Египетское метро

Рядом, время от времени тяжко вздыхая, ровно тарахтела фура, и что там говорила по телефону продавщица, Тягин не слышал, но буквально через минуту за спиной выкрикнули его имя и, обернувшись, он увидел в открытом окне на втором этаже сестру Майи.

– Заходите!

Замок в двери перед ним щелкнул, Тягин вошел и стал подниматься по деревянной лестнице.

– Я так и знала, что вы придете, – сказала стоявшая в дверях сестра Майи.

– Да? Откуда?

– А я вам понравилась.

– Спорить не буду. Но значит и я вам понравился, если вы напарницу предупредили.

– Нет, это только значит: я знала, что вы придете.

Она собиралась ужинать и жарила куриную печенку. Занятие это было довольно шумным. Мокрая, вываленная в муке печенка яростно шипела в раскаленном масле, время от времени с оглушительными хлопками подпрыгивала и норовила выскочить из сковороды. Сестра Майи – с ножом в одной руке и с сигаретой в другой – перевернув очередной кусок, отскакивала и весело ругалась после каждого залпа. На другой сковороде жарилась картошка. Одета Зинаида была по-летнему – в голубые джинсы и черную майку, – и для своих (а скольких – сорока пяти? больше?) лет выглядела вполне ничего.

– Люблю всяческие потроха. Есть будете? – прокричала она сквозь шум, вываливая на сковороду очередную порцию.

– Не откажусь.

– Тогда у вас десять минут, чтобы сгонять за вином.

Когда Тягин вернулся с двумя литрами красного, стол был почти накрыт. Хозяйка резала хлеб. Он захотел помыть руки, и она показала ему ножом дверь. В тесном помещеньице с узким окном во двор над ванной висело красное платье. В свете неоновой лампы трудно было определить его настоящий оттенок. Вытерев руки, Тягин пощупал нижний край. Шерсть.

– Красивое платье, – сказал он, вернувшись к столу.

– Да. Любимое. Вчера пятно посадила, еле отстирала. Высохло, наверное. Эх, надо было переодеться, пока вы ходили. Всё. Сели.

Тягин открыл одну из литровых пластиковых бутылок и стал разливать вино.

– А что случилось с Майиной подругой? – спросил он. – Вы в прошлый раз начали и не успели рассказать. Почему-то вспомнилось.

Зина озадаченно уставилась на него.

– А! С Юлей?

– Да, кажется.

– А Майя вам не говорила?

Тягин покачал головой.

Зина коротко рассказала, что Юля везла из Москвы в Одессу деньги, то ли на машину, то ли на квартиру, подарок отца, и попросила знакомого её сопровождать, а тот оказался каким-то сумасшедшим и ночью её задушил. Судя по тому, что Зину ничуть не смутила близость вопроса о задушенной девушке к упомянутому перед этим красному платью, она ничего не знала о переодеваниях и прочих подробностях.

– Вот так: деньги сберегла, а жизнь нет, – вздохнула хозяйка. – Судьба. Я её отца знаю, в молодости пересекались в разных компаниях. Видела его недавно здесь. Единственная дочь. Из дурнушек. Любила всё такое, дорогое, модное… Ну, рассказывайте: как там у вас с моей сестричкой, поженихались уже?

– Странные вы вопросы задаете незнакомому человеку.

– Разве? Вы же уже столько знакомы, а при нынешних темпах… Нет, в моей молодости тоже, конечно, с этим особенно не тянули, помню у меня подружка налетела на каких-то буддистов, потом удивлялась, как у них всё быстро: хинаяна, махаяна, оглянуться не успела – раз! – и уже камасутра. Ну а сейчас, по-моему, с неё прямо и начинают. Или у вас там всё, конец фильма?

Она пристально взглянула на него.

Тягин усмехнулся:

– Вы очень проницательны.

– А то я её не знаю.

– Она вам ничего не говорила?

– Нет, конечно. В этом она точно как я. О личном – ни-ни. Клещами не вытянешь. Правда, на этом наше сходство и заканчивается.

– Вы внешне очень похожи.

– И только. Я в её годы уже несколько раз в авариях побывала, перелом на переломе.

– Байкершей были? – спросил Тягин, припоминая мелькнувший в их перепалке с Майей мотоцикл.

– Почему – была? И сейчас бываю. Вон, зверюга до сих пор у знакомого в гараже стоит. – Помолчав, она сказала: – До меня доходили слухи, что у нее какая-то безумная любовь появилась, думала, вы. Значит не вы. Жаль.

– И кто бы это мог быть?

– Говорю же: не знаю. Но судя по тому как она тщательно скрывает, это будет какое-то совсем уж редкое уё, прошу прощения, чудовище.

– Сильно влюблена?

– Ну, она если влюбляется, то уж как кошка, до дрожи. Или как я.

– А говорите – только внешне.

– А вы считаете, что влюбляться со всей дури это что-то очень внутреннее? Если честно, я ведь тогда сразу поняла, что это не вы. Дрожи этой не увидела. Нет, мне правда жаль. Её жаль. Красивая же баба, а как выберет, так хоть стой, хоть падай. Прямо тянет её к каким-то скотам или полудуркам. Скучно ей, что ли? Мне-то и своей чокнутости хватало, а вот ей, видимо, нет. Она даже замужем была. Ровно два месяца. Я его называла «зятел». К тому же наркоман. – Зина вздохнула и вдруг встрепенулась. – Да что там далеко ходить! – она выбросила в сторону окна ладонь – лектор! Пожалуйста! Это, правда, из другой оперы, слава Богу, но ведь тоже показатель. Я его даже как-то побила. А ему хоть бы что. Знаешь, как у кобелей во время свадьбы – ты его гони, лупи, в морду плюй, а он круг сделает и опять вернется. Это он сейчас себя поприличней ведет, а тогда как заболел просто. В подъезде у нее буквально поселился, исхудал, страшно было смотреть. И таки высидел свое. Как по мне, так пусть бы там и издох, держась за перила, – скрючив пальцы, Зина довольно смешно это показала, – туристов можно было бы водить: жертва неразделенной любви.

– Так вы считаете, что он всё-таки…

– Ну а что ж еще! Угораздило старичка. Любви все возрасты покорны. Насчет благотворных порывов умолчим. А всю эту дичь с нимфами он потом для отмазки придумал. И то: недавно мимо иду, смотрю – он ее нижнее белье на балконе развешивает. Вот это уже клиника. Конечно, ничего между ними никогда не было – ну так тем более!

– А откуда он вообще взялся?

– В кружке у нее преподавал. В театральном. Она же всё актрисой хотела стать. А я его еще лектором помню, когда в санатории работала. Недавно его дочь к нему ругаться приходила, с двумя внуками. Он у себя свою комнату на ключ запер, а живет на Коблевской. Хорошо устроился. В общем, сама бы не поверила, что такое возможно, если б не видела. У меня тоже бывали сумасшедшие поклонники, но чтобы вот так, под кроватью… Ладно. Раз так, пить за вас с Майей мы не будем и все дальнейшие вопросы к вам снимаются.

– Какие вопросы?

– Как какие? Вопросы к будущему зятю. Где живете, кем работаете, сколько получаете – мало ли. Теперь это не актуально.

– Ну, может, я вам еще почему-то интересен?

– Вот если бы мы познакомились где-нибудь в другом месте, а не дома у моей сестры, может быть, и был бы, а так – увы. Обойдемся без… в общем вы поняли. Наливай.

– Жаль.

– В жизни всегда найдется, о чем пожалеть. Не о том, так об этом.

– У вас с Майей большая разница в возрасте… – сказал Тягин, когда они выпили.

– Мне могли бы это и не говорить.

– Извините. Не подумал.

– Скажем так. Наш папаша был до самой старости довольно активным членом общества.

– А мать Майи?

– Это долгая история. И не для посторонних ушей. А сколько вам лет, юноша?

Тягин, жуя горячую печенку, перебрасывая её от одной щеки к другой, показал четыре пальца.

В Зине, несмотря на уверенные движения и ухватки, была та же женственная нега, замедленность, что и в Майе, но более уверенная, что ли, с оттенком небрежности. Четко очерченное, увядающее, но всё еще красивое лицо с прекрасной, гладкой, несмотря ни на что, кожей было куда подвижней и выразительней Майиного. «Волнующая прелесть увядания», – вспомнилось Тягину.