Египетское метро

– Что это? – спросил Тягин, взяв бумагу.

– Расписка. Полдела сделано. Теперь она у нас.

– Поздравляю. И каким же образом она у вас оказалась?

– Это неважно.

– Слушайте, Мальта. Делайте, конечно, что хотите, но я бы вам посоветовал остановиться. И даже вернуться назад.

Машинально развернув листок, Тягин с полувзгляда узнал тверязовскую (точнее – абакумовскую) расписку, а кроме того в глаза сразу же бросился густой кровавый отпечаток пальца в правом нижнем углу. Кажется, кошмар с бригадой эльфов, которым в шутку пугал себя Абакумова, таки сбылся.

– А это что? – спросил он, показывая на отпечаток.

– Это я порезалась. Вот, – Мальта показала забинтованный большой палец.

Тягин перевел недоверчивый взгляд с её руки на отпечаток и обратно – отпечаток ему показался великоватым для женских пальчиков.

– Ну что скажете? – спросила Мальта. – Мы теперь можем получить все деньги до копейки.

– Да, в упорстве вам не откажешь. А кстати: что вам помешало получить их сразу же?

– Мы его не грабить пришли, а вернуть незаконно полученную расписку. А вот теперь ему придется по ней полностью рассчитаться.

– Мудрёно. Удивляюсь только его долготерпению. Я бы уже обратился куда следует.

– Пусть обращается. Только как он объяснит, откуда у него взялась Сашина расписка, если я откажусь?

– Значит, Саша действительно ни о чем не знает?

– Не беспокойтесь, никуда Абакумов не обратится. Так что мы свое дело сделали, теперь ваш выход.

– Вам сколько раз надо повторять? Никакого моего выхода не будет. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня так упорно тянете в эту историю.

– Потому что он вас боится.

– Ёлки-палки! да он теперь вас боится больше, чем меня!

– Может быть. Но это другой страх.

– Что?

– Страх другой.

– И в чём разница?

– Разница есть. И большая. Нас он просто боится. А в страхе перед вами у него присутствует чувство вины, понимание, что он поступил несправедливо, и теперь пришло время эту несправедливость устранить…

– Несправедливостью вы называете те десять процентов? Или двадцать пять?

– …и это правильно. С нами у него такого нет. А я хочу, чтоб было, – не слушая его, закончила Мальта.

– То есть я, по-вашему, должен взять деньги у Абакумова и отдать их Тверязову.

– Да. Как вы и собирались.

– Пока не увидел расписку.

– Полученную обманом. Повторяю: перед Тверязовым он своей неправоты не чувствует. А перед вами почему-то чувствует. Кроме того, что боится. Так сложилось. Значит сюда и надо бить. Он должен отдать деньги с чувством вины, а не только из страха, потому что его тупо заставили.

Тягин почувствовал, что у него начинает кругом идти голова.

– С ума с вами можно сойти, вот что я вам скажу.

Они рука об руку дошли до конца моста, где Мальту поджидали ее зашедшие вперед спутники: уже знакомый Тягину малый с кошачьей мордой и еще один – тщедушный, долгоносый юноша с сухим узколобым черепом, покрытым жесткими и плотными, как шерсть, волосами. И тот, и другой глядели на Тягина с одинаковой мрачной серьезностью. Словно переняв выражение лица у своих спутников, Мальта впилась в Тягина немигающим твёрдым взглядом. Наконец сказала:

– Напрасно вы уклоняетесь. Только усугубляете. Согласились бы сразу, уже всё было бы решено. Ладно, как хотите.

Тягин вернул ей расписку и рассеянно опять отметил про себя, что форма Мальте идет.

– Вы воевать собрались? – кивнув, поинтересовался он.

– Я теперь в «мазепинской сотне», психологом. Немного времени у вас еще есть. Надумаете – сообщите.

Мальта спрятала расписку в рюкзак и повесила его на плечо.

Вот так, подумал Тягин. Еще вчера Абакумов жил своей, хоть и беспокойной, но вполне благополучной жизнью. Любые конфликты решал, как орехи щелкал, даже получая от этого удовольствия. Еще вчера. И вот появляется маленькая хрупкая Мальта, и всё его благополучие теперь летит к чертям собачьим. Поделом вору и мука, конечно, но…

– Мальта! – крикнул ей в спину Тягин, и она обернулась. – Всё время забываю вам сказать: какой-никакой, а всё-таки Абакумов мой старый приятель.

Мальта усмехнулась:

– Значит такой приятель, если вы всё время забываете.

Всё это время он держал в уме кровавый отпечаток пальца на расписке и, провожая взглядом удалявшуюся троицу, достал телефон. Звонить Абакумову он не решился, а потому позвонил Руденко.

– Ты далеко? – спросил тот. – Заходи, расскажу. Я как раз только оттуда. А ты что, телевизор не смотришь?

– Редко.

– Ну, что тебе сказать, весело там. Я эту Мальту недооценил, конечно.

И он стал рассказывать, как у Мальты появилась расписка.

Ночью под дверью абакумовской квартиры прогремел мощный взрыв (возможно, тот самый, который слышал Тягин). Дверь вынесло, повыбивало стекла в окнах, ну и проч. Сразу же после взрыва, еще пыль не успела улечься, к Абакумову заявились некие люди в камуфляжной форме и увезли его в какой-то свой штаб. Там несколько часов расспрашивали, дескать, не хранил ли он у себя дома взрывчатку и не связан ли с террористами, а пока его не было, квартиру, где и так всё послетало с мест, кто-то перевернул вверх дном. Пропало несколько ценных вещей, небольшая сумма денег, которую он держал дома на текущие расходы, но главное – исчезла расписка, что, естественно, сразу же указало на Мальту.

– Не знаешь, зачем он её хранил? Тоже ненормальный какой-то. Мальту он не видел, но понятно же, что всё это – и взрыв, и обыск – её рук дело.

– Да, интересная у вас тут жизнь…

– Это не всё! Ты дальше слушай. Вообще упадешь. После всех разборок, допросов, после бессонной ночи возвращается еле живой Кум домой, а там не протолкнуться – куча журналистов, всё городское телевидение и посреди этого армагеддона стоит его сосед по лестничной площадке и читает стихи, посвященные ночному взрыву. С пылу, с жару, так сказать. Слушай, этот Кишинёвер из Каховки тот еще жучила, как выяснилось. Просто рвёт подмётки на ходу. Заканчивает он читать стихи и начинает рассказывать, что из-за нависшей над ним угрозы вынужден был покинуть родной город, но теперь до него дотянулись уже и здесь. Ну, в общем, ты понял, да? Террористы покушались на него, только слегка ошиблись дверью. Еще сказал, что его не запугать и лучшим ответом Кремлю стало бы издание двух его новых сборников. Тут же объявляет номер счёта для сбора средств и зачитывает еще одно стихотворение. Да, еще предложил изловленных террористов публично казнить на одной из центральных площадей. В это время подъезжает Бурый и сходу говорит: ребята, в чем дело, я не понял? Квартира моя, я в ней прописан, адрес бомбисты узнали в домоуправлении, только слегка ошиблись дверью, и всё это месть мне лично за выступления на майдане. Кому тут что не ясно? Растерявшийся Кишинёвер попробовал было возразить, что фээсбэ не такие лохи, им, чтобы кого-то ликвидировать, домовая книга не нужна, для этого есть наружное наблюдение, которое его и вело аж с самой Каховки, но Бурого, ты же знаешь, хрен переговоришь. Так что, чувствую, Кишинёверу придется искать новое жилище. А на Абакумова никто внимания не обратил. Прошел в свою квартиру без дверей, его даже никто не окликнул. Вот же попал в переплёт, бедолага, да? Не позавидуешь. Мне кажется, он от всей этой движухи немного мозгами поплыл. Я сам его уже не понимаю: то он кричит, что Мальта какую-то там черту перешла и поэтому никаких денег от него не получит, а то – что денег у него вообще ни копейки нет. Вот так вот. Заходи вечером, выпьем. Может, еще какие-то новости появятся…

Всё время, пока они говорили, к нему пытался дозвониться Филипп, и Тягин позвонил ему, как только закончил с художником. Филипп весело прокричал: «Могу нас поздравить – завтра получаем задаток!»

XXII

Покупателем оказался тот самый легко одетый – в куртке нараспашку и рубахе навыпуск – приезжий парень, который порывался выпить и поговорить с Тягиным. Был он так же весел, уговаривал Тягина ехать с ним завтра в Вилково и даже в эту слякотную промозглую пору находил Одессу чудесной. То и дело он пытался воспроизвести одесско-еврейские вопросительные интонации, и слушать это не было никаких сил.