолепную для своих лет фигуру, и вообще показывала полное благорасположение к ученику.

Впрочем, уже скоро госпоже Кошельной пришлось убедиться, что не на того она напала. Дворянин Елисеев в столь непростом положении показал прямо-таки железную стойкость и поползновения наставницы продолжал героически игнорировать. Стойкость эта наверняка казалась Эмме Витольдовне невероятной, но я-то, в отличие от неё, не только понимал, но и явственно видел, какого труда стоило тёзке себя сдерживать, и потому моё уважение к дворянину Елисееву поднялось на недосягаемую высоту. Отдам должное и госпоже Кошельной — встретив столь сильное сопротивление, она даже не подумала отступиться, и тёзке пришлось переживать приступы возбуждения не только на занятиях у Эммы Витольдовны, но и подходя к её кабинету. Сильна, конечно, ничего не скажешь — даже на расстоянии достаёт!

На мой взгляд, это титаническое противостояние ничем хорошим кончиться не могло, и потому, прямо скажу, во мне боролись аж целых три желания: сделать, наконец, с дамой то, против чего она и сама бы возражать не стала, причём сделать это грубо и жёстко — не по злобе вовсе, а исключительно во имя торжества справедливости; помочь тёзке ещё сколько-то продержаться; и всё-таки за это время уговорить его на исполнение первого желания. И если первому желанию пока что не давало исполниться тёзкино упорство, а второе исполнялось само по себе, то за исполнение желания третьего я всё-таки взялся.

— Ты, дорогой мой, можешь, конечно, и дальше мучиться и мучить нашу добрую наставницу, — уже ближе к ночи перешёл я к неубиваемой, по моему мнению, аргументации после очередного категорического отказа дворянина Елисеева от предложения пойти вдове Кошельной навстречу, — но, боюсь, это может закончиться очень нехорошо.

— Это как же? — не понял меня тёзка.

— А так, что однажды ты не справишься со своим организмом и испачкаешь штаны, — я полностью пребывал в уверенности, что тесные отношения с Эммой Витольдовной пойдут тёзке на пользу, и потому не щадил самолюбие товарища в его же интересах. — Не сзади, заметь, испачкаешь. И что потом? Как мы с тобой выкручиваться из такого конфуза будем? И сможем ли вообще каким-то приемлемым образом выкрутиться?

— Я говорил уже, что не стану подбирать её за Николашей, — даже такой убойный аргумент дворянин Елисеев сумел проигнорировать. Железный прям человек!

— А почему ты уверен, что у них что-то было? — спросил я.

— А ты думаешь, не было? — отбил мяч тёзка.

— Я просто не знаю, — честно признал я. — Но это же легко проверить.

— И как? — да-а-а… В своей принципиальности дворянин Елисеев упёрся настолько, что слегка утратил соображение. А я, спрашивается, на что? Вот прямо сейчас и верну!

— Просто спросить, — подсказал я. — Прямо и в лоб. Тебя же хрен обманешь.

— Вот же…! — тёзка ругнулся, будто с разбега налетел на стену. — Ох, я и дурак, что сразу о том не подумал!

— Не прибедняйся, — поспешил я утешить товарища. — Я и сам не лучше — только сейчас и догадался подсказать!

— А если окажется, что у них было? — опасливо притормозил тёзка.

— Ну, на дуру Эмма Витольдовна не сильно похожа, — отвесил я заочный комплимент нашей наставнице. — Думаю, в таком случае твой отказ она всё-таки примет.

Дворянин Елисеев заметно повеселел и мгновенно настроился решить вопрос прямо завтра. Эх, вот так же бы все наши проблемки решались…

Однако приступить назавтра к разрешению нашей ситуации вышло не сразу. Эмма Витольдовна чуть ли не с порога объявила дворянину Елисееву, что считает его готовым к самостоятельному целительству и уже подала прошение о его допуске к таковому под её ручательство. Ручательство госпожи Кошельной означало, что если, упаси Господь, что-то пойдёт не так, всю ответственность примет на себя именно она, и наша наставница, пусть и не прямо, выразила надежду, что Виктор Михайлович понимает, сколь много стоит такое её доверие, и сможет полностью его оправдать. Но пока прошение рассматривается, будут продолжаться учебные занятия. Лезть в тёзкины мысли я не стал, но тем не менее надеялся, что отблагодарить госпожу Кошельную у нас получится как раз тем способом, о каком она же сама и мечтает…

Напрашиваться именно на такую благодарность Эмма Витольдовна стала довольно скоро, но боевой настрой, на котором завершился вчерашний день, у тёзки почему-то уже прошёл, и дворянин Елисеев никак не решался ответить оговорённым нами образом на старания наставницы.

— Может, ты тогда сам с ней и поговоришь? — предложил он в ответ на мои попытки вернуть его к исполнению вчерашних договорённостей. — Мне почему-то кажется, что так было бы лучше.

Я, понятное дело, немедленно согласился, перехватил управление телом на себя и, дождавшись очередной атаки госпожи Кошельной на известную часть нашего с тёзкой организма, вежливо так поинтересовался:

— Эмма Витольдовна, а Николашу Михальцова вы тоже так обхаживали?

— Н-нет, — слегка оторопела она. — А почему вы спрашиваете?

— Ну как же, сейчас я у вас лучший ученик, раньше был он, — пожал я широкими тёзкиными плечами. — Вот и экстраполирую в прошлое вашу манеру обращения с учениками…

Госпожа Кошельная всё ещё пребывала в лёгком ступоре, но уже через пару-тройку секунд взяла себя в руки.

— Вы же говорили, что знакомы с ним, — отвечать она начала издалёка. — Значит, знаете, что человек он… — наставница немного замялась, подбирая нужное слово, — … неискренний. Любит хвастаться, легко наврёт, даёт обещания, а потом ловко находит причины их не выполнять.