Галя, в деревню!
Шрифт:
— Как Вы так вот запросто оставили все блага и удобства и переехали в деревню?
— Знаете, голубушка, — спокойно сказала Катерина Михайловна, — подумали мы с Климентом Кузьмичом, покумекали, да и решили: а почему бы, собственно, и не переехать? Клим вообще рад-радешенек, это же его дом родной. Тяготился он всегда Москвой. Переехал-то только потому, что в колхозе жить — морока… Даже паспорта не выдавали.
— А как же музеи, театры, выставки? Вы же всегда терпеть не могли огороды, деревенские туалеты и вот это все…
— Тю! — по-простому усмехнулась Катерина Михайловна. — Барыня я, что ли? Я,
— А квартира?
— А никуда от нас московская квартира не делась. Формально я продолжаю числиться в школе, просто командировку оформили. На выходных в московскую квартиру приезжать буду, или с Климом, или одна, а на неделе Софочка, соседка моя, заходит, цветочки поливает. Ну Вы же ее знаете.
— А огород? Неужто будете в грядках ковыряться?
— Ну уж тут нет, — рассмеялась приятельница. — Тут у нас с Климом жесткая договоренность — никаких грядок. Максимум — пару клумб разбить. По грибы да по ягоды можно сходить, а выращивать ничего не будем — соседи и так за копейки все отдают. У них же и мясо, и молоко, и яйца можно взять. А разносолы из Москвы привозить будем.
Больше двух часов мы с Катериной Михайловной просидели за столом, разговаривая о том о сем и обсуждая планы на будущее.
— Ох ты ж, — засуетилась она, когда за окном совсем стемнело. — Что-то нет все Клима и нет. Пойду по соседям искать. Как бы он там не «наздоровкался» сверх меры. Завтра ж на работу все-таки.
— Пойдемте, — сказала я и встала. Негоже так поздно засиживаться в гостях. — Пойдемте, поищем Вашего благоверного. Я тут знаю парочку домов поблизости, где всегда можно «поздоровкаться». Готова поспорить, что в одном из них он и обретается. А завтра, как со школьными делами разберемся, снова к Вам зайду, вместе Ваши вещи распакуем и расставим. Будет совсем уютно.
— Ой, как славно, Дашенька Ивановна! — обрадованно согласилась подруга и повторила мысль, которая меня посетила при встрече: — Как же здорово все-таки, что мы снова вместе!
Глава 7
Утром первого сентября я проснулась рано — в начале шестого. Точнее, для бывшей жительницы столицы, привыкшей вставать не раньше семи часов, это было рано. Просто не спалось. Полночи я проворочалась с боку на бок, беспокоясь о том, как пройдет завтрашний день. Вдруг я совершенно не к месту расплачусь или рассмеюсь от нервного перенапряжения, когда надо будет говорить торжественную речь? Или деревенские ребятишки решат подшутить и подбросят мне кнопки на стул или дохлую мышь в стол?
А для тети Любы, выросшей в деревне, первое сентября 1977 года было самым обычным утром. Гостеприимной хозяйке никуда идти было не нужно — она уже вышла на пенсию. Однако тетя Люба отнюдь не бездельничала — ей и по дому работы хватало. Постель в ее комнате уже была аккуратно заправлена, а хозяйка, напевая, накрывала завтрак.
Пока я, позевывая, чистила зубы отвратительным зубным порошком «Мятный» и умывалась из рукомойника, а потом ждала, пока нагреется тяжеленный утюг, чтобы отгладить свое платье, она уже успела напечь третью партию пирожков и заварить чай.Встав из-за стола после сытного завтрака, я вдруг заметила, что у меня предательски дрожат руки. От хорошего настроения не осталось и следа. Внезапно я осознала, что еще неизвестно сколько мне придется проводить все свое основное время не в уютном домике с кружевными занавесками на окнах, салфеточками на столе и цветастыми ковриками на стенках, а в новом, незнакомом здании, и не просто проводить время, а руководить двумя сотнями ребят и десятком учителей… Одно дело — с шутками да прибаутками красить парты и выносить мусор в компании ребят и вновь назначенных учителей, а другое дело — руководить людьми, которые привыкли жить совершенно иначе, чем в городе…
Ощущать волнение мне было не впервой. Страшно мне было и в самый первый день моей учительской «карьеры», когда мне пришлось проводить урок. Вчерашняя продавщица магазина Галочка, давно положившая школьный аттестат на полку и никогда в жизни не учившаяся в институте, внезапно для себя стала учительницей русского языка и литературы Дарьей Ивановной Кислицыной. Оказывается, моя названная сестра-близняшка успела благополучно поступить в институт, окончить его и получить место учительницы в московской школе. Что и говорить, неплохую карьеру за несколько лет жизни в Москве сделала упорная и пробивная штамповщица завода Даша…
Тогда, осенью 1963 года, я долго не могла заставить себя открыть дверь и войти в класс, где сидели тридцать человек. Помню, тогда моя приятельница Катерина Михайловна чуть ли не насильно впихнула меня туда.
Непросто было и во время моего третьего путешествия в СССР. Чуть ли не воевать мне приходилось с некоторыми родителями, отказывавшимися признавать, что дети — это не куски материи, которые рождены, чтобы реализовывать родительские мечты, а живые люди, со своими желаниями и стремлениями.
А уж как тяжело мне поначалу было на должности завуча ленинградской школы, и вспоминать порой страшно! Говорят, конечно, что дома и стены помогают. Да только не помогали мне поначалу родные и знакомые с детства стены школы на улице Смоляной. Едва ли не каждый вечер я по межгороду звонила Катерине Михайловне и рыдала в трубку, прося ту посодействовать моему возвращению в Москву…
— Что, Ивановна, дрожат коленки-то? Оно и немудрено: первый день в должности директора! — весело поддела меня хозяйка тетя Люба, помогая мне завязать пояс на юбке. — А ну повернись! Хороша! Хоть портрет пиши! Директор и есть! Ни больше ни меньше!
— Я это… — промямлила я, чувствуя себя почему-то школьницей, не выучившей урок. — Я не пойду наверное…
— Чего-о? — удивленно переспросила тетя Люба.
— Не пойду, — я начала развязывать пояс.
— Сдурела, что ль, мать? Не пойдет она. — начала ругаться хозяйка и чуть ли не силком снова его завязала обратно. — Да мы три года наверх письма писали, чтобы охламонам нашим школу наконец сделали. Не десятилетку, так хоть семилетку. Ученье — труд, неученье — тьма, или как там говорится? А она «не буду»!