Дьяволы

Графиня остолбенела, переведя взгляд с Батист на Бальтазара. Ноздри ее дрожали от ярости:

— Немедленно откройте клетку!

Ключ звякнул. Батист вышла, а Бальтазар прижался к стене, гадая, сможет ли отречься от знакомства. Графиня шагнула вперед, ее начищенные сапоги почти коснулись грязных ботинок Батист.

— Ну и дылда... — прошипела Йованка, смотря снизу вверх. — Придется укоротить.

— Спеши, — ухмыльнулась Батист. — А то нечаянно раздавлю.

Пауза наэлектризовала воздух. Казалось, Бальтазар избежал костра в Святом Городе за реальное преступление, лишь чтобы повеситься в Сербии за вымышленное.

Но обе расхохотались. Графиня притянула Батист за щеки:

— Батист, великолепная сволочь! — Она дернула ее кандалы, кивнув сержанту: — Снимите это! Носить их — браво, но к ансамблю не идет. Что ты здесь делаешь?

— Длинная и печальная история.

— Коротких не знаешь?

— Постойте... — Бальтазар вылез из тени. — Что?

— Это Батист, — представила графиня священнику. — А это отец Игнатий, синкелл архиепископа Алипия Дарданского, сторонник моего дела.

— И всех праведных дел, — добавил священник. Бальтазар не сомневался: праведность каждый определяет сам.

— Мы были фрейлинами королевы Сицилии, — сказала Батист.

— Королевы Сицилии? — пробормотал Бальтазар.

— Она не рассказывала про Хавараззу? — спросила Йованка.

Каждая реплика повергала Бальтазара в большее смятение.

— Художница?

— Это было еще до того, как я стала графиней. Потом была авария кареты, пожар, кузена Драгана лягнула лошадь, старший брат выбыл из гонки из-за истории с монахинями, младший начал мочиться синим и сошел с ума... И вот все уже кланяются и величают «Ваша Светлость». Что оставалось?

— Вы справились блестяще, — сказала Батист. — Драгоценности вам к лицу.

— Драгоценности всем к лицу. — Графиня оценивающе подняла бровь в сторону Бальтазара. — И что это ты притащила? Раньше ты любила бедных атлетов и богатых любого сорта. Этот... книжный и высокомерный.

Бальтазар хотел возмутиться, но не мог не согласиться. К тому же он придерживался правила не спорить с теми, у кого ключи от его кандалов.

— Он коллега, а не любовник, — усмехнулась Батист, будто сама мысль была абсурдной.

— И уж точно не любовник, — парировал Бальтазар, копируя ее усмешку, но внутри чувствуя себя глубоко оскорбленным.

Подвал находился под домом, заполненным солдатами в синих ливреях, наперебой салютовавшими графине Йованке. Дом стоял на краю фермы, где мясники забивали овец, напротив амбара с грузами. Вокруг раскинулся лагерь: палатки, костры, кузницы, телеги.

— Я солдат лишь по случаю, — Батист поправила шляпу с увядшим пером, — но похоже, вы воюете.

— Не по своей воле. — Графиня потрепала по щеке запачканного барабанщика. — Ненавижу марши, но меня спровоцировали. А я, знаешь, не оставляю провокаций без ответа.

— Решительного ответа, — добавил Бальтазар, разглядывая осадное орудие с плотниками на раме.

— Проклятый граф Радосав! — выплюнула графиня. — Зануда, ублюдок, угроза обществу, козлиная задница! Так, Игнатий?

Священник кивнул: — Осуждаю выражения, но согласен с сутью.

— Тиран для подчиненных, подхалим для начальства, а с равными — высокомерный упрямец! — Йованка скривилась, будто глотая рвоту. — Его требования, споры... Мои сады, поля, деревни! Дала бы ему мир — захотел бы большего. Теперь он начал войну! Или я? Невежда не понимает слов «нет» или «шутка», но «наглый ублюдок» в моем письме он понял!

Она взглянула на Бальтазара, ожидая реакции.

— Отвратительный болван, недостойный вашего внимания. Желаю вам сокрушительной победы.

— Хм. — Графиня оценила его. — Ваш Дракси сначала не впечатлил, но начинает нравиться. Вам к камням?

— Да... — Бальтазар сглотнул тошноту. — Время поджимает...

— Они близко. Провожу. — Она направилась к частоколу на краю лагеря. — Но будут... сложности.

— Мы уже преодолели многое, — Бальтазар подошел, ступая по грязи. — Нет ничего...

— Эх, — вздохнула Батист.

Долина между лагерями была усеяна овцами (или козами? Какая разница?). На противоположном склоне — частокол, палатки, дым костров. Посредине, в нейтральной зоне, стояли камни — два кольца, часть повалена. В зоне обстрела двух армий.

Бальтазар потер переносицу:

— Черт... побери.

Глава 39 Знаменитый голубь мира

— Вот она, — граф Радосав сжал перчаткой в кулак, глядя через долину на вражеские позиции, — почти в пределах досягаемости. — Он ударил кулаком в ладонь. — Завтра, с удачей, будет битва.

Рыцари наперебой хрипло одобряли, принимая воинственные позы. Мать Винченца и три монаха, таскавшие за ней реликварии, кивали с боевым пылом.

Барон Рикард наклонился к Якобу:

— Битва нам не на руку.

— Нет, — согласился Якоб. Благосклонность графа Радосава и так висела на волоске. В битве он мог проиграть, умереть или увязнуть в кровавом тупике, став бесполезным. Даже победив, он занялся бы пленными, переговорами и самолюбованием. Якоб видел это сотни раз. Благие намерения гниют на кладбище поражений, но тонут и в трясине побед.

В битве их надежды найти принцессу Алексию умрут первыми.

— Мир был бы лучше для всех.

Барон усмехнулся:

— Знаменитый голубь мира Якоб из Торна вновь жаждет прекратить бойню.

Мать Винченца проповедовала обратное:

— Победа предрешена! Чистота вашего дела освящена архиепископом Изабеллой. Вы в ее молитвах в Соборе Рагузы — на рассвете, в полдень и на закате. — Монахи чертили круги на груди, перебирая реликвии и шепча имена святых.

Якоб сделал шаг вперед:

— Утешает, что завтрашние павшие получат отпущение грехов и войдут в рай с благословения Церкви.

Граф нахмурился:

— Ждете потерь?

Якоб уставился на долину: влажные склоны, козы, туман и мегалиты. Выждав паузу, чтобы слова обрели вес, он заговорил:

— Я знал многих могущественных мужей, ваше превосходительство. Императоров, королей. Сражался за одних, против других. Людей, менявших историю. Вроде вас. — Граф изображал скромность, но плохо. Рожденные в мире и роскоши жаждут одобрения воинов. Якоб на это и рассчитывал. — Беда любимых… или боящихся… правителей в том, что им не говорят горькой правды.