Галя, в деревню!
Шрифт:
— И то правда! — согласилась я. — А то, что Лев Ефимович детей еще боится — так ерунда, дело наживное, уверенность придет с опытом. — И для пущей убедительности я добавила абсолютную правду: — Я вот, Аркадий Павлович, на свой первый в жизни урок тоже боялась идти. Меня Катерина Михайловна насильно в класс запихнула. Ну а если Вы так хотите, чтобы кружок макраме был — так мы Катерину Михайловну попросим, она прекрасно умеет вязать. Зуб даю, она наших девочек и женщин так плести научит, что их работы в Москву на выставках с руками будут отрывать!
— Решено! — хлопнул по столу председатель и тяжело поднялся. — Клубу быть! Добро я Вам, Дарья Ивановна, даю! А вот помещение… Ну, ребятишки могут и в школе вечерами заниматься, да?
—
— А вот взрослые… А взрослые могут в библиотеке! И правда, почему нет? Туда все равно полтора землекопа, как говорится, ходят. Читальный зал пустует. Вы только знаете что, Дарья Ивановна? Сходите-ка, покалякайте с тамошним библиотекарем, Степанычем. Надо хоть объявление накалякать, что клуб у нас будет, поярче, и повесить. Чем раньше люди узнают, тем лучше.
В окнах деревенской библиотеки горел тусклый свет. Народу рядом не было вовсе.
— «Неудивительно», — подумала я, — «Вилами колоть друг дружку, видимо, интереснее, чем книжки читать».
Постучав для приличия в тяжелую деревянную дверь, я отворила ее и вошла внутрь. В большом помещении, казалось, никого не было. Стоял только запах старых книг, и горела лампочка Ильича под потолком.
— Здравствуйте! — прошелестел знакомый голос.
Глава 16
Я обернулась. Да, это был он — милейший старичок по имени Андрей Степанович — тот самый, который когда-то стал моим добрым проводником в мир старого доброго Советского Союза. Это Андрей Степанович оказался на моем пути, когда я после ссоры с бывшим возлюбленным — Толиком — и соседкой тетей Машей решила пойти прогуляться, чтобы выпустить пар, да так хорошо «прогулялась», что очутилась в Москве пятидесятых. Любезный пожилой мужчина отвел меня в сторону, чтобы меня ненароком не толкнули случайные прохожие, и поведал, что нахожусь я аж в 1956 году.
Поначалу я подумала, что Андрей Степанович меня разыгрывает или, как принято сейчас говорить, «троллит»… Я, конечно, всегда верила, что существуют вещи, которые трудно объяснить, но в то, что люди способны шагнуть хотя бы на минуту назад в своей жизни, мне не верилось абсолютно. А я шагнула — ни много ни мало — почти на целых семь десятилетий назад, в 1956 год!
Однако меня никто не разыгрывал. В подтверждение своих слов старичок показал мне пухлый календарик, и я окончательно убедилась, что не сплю, не пьяная и не сошла с ума… Я действительно находилась в послевоенной Москве. А еще в зеркале, которое любезно одолжил мне Андрей Степанович, я увидела себя восемнадцатилетнюю: худенькую, стройную, со свежей юной кожей… Как поется в известной песне, «это было недавно, это было давно»…
Пока словоохотливый и обходительный старичок рассказывал мне свою обширную биографию, я лихорадочно размышляла, что же мне делать… И, на мое счастье, меня тут же окликнули две милые девушки, признавшие во мне свою подругу и соседку по общежитию Дашу Кислицыну, которая трудилась вместе с ними штамповщицей на заводе… Решив не спорить с предложенной мне ролью, я охотно отправилась с новоиспеченными подружками на прогулку по Москве… Так и началось мое первое путешествие в СССР.
Во второе путешествие меня тоже «отправил», может быть намеренно, а может, ненароком, но все тот же милейший старичок Андрей Степанович. В этот раз он встретился мне, когда я, наслаждаясь законным выходным днем, поехала погулять в центр, купила пирожное и кофе в любимой пекарне и присела позагорать под солнышком на лавочке в Екатерининском саду… Помню, тогда я еще пролила себе кофе на новенький бежевый плащ…
А всего через пару минут я уже примеряла на себя роль школьной учительницы Дарьи Ивановны и помогала донести нелегкую сумку с тетрадями своей новоиспеченной коллеге Катерине Михайловне… Тогда мне пришлось волей-неволей постигать особенности психики подростков
и пытаться сделать из обособленных друг от друга восьмиклассников сплоченный коллектив… А еще я оказалась втянута в детективное расследование…Вот и сейчас он стоял передо мной — уже совсем старенький, ссохшийся, будто восковая мумия. Однако, несмотря ни на что, Андрей Степанович не растерял жизнелюбия — его выцветшие глаза лучились добротой к людям. В ходе жизни я много раз замечала, что именно эта черта нередко свойственна людям, достойно пережившим Великую Отечественную Войну…
Я, признаться, и думать забыла о милом старичке. Скорее всего, он и сам не подозревал, что уже дважды становился свидетелем моего прыжка во времени… Только как он очутился здесь?
— Ищете кого-то? — учтиво спросил Андрей Степанович, нашаривая и надевая на нос очки. — Лицо какое-то знакомое… Где-то я Вас видел, душенька, а вот где, не могу вспомнить…
— Я школьный директор, Дарья Ивановна Кислицына, — представилась я.
— Ох, голова садовая! — хлопнул себя по лбу старичок. — А я и не признал… Неловко-то как вышло! Не признал школьного директора! Здравствуйте, здравствуйте, Дарья Ивановна. А меня Андреем Степановичем величать. Старый я уже, тяжело ходить мне, вот и отсиживаюсь в библиотеке. На улицу редко выхожу — только до сельпо и обратно. Контузия у меня, с войны еще, и ноги плохо ходят… Поэтому и не припомнил я Вас. Может быть, если бы раньше видел, то и припомнил. Работал я раньше в Москве на заводе, фотография моя на доске почета висела, а потом на пенсию вышел. Домишко у меня тут в Клюевке неподалеку от библиотеки, еще с довоенных лет. Вот и нашел себе работенку посильную, чтобы на пенсии не скучать. Родители Анечки моей, супруги покойной, его построили, аккурат когда…
— Я насчет клуба поговорить пришла, — вежливо прервала я исторический экскурс. — Председатель наш, Аркадий Павлович, говорил, что здесь можно вечерами кружки устраивать?
— Ась? Клумба? Так клумбы — это ж во дворе, дорогая, — зачастил глуховатый старичок. — Я цветочки-то там каждую весну высаживаю. Вы не волнуйтесь, все в порядке, за клумбами ухаживаю. И детишек пускаю во двор поиграть, только чтобы не рвали…
— Да я не про клуб, а про клумбу! — громче сказала я. — Клуб! Занятия проводить будем! Плакат надо нарисовать! Клуб для взрослых тут будет. У Вас же помещение вечерами пустует.
Спустя несколько минут подробных объяснений старичок понял, что я имею в виду. Лицо его прояснилось. Он снова заулыбался.
— А… Сказал он… понял… клуб! А то я про клумбу подумал… Клуб, знаю! У нас помню, тоже раньше на заводе собрания проводили… По вечерам. Книжки нам там всякие вслух читали… Я один раз уснул и захрапел, пока товарищи мои меня в оба бока пинать не начали… А иногда и танцы были. Вот, помню, мы с Анечкой, невестой моей…
— Аркадий Павлович говорил, у Вас можно ватман попросить… Для плакатов… — снова вежливо прервала я старичка, любящего ударяться в воспоминания. — Говорит, раньше фильмы крутили тут на проекторе, на бумаге афиши рисовали, а потом народ перестал ходить, и все заглохло…
— Ватман… ватман… А, бумага, что ль? — сообразил Андрей Степанович. — Ну так и говори, что бумага. А то напридумывали ватманы какие-то…
Вечером того же дня я сидела в гостях у своей дражайшей приятельницы Катерины Михайловны и на пару с ней малевала плакаты с объявлениями о занятиях в кружках макраме и пения. Климент Кузьмич, что-то напевая себе под нос, ковырялся в саду и ждал, пока в печи дойдет пирог с курицей.
— Наша старенькая учительница музыки Евдокия Никитична согласилась вести занятия хора для взрослых, — поделилась я радостной новостью. — Поставим ей занятия как раз в те два дня, когда она работает в школе. А в остальные дни она сможет отдыхать… Только репертуар надо бы нашим деревенским сменить. А то песни у них — то про тюрьму, то про водку, то вообще какие-то частушки матерные…