"Фантастика 2025-92". Компиляция. Книги 1-26

— Тётеньки… — голос его стал тонким, как у ребёнка в преддверии слёз. — Простите, я больше не буду!

— Врёт, поганец, — Антигона хищно оскалилась на малыша и схватила стоявшую в углу швабру. — Афина, заходи справа. Тея, давай слева. Зажмём его в клещи.

— Утопим в пруду? — деловито спросила Амальтея, хватая за ручку тяжеленный хрустальный графин.

— Такое не тонет, — презрительно искривив губы, Афина приготовилась ловить Петеньку, если тот бросится в её сторону. — Сунем его в шредер. Неделю назад как раз новый привезли. Для особо толстых документов.

Фурии, в которых превратились девчонки, были даже мне незнакомы. В их глазах загорелось что-то первобытное, древнее и беспощадное.

Враг покусился на самое святое: на дом. Такому врагу не будет пощады…

— Стригой, помоги… — тихо прошипел Петенька, сжимаясь за моей спиной в крошечный клубочек.

— Раньше надо было думать, — отрезала Антигона.

Пацан оскалился и зашипел. Упав на четвереньки, он напоминал зажатую в угол крысу, оскалившую мелкие, но острые зубы.

А ещё мне не давала покоя мысль, что зажатые в угол крысы могут быть очень опасными…

— Что за шум, а драки нету? — в кухню вошел Алекс.

Плохо. Я даже не услышал его шагов.

Петенька рванул к шефу с места, не вставая с четверенек, и спрятался уже за ним.

— Дяденька Голем! А они меня обижают…

Афина, Амальтея и Антигона тоже бросились к шефу, громко выражая свои претензии.

Алекс с минуту слушал общий гвалт, затем поднял и медленно опустил руки.

Установилась относительная тишина — не считая злобного сопения, задушенной ругани и тычков исподтишка.

— Девочки — на выход, — распорядился шеф. — Туристы сами себя не выгуляют, и деньги сами себя не заработают. Адьё!

Девчонки молча построились и вышли.

Вот что значит: авторитет… И как у него получается?

— Ты! — указующий перст упёрся в Петеньку. — Сидишь тихо и не отсвечиваешь. Иначе то, что пообещали мои девочки, покажется райским садом по сравнению с тем, что могу сделать я.

— Солдат ребёнка не обидит, — заискивающе прошепелявил Петенька.

— Обязательно проверю, когда увижу этого самого ребёнка, — шеф наклонился к стригою очень близко. — Тебя же я могу попросту запереть в несгораемый сейф. И забыть.

— Мастеру это не понравится, — заверещал ребёнок. Личико его побледнело, под бледной прозрачной кожей выступили синие вены. Клыки на фоне пухлых губок смотрелись особенно неприятно.

— Скоро у твоего мастера будет столько забот, что поверь: о тебе он и не вспомнит.

— Это угроза? — больше Петенька не походил на ребёнка. Он вообще не выглядел живым. Кожа обтянула маленький череп, волосы сделались как тонкие бесцветные нити. Ногти на руках удлинились и почернели.

Теперь Петенька напоминал гуля — обитателя кладбищ, пожирателя мертвечины. Или Голлума. На этой мысли я невольно улыбнулся: наверняка Мастер создавший образ мелкого пронырливого засранца, встречал таких, как Петенька.

— Это предупреждение, — заявил шеф. — Если хочешь, можешь передать его своему хозяину прямо сейчас.

Мелкий стригой оскалился и зашипел.

— У меня для вас тоже есть предупреждение, — сказал он с наглой улыбкой. — Если через пять дней вы не решите проблему с гильдиями, цирковых артистов ждёт смерть, — и он улыбнулся ещё шире. — Малышкой Зоей я займусь сам…

Алекс промолчал. На скулах его ходили желваки, кулаки сжались так, что побелели пальцы. Но шеф только задрал подбородок ещё выше и высокомерно посмотрел на стригоя.

— Если с головы Зои упадёт хоть один волос…

Петенька мерзко захихикал.

— Вот мы и нашли твою ахилессову пяту, господин дознаватель. Значит, я терпел унижения не зря. — Постепенно краски вернулись на его кожу. Щечки налились румянцем, волосы обрели объём и блеск. А руки вновь походили на пухлые и розовые конечности херувима. — Мастер всегда говорил: у каждого есть слабое место.

— Бывает и так, что слабость оборачивается силой, — Алекс тоже успокоился.

— Бывает, — легко согласился Петенька, и подпрыгнув, взобрался на барный стул. — Но настолько редко, что этой погрешностью можно пренебречь.

Последние пару секунд шеф сосредоточенно принюхивался. Наконец, посмотрев на меня, он спросил:

— Тебе не кажется, что у нас что-то горит?

Я с недоумением огляделся, а потом посмотрел на плиту. Вафли! Антигона начала печь для паршивца вафли, а когда мы принялись ссориться, все про них забыли. Теперь из вафельницы вырывалась тонкая струйка чёрного дыма, а пахло с каждой секундой всё хуже.

Перемахнув барную стойку, я выдернул шнур вафельницы из розетки и открыв окно, выбросил раскалённый агрегат на лужайку.

— Да ты что! — тут уже взвился Алекс. — Это же раритет советских времён! Таких уже не делают…

Петенька рассмеялся.

— Человека не изменить, — сказал он. — Даже на пороге смерти он беспокоится о суетном.

Философствующий ребёнок был так же неприятен, как и проявивший свою истинную не-мёртвую сущность стригой.

Я должен был сообщить шефу о послании Тараса. А ещё очень хотел узнать, зачем он ездил к Гиллелю. Но при Петеньке всё это было невозможно.

Позволив нам вернуться домой, Фёдор Михайлович оставил очень короткий поводок. По-сути, нормально поговорить нам удалось только на крышах, пока мы преследовали вендиго…

— А не пора ли нам провести экскурсию? — спросил я, глядя на Алекса.

У того поползли брови, но шеф всегда соображал быстро.

— Разумеется, — он повернулся к Петеньке. — А заодно заглянем в Гильдии. Надо же начинать выполнять поручение мастера.

— Я с вами, — пацан резво соскочил со стула и поправил матроску, лишь чуть-чуть испачканную вареньем.

А может, и не вареньем… — впрочем, я не стал приглядываться.

— Это исключено, — отрезал шеф, но потом взглянул примирительно и немного лукаво. — Впрочем, у меня для вас, милостивый государь, имеется довольно интересное предложение.

— Деньги ребёнку ни к чему, — пожал плечами стригой. — А сладкого я, как вы понимаете, не ем.

— Как можно, — Алекс фыркнул. Вдруг он сделался похож на доброго дядюшку. — Фи, корнет, опускаться до такой пошлости… Вот, не изволите ли взглянуть.

И он гостеприимно указал направление.

Об этой комнате рассказать случая не было. Впрочем, и пользовались мы ею редко — с нашей-то профессией…

Когда-то здесь был бальный зал. Высокий, в два этажа, потолок с лепниной и громадными хрустальными люстрами, зеркала, канделябры и наборный паркет такой редкой красоты, что и ступать по нему было страшно.