Европейская поэзия XIX века

ВИЛЬЯМ МОРРИС

Вильям Моррис (1834–1896). — Родился в буржуазной семье. Учась в Оксфордском университете, особое внимание Моррис уделял средневековой истории. Тогда же он познакомился с оказавшими на него большое влияние работам английского ученого Рёскина, считавшего искусство необходимой частью человеческой жизни; произведения искусства — это то, что создается свободными людьми, для которых работа — удовольствие. Моррис и его друзья организовали мастерскую для воскрешения древнего искусства ремесленников, что принесло им известность; однако предметы их труда стоили дорого, и покупали их презираемые Моррисом богачи. В. Моррис был членом «Прерафаэлитского братства».

Эпические поэмы Морриса «Жизнь и смерть Язона» (1867), «Земной рай» (1868–1870) и др., написанные на исторические сюжеты, звучали упреком в адрес негероической современности. 1871 год, год Парижской Коммуны, стал переломным в жизни В. Морриса. В 1883 году он стал членом «Социальной Демократической Федерации», марксистской пропагандистской организации. Несколько месяцев спустя вместе с Элеонорой Маркс и с помощью Ф. Энгельса В. Моррис основал Социалистическую лигу с журналом «Коммонвил», в котором впервые были напечатаны его поэма, посвященная Парижской Коммуне, «Пилигримы надежды» (1885–1886) и прозаические произведения. Моррис называл себя коммунистом, что означало — революционный социалист, марксист, разделяющий идеи «Коммунистического манифеста».

МАРШ РАБОЧИХ Перевод В. Рогова

Что за шум и что за грохот слышен в недрах многих стран, Словно ветер по долинам, словно близкий ураган, Словно яростная буря, что колышет океан? Это двинулся народ. Кто они? Идут откуда и куда они спешат? Где живут? У двери ада иль у светлых райских врат? Можно ль их купить за деньги? Верно ль служит их отряд? Слух о них везде идет. Чу! Раскаты громовые! Солнце льет лучи живые, Гнев с надеждой встал впервые, Войско грозное идет. От несчастья, от мучений — к свету, к радости идут, И везде они, как дома, и везде они живут. Не купить и не продать их! Попытайтесь — лишний труд! Дни свершают свой поход. Хлеб тебе они взрастили и построили твой дом, Горечь в сладость обратили для тебя своим трудом И не видели награды ни сегодня, ни в былом — Но отряд пошел вперед. Чу! Раскаты громовые! Солнце льет лучи живые, Гнев с надеждой встал впервые, Войско грозное идет. За работой безотрадной шла столетий череда. Но они надежд не знали в годы тяжкого труда, А теперь надежда с ними, вместе с ними навсегда, И пошли они вперед. Богачи, остерегайтесь! Вот их гневные слова: «С нас довольно рабской доли, мы возьмем свои права, Люди мы и в бой стремимся, чтобы жизнь была жива, И отряд наш в бой идет». Чу! Раскаты громовые! Солнце льет лучи живые, Гнев с надеждой встал впервые, Войско грозное идет. «Значит, бой? Так, словно хворост, вас мы в пламени спалим! Значит, мир? Так будьте с нами каждым помыслом своим. Будьте живы! Жизнь проснулась, мир воспрял, мы победим, И надежда не умрет. Мы, рабочие, поход свой продолжаем, не страшась,— Это боя звук и вести, что победы близок час: Ведь надежда, наше знамя, повела на битву нас, С нами целый мир идет». Чу! Раскаты громовые! Солнце льет лучи живые, Гнев с надеждой встал впервые, Войско грозное идет.

АЛЬДЖЕРНОН ЧАРЛЬЗ СУИНБЕРН

Альджернон Чарльз Суинберн (1837–1909). — Родился в семье адмирала. Учился в Итоне и Оксфорде. Первая книга А.-Ч. Суинберна, состоящая из двух пьес, увидела свет в 1861 году, но внимание к молодому поэту было привлечено лишь появлением стихотворной трагедии «Аталанта в Калидоне» (1865); в 1866 году, после выхода в свет «Стихов и баллад», А.-Ч. Суинберн стал широко известным поэтом.

Стихи А.-Ч. Суинберна шокировали добропорядочных викторианцев своей эмоциональной раскованностью, откровенностью в области «запретных» тем. Демократическое мировоззрение поэта проявилось сначала в нескрываемом атеизме, а позже в поддержке борьбы итальянского народа, в обличении русской и европейской реакции (сборники «Итальянская песня», 1867, «Песни перед восходом», 1871, и др.). Суинберн — блестящий мастер стиха, он много экспериментировал в области формы.

ИТИС Перевод Г. Кружкова

Ласточка, милая моя сестрица, Как твое сердце с весною мирится? Минули тысячи лет и невзгод. Как ты еще и поешь и летаешь? Где ты для песен слова обретаешь? Что будешь делать, как лето пройдет? Ласточка, быстрая моя сестрица! Или решишь ты на юг устремиться Теплого края искать для житья? Или старинное горе не ранит? Или язык не прилипнет к гортани? Или забыла ты больше, чем я? Ласточка, о, погоди хоть немного! К солнцу неблизкая наша дорога; Дай мне сначала боль утолить,— Песню разлив по болотам и чащам, Клювиком нежным и тельцем дрожащим Сердце ночное огнем напоить! Ласточка, ты понимаешь, сестрица: Мне — соловьиного болью томиться, Петь — всю весну и гореть — всю весну! В росные тени скрываясь ночные, Петь, пока утро и птицы лесные Солнце не встретят, уйдя в вышину. Ласточка, ласковая сестрица! Пусть на пиру у весны веселится Весь торжествующий лес; но пока Жизнь не забудет, и смерть не напомнит, Горечью сердце твое не наполнит,— Ты навсегда от меня далека. Ласточка, нежная моя сестрица, Как твое сердце тоской не томится, Как оно полниться может весной? Вейся, родная моя, — но покуда Ты не воспомнишь и я не забуду — Не полечу никуда за тобой. Ласточка, легкая моя сестрица! Вихорь беды надо мной шевелится, В сердце — палящая жаром зола. Ты б задержалась, а я улетела,— Если бы только забыть я умела, Если бы только ты помнить могла. Нет, позабыла ты скорбь и невзгоды, Видно, сердца у нас разной породы, Сердце твое — как на ветке листок; Ну, а мое — над ревущей пучиной Вдаль, где был Итис [45] убит неповинный, В Давлию мчится, к царю на порог. Ласточка, страшная это дорога! Песню прерви, помолчи хоть немного! Сыро, и ветер гудит в вышине. Горестью вытканное покрывало, Мертвое тельце так мягко упало… Все ты забыла, — забыть бы и мне. Первенец это, твой мальчик, сестрица! Льнет, за подол норовит уцепиться… Детские плечики кровью залить — Как ты сумела на это решиться? Кто тебе дал милосердно забыться? Небо обрушится — мне не забыть.

45

Итис, или Итил — имя персонажей двух греческих мифов. В первом — фиванская царица Аэдона по ошибке убила своего сына Итила и так оплакивала его, что боги превратили ее в соловья. Во втором — афинская царица Прокна из зависти к своей сестре Филомеле убила ее сына Итила и тоже была превращена в соловья.

РОНДЕЛЬ Перевод В. Рогова

Так много лет с начала бытия Что боги слали нам? Что ведал я С моей любимой? Зла и страха след, И горечь ядовитого ручья, И счастье-флюгер, и недвижность бед Так много лет. Что сделали с любимою моей? Но кто же вам поведает о ней? Кто радостный иль грустный даст ответ? Не надо слез — не лился их ручей Из глаз, чей взор милей, чем звездный свет, Так много лет. Но пусть бежит прощальных слез поток От вежд белей, чем белый лепесток, Скрывающих очей лазурный цвет, О том, кто с нею был суров, жесток, О том, с кем счастья не было и нет Так много лет.

ПЕСНЯ ВРЕМЕН ПОРЯДКА Перевод П. Кашкина

Вперед, через мели к волнам. Крепнет ветер соленый, ревет; Преследуя нас но пятам, Подгоняет смерть вперед. Кандалами прибой звенит, Гребни пены бегут вдали, И встает, и растет, и гремит Набухающий с моря прилив. Над вершинами желтых скал Полный колос нивы гнут; Вперед! Хоть смерти оскал Осклабился сквозь волну. Привет лихой непогоде, Валам, что борта громят. Трое нас в море уходит, И рабов стало меньше тремя. Вперед, в просторы морей, Где не словят нас короли. Земля — владенье царей,— Мы ушли от владельцев земли! Там сковали цепи свободе, Там подачками куплен бог. Трое нас в море уходит, И в тюрьме не докличутся трех. Проклятье продажной земле, Где разгул разбойных пиров, Где кровь на руках королей, Где ложь на устах у попов. Не смирить им вихрь на свободе, Не подвластны ярму их моря! Трое нас в лодке уходит, Порванной цепью гремя. Мы кровавый вскинули флаг, Полинял он уже и поблек. Но сожмется разжатый кулак, Вспыхнет тлеющий уголек. Мы причалим снова к земле, — В кандалах будет папа грести, Бонапарте-Ублюдок в петле Будет пятками воздух скрести. Если Пастырь святой кличет волка И король свои режет стада, Значит, Стыд там уснул надолго И Вера не знает стыда. И покуда протрут глаза Тем Кайенна, тем Габсбургский хлыст Мы научимся петли вязать И затянем потуже узлы. Свищет дождь, и молния блещет, Освещая буйство морей. Пусть веселое море нас хлещет Пеной сладко-соленой своей. Прямо в зубы лихой непогоде Мы уходим, цепью гремя; Коль троих ненависть сводит,— Рабов — меньше тремя.

САД ПРОЗЕРПИНЫ [46] Перевод М. Донского

Здесь, за глухим порогом, Не слышен волн прибой, Здесь места нет тревогам, Всегда царит покой; А там орда людская Кишит, поля взрыхляя, И жаждет урожая С надеждой и тоской. О, род людской! Постыли Мне смех его и стон; В бесплодности усилий Жнет, чтобы сеять, он. К чему ловить мгновенья, Низать их в дни, как звенья, Не верю я в свершенья, Я верую лишь в сон. Здесь жизнь — в соседстве смерти, В тенетах тишины. Там, в буйной круговерти, Игрушки волн — челны Плывут, ища удачи… А здесь — здесь все иначе: Здесь, в заводи стоячей, Ни ветра, ни волны. Здесь, где цветов и злаков Не выбьется росток, Растет лес мертвых маков, Безжизненных осок; И Прозерпина в чащах Тех трав, дурман таящих, Для непробудно спящих Готовит сонный сок. И в травах бессемянных — Бескровные тела Уснувших, безымянных, Которым нет числа; Над тишью безутешной Ни синевы безгрешной, Ни черноты кромешной, Лишь призрачная мгла. Смерть разожмет все руки, Все охладит сердца, Но нет ни адской муки, Ни райского венца; Без гнева, без участья Листву сорвет ненастье, Не может быть у счастья Счастливого конца. В венке из листьев палых Она стоит у врат, От уст ее усталых Струится нежный хлад; И все, все без изъятья, Все смертные, как братья, В бессмертные объятья Текут к ней — стар и млад. Встречает к ней идущих Всех — с лаской на челе, Забыв о вешних кущах, О матери-земле; Всяк, кто рожден, увянет, В провал времен он канет И перед ней предстанет Здесь, в сумеречной мгле. Любовь, ломая крылья, Спешит уйти сюда; Здесь — тщетные усилья, Пропащие года; Лист, умерщвленный градом, Бутон, сраженный хладом, Мечты и сны — здесь рядом Застыли навсегда. Веселье, грусть — все бренно, Зачем свой жребий клясть? Лишь времени нетленна Безвременная власть; Чувств призрачна безбрежность, Признаем неизбежность: Оскудевает нежность, И остывает страсть. Зачем с бесплодным пылом В судьбе искать изъян? Спасибо высшим силам, Хоть отдых — не обман: В свой срок сомкнем мы веки, В свой срок уснем навеки, В свой срок должны все реки Излиться в океан. Созвездий мириады Сюда не шлют лучи, Молчат здесь водопады, Не пенятся ключи; Ни радости беспечной, Ни скорби быстротечной,— Один лишь сон — сон вечный Ждет в вечной той ночи.

46

Прозерпина (рим. миф.), или Персефона (греч. миф.) — владычица преисподней, богиня земного плодородия и произрастания злаков.

ПЕРВЫЙ ХОР ИЗ «АТАЛАНТЫ В КАЛИДОНЕ» [47] Перевод В. Невского

Когда зиму настигнут весны посланцы, Месяцев мать в просторах полей Полнит рощи, где ветра танцы, Лепетом листьев и дрожью дождей; И влюбленный соловей яснокрылый Уж почти позабыл о своем Итиле, О фракийских судах [48] , о толпе чужестранцев, О бденье безмолвном, о скорби своей. С луком тугим приходи и с колчаном, Совершенство, богиня сияющих дней. С шумом ветра и рек журчаньем, С рокотом вод и силой своей. Сандалии туже стяни ремнями Над прекрасными, быстрыми стопами, Ибо рдеет восток, меркнет запад печальный Над стопами дня, над стопами ночей. Где найдем мы ее, как воспоем ее, Вкруг колен ее руки сомкнем и прильнем? О, если б ринулось сердце, встречая огнем ее, Мощью грозных потоков или огнем! Ибо звезды и вихри для девы света — Как одеянья, как песни поэта, Ибо звезды, взойдя, окружают кольцом ее, Вихри песнь ей поют в бушеванье своем. Ибо вьюги и бури зимы миновали, И прошло это время снегов и грехов, Этих дней, что любимых сердца разделяли, Когда день убывал, ширя ночи покров; Эти дни, словно горе былое, забылись, И морозы убиты, цветы зародились, И — цветок за цветком — весна наступает В перелесках зеленых и в чащах лесов. Камышом покрываются вздутые воды, Ноги путников вязнут средь трав молодых, Тихо свежее пламя юного года Льется с листьев на цвет и с цветов на плоды. И цвет и плод — словно злато и пламя, И свирель вместе с лирой слышна над полями, И копытце сатира дробит мимоходом Плод каштана под сенью деревьев густых. Пан при свете дневном, Вакх [49] во мраке вечернем, Быстроногой лани быстрей, Преследуют с пляской, поят восхищеньем Вассарид и менад [50] — лесных дочерей. И как губы, что радость таят, улыбаясь, Так же нежно смеется листва, расступаясь, То скрывая, то вдруг открывая зренью Бога в пылкой погоне, беглянку среди ветвей. С кудрями вакханки плющ ниспадает На брови, скрывая очей ее свет; Виноградная ветвь, соскользнув, обнажает Ее грудь, часто дышащую в листве; Виноград ниспадает под тяжестью листьев, Но, весь в ягодах, плющ цепляется, виснет, К блестящим телам, к ногам прилипает Юной лани и волка, бегущего вслед.

47

Аталанта в Калидоне. — Сюжетом трагедии послужил греческий миф об охоте на гигантского вепря, посланного богиней Артемидой и опустошавшего окрестности города Калидона. Когда Алтея, царица Калидона, была беременна, ей было предсказано, что ее сын умрет, как только догорит пылавшее в это время в очаге полено. Алтея вытащила полено из огня и спрятала его. Спустя много лет сын Алтеи Мелеагр во время охоты убил вепря и отдал обещанный за это приз прекрасной охотнице Аталанте. Плексипп, дядя Мелеагра, тоже участвовавший в охоте, отнял приз, и Мелеагр убил его и его брата. Разгневанная Алтея бросила в огонь головню, от которой зависела жизнь Мелеагра, и сама умерла от горя.

48

…о фракийских судах… — Фракия — земля вдоль Черного и Эгейского морей. Фракийцы считались искусными мореходами.

49

Вакх (Дионис) — бог растительности, покровитель виноградарства и виноделия, один из наиболее популярных богов Древней Греции (греч. миф.).

50

Вассариды, менады — спутницы Вакха (греч. миф.).

УИЛФРИД СКОУЭН БЛАНТ Перевод В. Рогова

Уилфрид Скоуэн Блант (1840–1922). — Родился в графстве Сассекс. Дипломатическую карьеру начал в 1858 году. Его наиболее известная книга — «Любовные сонеты Протея» (1880). Страстный борец против колониальной политики империализма. В 1887 году был арестован в Ирландии на политическом митинге. Политические взгляды Бланта нашли свое выражение в его поэзии.

«Да, и в тюрьме есть радости свои…»

Да, и в тюрьме есть радости свои: В час завтрака немало дней подряд, Чтобы отведать крошек, воробьи К решеткам камеры моей летят, Паук плетет узорных кружев ряд, Мышонок смелый слушает со мной Шаги, тревожащие каземат… С друзьями легок плен унылый мой. А в сумерки в окне напротив тень, Когда зажгутся лампы, мне видна — То надзирателя проходит дочь, И кажется: мила, добра она, Прекрасна… Но прошел и этот день, Мерцают звезды, опустилась ночь.

* * *

«Творить добро, пока еще я жив…»

Творить добро, пока еще я жив, Быть отзвуком возвышенных идей, Бороться, в мысль благую превратив Безумные мечтанья юных дней, Дать миру исцеленье от скорбей, С лиц изможденных слезы отирать, И облегчать страдания людей, И сделать легкой тягостную кладь, Став гражданином в братстве мировом, Готовиться к лишеиьям вместе с ним, Любовь даря, платя за гнев добром, Победу одержать над злом земным,— Свершив все это, умереть готов Враг богачей, союзник бедняков.