Галя, у нас семидесятые!
Шрифт:
— Ага, было такое, — не стала отпираться бабуля. Хороший, как у вас сейчас говорят, «лайфхак». Так, кажется? Только из этой колонны ты еще не сразу выйдешь. И справа, и слева впритык автобусы и грузовики стояли. Если повезет — свернешь. А если нет — назад пойдешь по параллельной улице, потому что центр перекрыт и общественный транспорт не ходит. У нас на работе один парнишка был — он из республики Саха. Чернявенький такой, с раскосыми глазами — настоящий якут. Так он рассказывал, что там в Якутске в ноябре уже минус сорок запросто может быть. По молодости, конечно, все это по-другому воспринималось, а теперь вспоминаю и думаю: какой же гадостью все это было!
— А не пойти можно было? — поинтересовалась я.
— Можно, наверное, —
— А как тогда?
— А запросто. Заманивали «плюшками». К месту сбора грузовиками водку завозили и бесплатно наливали демонстрантам. Якобы для согрева. Ну а водка что? Не работает она. На двадцать минут согреешься, а потом снова холодно. Ну а когда антиалкогольная кампания начались, уже и водки не давали.
Я улыбнулась. Надо же, кого-то на демонстрации приходилось заманивать. А я-то, плохо знакомая с жизнью СССР, наивно полагала, что преданный политике партии народ валом на них валил… Где-то я слышала, что этим праздником были связаны даже кое-какие забавные казусы. Так, например, в пятидесятых годах газета «Известия» рассказывала о жительнице Москвы, которая послушно отправилась на ноябрьскую демонстрацию и по дороге случайно забрела в промтоварный магазин, вовсе не рассчитывая увидеть там что-то стоящее. Но тут — о чудо! — на прилавке она заметила несколько роскошных дубленок по невероятно доступной цене. Говорили, что дубленки попали в продажу именно благодаря празднику, но подробности того, как «вдруг» на прилавке появилась такая дефицитная вещь, за которой обычно приходилось охотиться, остались загадкой.
А в одном из старых номеров «Ленинградской правды», который я случайно нарыла у бабушки, разбирая хлам на антресолях, был описан случай, как один из работников промзоны, получив плакаты для предприятия, обнаружил, что на всех десяти лозунгах оставлено место для запятой, но никто так и не написал, что именно туда ставить. В результате шествующие, сами того не замечая, держали транспаранты с надписями вроде: «Слава, социализму!». Советские газеты часто включали такие забавные моменты. Наверное, это делалось для того, чтобы сделать праздник ближе народу и дать повод для улыбки строителям коммунизма.
Утром 7 ноября весь преподавательский состав собрался в школе, и мне воочию довелось увидеть доказательство того, что бабушка была права. Перспектива провести ближайшие несколько часов на холоде и переть знамена по Москве совершенно никому не доставляло радости. Мужская часть коллектива собралась в стороне и что-то тихо обсуждала. Под курткой почти у каждого что-то было. Я сообразила, что мужики, скорее всего, выясняют, кто из педсостава живет ближе всего к маршруту следования колонны, чтобы можно было как бы невзначай «завернуть». Вместе мы доехали до центра Москвы и нашли табличку на палке с надписью: «Школа №…». Там нас уже ожидала Катерина Михайловна, которая, как завуч, взяла на себя роль организатора, раздала нам транспаранты со знакомыми надписями, прославляющими действующий строй и самого Ильича, и мы двинулись в путь.
Как я и предполагала, спустя часа два ряды колонны стали потихоньку редеть. То один, то другой участник потихоньку заворачивал куда-то за угол и уже не возвращался. А что, если? Есть у меня еще одно не сделанное дело. Пожалуй, оно стоит того, чтобы потратить на него вторую половину законного выходного. Однако сбегать, как хулиган с уроков, я не хотела.
— Катерина Михайловна, — тронула я за плечо подругу. — Вы уж будьте любезны, отпустите меня, а? Дело есть, очень важное.
Завуч, уже охрипшая от бесконечных скандирований лозунгов, просто кивнула, и я направилась по знакомому адресу.
Глава 11
Обрадованная тем, что не надо больше тащить транспаранты, шагая в шумной толпе,
и орать лозунги в честь организации, которая в моем мире уже давно канула в лету, я быстро зашагала к ближайшей станции метро и менее, чем через час уже была возле хорошо знакомого мне дома на Шереметьевской улице. Одиннадцать лет назад тут произошло страшное преступление — маньяк, вошедший в историю под прозвищем «Мосгаз», порешил топором тетю Машу — соседку моей подружки Лиды. На допросах Владимир Ионесян — так звали преступника — сознался, что ввел доверчивую женщину в заблуждение и проник в квартиру, представившись сотрудником газовой службы. За это, собственно, он и получил свою кличку. Люди тогда были гораздо более доверчивыми, чем теперь, и часто открывали дверь кому придется. А уж не открыть дверь вежливому представителю службы коммунального хозяйства — и вовсе нонсенс. Некоторые даже ключи от дверей хранили под ковриками.Поздоровавшись, высокий молодой человек в пальто и шапке с ушами, завязанными назад, не раздеваясь, только скинул ботинки и проследовал на кухню. Там он, не снимая перчаток, покрутил конфорки на плите и вежливо спросил у женщины:
— Может, у Вас какие претензии есть к коммунальной службе? Мы очень внимательно относимся к жалобам населения и реагируем всегда очень оперативно. Если что-то есть сказать, не стесняйтесь, напишите заявление. Быстро передам, куда следует.
Тете Маше было что сказать: дома, прозванные в народе «хрущевками», строили наспех — нужно было успеть согласно плану. Поэтому поначалу так радовавшиеся переезду жильцы, всю жизнь прожившие в коммунальных квартирах, начали обнаруживать то там, то сям разные недоделки. Ждать, пока придут и исправят, можно было долго: домов много, много и заявок.
Кое-что можно было устранить самостоятельно — например, некачественную побелку потолка. Для этих целей брали специальную насадку и превращали обычный домашний пылесос в пульверизатор. А известь для побелки брали на соседней стройки — трешка за кулек. Дешево и сердито. Это изобретение — насадка на пылесос — получило широчайшее распространение, и о нем даже в журнале написали. А что? Русские умельцы даже блоху когда-то подковали, а пульверизатор самодельный — вообще для них ерунда.
А вот с газом — не все так просто. В газовое оборудование плохо обученному человеку лучше не лезть — мало ли что. Поэтому тетя Маша быстренько сбегала в квартиру, вырвала листок из тетради, схватила ручку и вернулась на кухню. Деликатный сотрудник коммунальной службы отодвинул ей стул. Севшая за стол женщина едва успела написать одно лишь слово — «Заявление», как на ее голову обрушился топор…
Известие об убийстве, уже не первом за последний месяц, быстро распространилось и потрясло весь город. Многие матери стали больше приглядывать за детьми и настрого запретили им открывать дверь незнакомцам. А Лида, моя подружка, жившая с тетей Машей по соседству, даже отругала меня, когда я по советской привычке заявилась к ней в гости без предварительного звонка и раза три переспросила: «Кто там?», прежде чем открыть дверь…
Но все это было очень давно… Если считать с сегодняшнего дня, то одиннадцать лет назад, а если по-настоящему — то и того раньше. Я поднялась по лестнице уже не нового, а давно обжитого дома и позвонила в дверной звонок.
Дверь мне открыл Андрей, муж Лиды. Последний раз мы с ним общались, когда он, очумев от радости, позвонил мне домой в коммуналку и сообщил о рождении дочери. Но он-то, конечно, не знает о таком большом перерыве. Как и супруга, Андрей не сильно изменился с того дня, когда я его видела последний раз — был таким же коренастым и плотным. Это еще не степенный пожилой мужчина, который в честь юбилея свадьбы целовал смущенную Лидию Павловну в губы на кассе магазина, а обычный советский молодой мужчина лет тридцати семи, с аккуратно зачесанными волосами, которые еще не тронула седина, в рубашке в мелкую клетку, трениках и резиновых тапках.