"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
А вот дома меня ждал сюрприз. Петенька.
Я и забыл уже про мелкого паршивца. Но зато Фёдор Михайлович не забыл.
Когда я зашел в ворота особняка, настроение было приподнятым: дом, как говорится, родной дом. И знакомый скрип кованой калитки, и эти гортензии по бокам дорожки, разросшиеся за лето и пожухлые от осенних заморозков, и багряные листья клёна, на белом песке как кровавые пятна… Вдохнув родной воздух, я улыбнулся.
Алекс наверняка уже дома, сидит на кухне, и девчонки отпаивают его лучшим в мире кофе… Как я соскучился по нашему кофе! И по кухне, и по девчонкам…
В цирке больше всего напрягало обилие народа. И в общаге, и в тренировочных залах, и на арене — всегда кто-то был, всегда кто-то толокся. И хотя я чрезвычайно уважаю и очень люблю шефа, делить с ним крошечную комнату довольно хлопотно.
В общем, ступив на порог родного особнячка в довольно приподнятом настроении, за дверью я почувствовал, как планка падает… буквально, ниже плинтуса.
Потому что из кухни доносился детский, но по-стариковски брюзгливый голосок сопливого стригоя.
Поймите меня правильно: в целом — в целом, детей я люблю. Теоретически. Но с Петенькой я не знал, как себя вести. С одной стороны, он старше меня — если верить чутью и откровениям графа о его происхождении. С другой — психика-то у него детская. Изворотливый хитроумный маленький паршивец.
Зоя призналась, что он выманил её из цирка старым, как мир приёмом: потерявшееся дитя. Он постучал к ней в комнату, и со слезами на глазах поведал, что потерялся после выступления: пошел в туалет, и заблудился. Где-то там его ждёт мама, волнуется, плачет наверное, а он никак не может найти дорогу…
Сердобольная девушка, накинув халатик, обещала проводить мальчика к маме, но в фойе её уже ждали.
Идя на кухню, я заранее представлял себе печальную картину: угрюмая Антигона, мрачная Афина и заплаканная Амальтея. А в центре внимания — Петенька. Мелкий стригой, уже искусавший моих девочек до полусмерти…
Но замерев на пороге кухни, я понял всю несостоятельность своих умозаключений.
Антигона была вовсе не угрюмой, а весёлой и раскрасневшейся от смеха. Она жарила что-то аппетитное в сковороде. Афина, взобравшись на высокий табурет коленками и отклячив круглую попку, перелистывала журнал. Амальтея, тихо улыбаясь, что-то вязала в уголке…
Петенька, болтая ножками, сидел на барной стойке, и жрал варенье прямо из банки.
Мордашка ребёнка была измазана малиной, в руке он сжимал крупную ложку, которую то и дело отправлял в рот. Банка стремительно пустела.
— Что здесь происходит? — я этого не хотел, но вопрос прозвучал настолько резко, что все вздрогнули. Петенька выпустил банку из рук, и та грохнулась на плиточный пол. Во все стороны брызнули осколки и красные брызги.
— Шурик! — возмутилась Афина. — Ты зачем ребёнка испугал?..
Амальтея молча отложила вязание, и взяв тряпку и ведро, принялась прибираться. На меня она даже не взглянула.
Антигона продолжала священнодействовать. И вовсе не в сковородке, а на электрической вафельнице. Она пекла вафли! И я даже знаю, для кого…
Нет, не такого приёма я ожидал после почти двухнедельного отсутствия.
Мелкий гад посмотрел на меня и коварно подмигнул.
— А где шеф? — я хватался
за соломинку. Как утопающий.— К Гиллелю поехал, — ответила Афина. Она так и не встала с табурета, изучая какие-то страшно интересные наряды в журнале. Что на неё, если подумать, не слишком похоже…
А я разозлился. Как мог Алекс оставить девчонок наедине со стригоем?..
Пусть он и от горшка два вершка, но я слишком хорошо помню, как он заламывал руку Зое, а потом чуть не отгрыз мне голову. Как шеф мог так рисковать?
Я бросил сумрачный взгляд на Петеньку, тот ответил глумливой ухмылкой. А потом сказал приторным до судорог в скулах голосом:
— Тётенька Антигона, а можно мне водички?
— Конечно, зайчик! А может, лимонадику? Или сгущенного молочка?
— Он не пьёт воду, — рявкнул я, не сдержавшись. — И варенье тоже не жрёт! Потому что ему сто лет, и сидит он на кровавой диете.
Все три девы посмотрели на меня так, словно я пнул щенка.
— Шурик, ты что-то путаешь, — мягко произнесла Амальтея. — Это всего лишь ребёнок. Он заблудился, попросил водички, и позвонить маме… Скоро за ним приедут родители.
— Да не родители по нему плачут, а отряд зачистки!
И тут я догадался проверить ауры. А потом нервно сглотнул. Петенька их загипнотизировал! Это был почти что гламор, но какого-то другого качества. Он не делал стригоя более красивым. Он заставлял окружающих ДУМАТЬ, что он захочет.
— Перестань сейчас же, — потребовал я.
— А то что? — мальчик растёр по мордашке варенье и приподнял светленькие бровки.
— Урою.
— Ты не можешь меня убить. Я — птенец самого Мастера. Я под его защитой.
Что характерно: девчонки, продолжая заниматься своими делами, нашей перепалки даже не замечали.
— А мне и не нужно тебя убивать, — я улыбнулся как можно более зловеще. — В нашем подвале стоит гроб. Я запихаю тебя в него, опутаю серебряными цепями… А потом сброшу в залив.
— Мастер тебя накажет.
Мне кажется, или в голосе паршивца появилась неуверенность?
— Может и так. Но ты-то будешь на дне моря. И даже если тебе удастся сломать или прогрызть доски гроба, серебряные цепи не дадут тебе всплыть. Тебя сожрут рыбы. Обглодают, как куриное крылышко.
Где-то я читал, что с детьми нужно быть предельно искренним. Дети чувствуют ложь и перестают доверять. Так вот: сейчас, в этом разговоре с Петенькой, я старался быть ПРЕДЕЛЬНО честным.
Я смотрел прямо ему в глаза, и малец не выдержал первым. Прерывисто вздохнув, отвёл взгляд и сказал, глядя в сторону.
— Ладно, девочки. Кончаем ломать комедию. А то у нашего друга скоро подшипники задымятся.
Глава 20
Антигона очнулась первой. Встряхнувшись, словно её окатили водой, она сощурила глаза, скрючила пальцы и бросилась на Петеньку.
— Ах ты, мелкий крысёныш! — к ней присоединились Амальтея и Афина.
Стригой ловко увернулся от тянущихся к нему рук и юркнул под барную стойку. Прополз на коленках под столешницей, вскочил и спрятался у меня за спиной. Ручки его весьма болезненно вцепились в моё запястье.