Галя, у нас семидесятые!
Шрифт:
Однако вечер оказался совсем не томным. Спустя два часа общения Катерину Михайловну начало клонить в сон. Орест Дмитриевич, оказывается, был хорош только для «смолл-толка», то есть разговора ни о чем. А вот при длительном общении с ним было неимоверно скучно. Говорил он только о своей работе в душном и пыльном архиве, различных способах омоложения, поездках в санаторий и о том, какой красавицей была его бывшая жена.
— Вам бы, Катерина Михайловна, схуднуть немного… Вы вообще были бы женщиной моей мечты, — допивая пятую рюмку ликера, брякнул старик, и глаза его умаслились. Своей морщинистой ладонью с аккуратным маникюром он начал поглаживать полную длань подруги, лежащую на столе. — А вообще — зачем Вам работать?
«Ах ты ж старая кобелина… И ты туда же! — подумала Катерина Михайловна. — Что-что, а Климент Кузьмич ни разу никакого замечания ни о возрасте, ни о моей внешности не делал. Наоборот, все время приговаривал, какая я у него сладкая пышечка. И про работу ни разу не заикнулся. „Хочешь, говорит, работай, не хочешь — не работай. Ты у меня все равно, Катюша, умница“. А этот под старость лет задумал из круга квадратик делать».
Однако, вспомнив о недавних событиях, подруга осеклась. Каким бы добрым, свойским и простым ее уже почти бывший муж ни был, факт остается фактом — он ее предал.
— Знаете что, Орест Дмитриевич, — деликатно сказала подруга, аккуратно высвобождая руку. — Вам пора. А мне еще учебные планы к завтрашнему утру надо проверить.
Мачо на пенсии был явно расстроен, что ему дали от ворот поворот, но вида решил не показывать. Все так же галантно поцеловав Катерине Михайловне руку, он промокнул губы салфеткой, раскланялся, оделся и открыл дверь в прихожей.
На пороге стоял Климент Кузьмич, шею которого надежно фиксировал медицинский воротник. Точно такой же воротник периодически ношу я, когда протрузии в шее начинают заявлять о себе. Выглядел провинившийся муж не то чтобы очень хорошо. Одной рукой он опирался о стену. Было видно, что каждое движение в спине и шее доставляет ему страдание.
— Ты, Катенька, все не так поняла, — заныл он, глядя в пол, и уже было приготовился толкать заранее заготовленную объяснительную речь, как вдруг, увидев чужие ноги в мужских ботинках, поднял голову и переменился в лице.
— А это что за хлыщ профессорский? — заорал он, забыл о боли и грозно двинулся своим мощным телом на престарелого ловеласа. — К жене моей вздумал клинья подбивать, мышь архивная? А по мордам?
Орест Петрович, даром что старик, с резвостью двадцатилетнего парня, застуканного в женском общежитии ночью, отпрял в сторону, выбежал из квартиры и понесся вниз по лестнице, обронив шляпу.
— Сомбреро свое забери! — продемонстрировал знание испанского языка Климент Кузьмич и, нагнувшись, хотел было поднять шляпу и бросить ее вслед профессору, однако внезапно заорал от боли и скрючился, упав прямо на пол.
— Клим, дорогой! — забыв об обиде, кинулась к мужу Катерина Михайловна. — Что с тобой? Опять спина, да?
— Она, будь она неладна, — прохрипел муж. — На крышу полез, там меня и скрючило. Свалился, лежу, ору от боли. Мимо Ира шла из сельпо. Она за жиром барсучьим домой сбегала, в дом меня оттащила, до кровати доперла и спину мне натирала. А тут ты заявилась. Испугался я, растерялся. Со стороны-то и впрямь нехорошо выглядело. Подумал, что ты не поверишь. Ира вообще бледная от страха была. Собиралась с утра зайти ко мне, укол сделать. Да видно, побоялась. Так еле-еле и добрался до дома. Михалыч, сосед, в город ехал на своем «жигуленке», я и напросился к нему в попутчики.
— А что я должна была подумать? — растерянно сказала жена, на ходу придумывая, как объяснить ни в чем не повинному супругу, почему все его вещи, включая исподнее, теперь покоятся в мусорном баке.
— Не знаю! — вдруг, поморщившись от боли, поднялся и выпрямился супруг и серьезно поглядел на жену. — Я, Катя, конечно, селюк безграмотный, только пилить да строгать умею, однако и у меня своя гордость имеется. Хочешь жить с этим профессором —
пожалуйста. Но меня ты больше не увидишь. Тебя я делить ни с кем не собираюсь. Завтра же на развод подам! — и, тихонько ойкая и держась за стенку, он направился восвояси.— Что же делать? — заламывая руки, голосила Катерина Михайловна. Слушая ее, мы с Софьей не знали, то ли плакать, то ли смеяться. — Клим — он не доктор наук, конечно, зато свой, простой, хороший! Никогда меня ничем не попрекал! И не виноват он оказался!
— И смех и грех… Ладно, сидите тут обе, пирог ешьте, я сейчас, — снова поднялась Софья. — А я пойду-ка кое-что проверю.
Еще через полчаса в ее сопровождении в дверь ввалился усталый, грязный и не очень трезвый Климент Кузьмич. Как и предполагала Софья, он не придумал ничего лучше, чем пойти заливать горе к соседу.
Не мытьем, так катаньем, мы все же заставили супругов поговорить и помириться. А когда все выяснилось, я еще раз восхитилась Сонечкиным умением сглаживать острые углы и договариваться с людьми. Мне кажется, в наши дни она могла бы сделать великолепную карьеру семейного психолога.
— Милые бранятся — только тешатся! — резюмировала Катерина Михайловна, нежно прижимаясь к мужу. — Мы пойдем. Дашенька, не забудьте, у Вас завтра в пятом классе диктант!
— Ну и отлично! — довольно потирая руки, сказала Софья. — Конфликт исчерпан, ячейка общества прошла проверку на прочность. Всё в ажуре! Давай-ка, Даша, еще по чашечке чайку!
Глава 10
Спустя несколько дней жизнь в школе потекла своим чередом. Скоропостижную кончину министра культуры Екатерины Фурцевой все еще обсуждали в учительской, но уже менее активно. У учителей было полно своих забот и хлопот — как в школе, так и дома. Климент Кузьмич с Катериной Михайловной окончательно помирились, приходили на работу только вместе и уходили тоже вместе, под ручку. А однажды вечером я даже застала их мило целующимися в учительской. После возвращения с дачи несколько дней трудовик вынужден был провести на больничном — старая травма спины давала о себе знать, и заботливая жена собственноручно каждый вечер натирала ему спину барсучьим жиром.
Видимо, Климент Кузьмич и впрямь искренне любил супругу и переживал за сохранение семьи. Кидать взгляды на прелести молодых хорошеньких преподавательниц он прекратил, переключив все внимание на законную жену, и сурово хмурился, когда кто-либо из учителей мужского пола начинал с ней любезничать. Видно, в памяти его еще свежа была недавняя встреча с дамским угодником Орестом Дмитриевичем.
Охочий до женской ласки престарелый сосед теперь до смерти боялся Климента Кузьмича и при виде того на лестничной клетке стремглав уносился к себе в квартиру, только успев пискнуть: «Доброго денечка!». А еще на его двери появился второй замок, крепкий и добротный. Видимо, старый профессор всерьез опасался, что оскорбленный муж заявится к нему на порог с разборками.
А еще наученная опытом жена сообразила, что вряд ли стоит постоянно оставлять супружника одного на выходные. Хорошо, конечно, выспаться вволю, поваляться в кровати в тишине и гордом одиночестве, но во второй раз увидеть медсестру Ирочку, восседающую на спине мужа, она не хотела, а посему не отходила от него ни на шаг. Меняющиеся погодные условия послужили на пользу молодой семье: наступили холода, по утрам начались заморозки. А посему Климент Кузьмич, поправив больную спину, на пару с супругой в темпе вальса закончил все дачные дела и все выходные проводил в кругу семьи. Он даже решился, по его собственному выражению, «окультуриться», и посетил вместе с женой театр на Таганке, открывшийся десять лет назад. Я, признаться, его открытие не застала, так как попала обратно в 2024 год почти сразу после того, как преступник по кличке «Мосгаз» получил по заслугам.