Галя, в деревню!

— Так если это Ваши дети, Дарья Ивановна, — попыталась собрать в кучку остатки соображения «невеста» Макса, — то он-то тут причем? Растите их сами.

— Мне, голубушка, тяжело их растить, — просто сказала я, шумно отхлебывая чай из блюдца и забрызгивая хирургически чистую скатерть.

— Это как?

— Да вот так! Я ж теперь — школьный директор. Школа в деревне открылась, семилетка. У меня две сотни деток под началом — с первого по седьмой класс, и в каждом классе — по тридцать человек. А еще дом достался старенький, деревенский. Там работы — непочатый край. Воды натаскать, дров наколоть, огород прополоть, закрутки на зиму сделать…

— Вы что же, своих детей на нас с Максимом бросаете? — уставилась на меня Олечка.

— Ну что Вы, — благодушно рассмеялась я. — Ну что Вы, золотая моя! Какая мать своих детей бросит? Я же не кукушка… Я к ним приезжать буду каждую неделю, на субботу и воскресенье. Денежку буду присылать. Да Вы не переживайте, я Вас не стесню. Вместе с детками в комнате переночую, а вы с Максом — в своей. Это ненадолго — всего до конца учебного года. А как с делами разберусь — обязательно их снова к себе заберу…

— Дети, деревня… Дурдом какой-то! — всплеснув руками, выпалила Олечка, вскочила из-за стола и ринулась из кухни вон. Вежливый и воспитанный Макс хотел было метнуться за ней, но я его остановила.

— Не спеши, — сказала я приятелю и указала на освободившийся стол. — А то еще, чего доброго, успеешь. Садись, почаевничаем. Готова поспорить, скоро твоей Олечки и след простынет. Сейчас она, скорее всего, уже свои халаты и кофточки в сумку укладывает. Ну а если не поверит — пустим в ход тяжелую артиллерию. Привезу на следующих выходных соседскую девочку Зину с тремя братьями. Она как раз меня все время про Ленинград расспрашивает, все «Аврору» и львов на набережной хочет посмотреть…

Вскоре мы услышали, как захлопнулась входная дверь и наступила звенящая тишина. Ухаживать за музыкантом-диабетиком с прогрессирующим склерозом и растить чужих четверых детей в планы Ольги Матвеевны явно не входило.

— Ну что? — я подняла полную чашку чая. — Бахнем еще по чашечке? Сработали быстро, без шума и пыли. Даже Зину с братьями везти не пришлось. За твое освобождение от бытового рабства!

— Голова ты, Дашута! — восхитился товарищ и с удовольствием выпил.

Глава 13

— Дашенька! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул приятный, родной и знакомый с детства, но почему-то хрипловатый голос. — Проходите! А я все думала: придете Вы или нет…

Я вошла в прихожую и смущенно улыбнулась хозяйке. Может, я все-таки невовремя?

Не похоже, что тут намечается торжество по случаю дня рождения. Бабушка встретила меня в домашнем халате и тапочках, шею ее украшал большой вязаный шарф, а на пояснице красовался теплый пояс из собачьей шерсти.

— Клара Ефимовна, — затараторила я… Вы болеете? Я очень извиняюсь… Наверное, я пойду…

— Ай-ай-ай, — погрозила мне пальцем бабушка. — Договаривались же, Дашенька: просто Клара. Куда же это Вы пойдете? Нехорошо бросать болящую. Ой, Вы и варенье принесли? Малиновое? Ну какая же Вы умница! Очень кстати! Так, никуда я Вас не отпущу! А ну шагом марш на кухню! Чай пить! — и она отправилась на кухню, таща меня под локоток. Не смея перечить, я повиновалась.

Ну вот и снова все хорошо. Вся суета последних недель: уже пятое по счету попадание в СССР, афера «риэлтора» Петьки-два ведра, бытовые деревенские неудобства, суп из ядовитых грибов, школьные хлопоты, матримониальные планы доселе незнакомой мне Олечки, возжелавшей захомутать моего приятеля Макса — будто куда-то испарилась. Мне снова стало легко и весело. И опять я, взрослая тетя, целый директор школы, почувствовала себя маленькой пятилетней девочкой, той самой, которая когда-то воскликнула на демонстрации: «Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое!». Я снова будто была маленькой Галей. И неважно, что бабушка об этом не знает, и для нее я — просто хорошая приятельница Дарья Ивановна, которую недавно сослали из первопрестольной в деревню, поднимать сельскую школу.

До обратного ночного поезда в Москву мне оставалось всего четыре часа. Не забыв о главной цели своего визита, я навестила бабушку, чтобы поздравить ее с днем рождения. Только что, оставив довольного и снова совершенно холостого Макса снова облачаться в свой прикид хиппи и радоваться холостяцкой жизни, я пришла в давным-давно знакомую квартиру. В нее бабушка с дедушкой переехали, когда я была еще ребенком, в ней же она и отправилась в свой последний путь, когда я была уже не школьницей Галочкой, а вполне себе взрослой тетей…

Тогда я, взрослая тетка лет сорока пяти, узнав эту новость, рыдала, точно ребенок, рухнув на пол в прихожей. А через несколько дней, когда закончились все основные хлопоты, я решила занять себя хоть чем-то, чтобы не сойти с ума. Начала я с уборки квартиры. И, как ни странно, это оказалось совсем не грустным занятием.

В последний год своей жизни бабушка уже почти не покидала жилище — ходить ей было тяжело. Поэтому, наверное, она и решила развлечься. То тут, то там я постоянно находила юморные, но мудрые записки на листках из школьных тетрадей, составленные бабушкиным аккуратным каллиграфическим почерком. Так писать ее научили еще в довоенной школе.

Например, на антресоли, в коробке со старым сервизом, я нашла послание: «Галчонок, выкинь эту расписную фигню на помойку или сдай в комиссионку, если хочешь. Полгода я на нее копила, потом купила, сорок лет хранила, пыль протирала, а теперь не знаю, зачем. На кой фиг мне сервиз на двенадцать рыл нужен был, когда у меня крохотная двушка? Так ни разу мы с Колей из него и не попили. Живи здесь и сейчас, выкидывай хлам из квартиры и из жизни».

За холодильником тоже была записка: «Галя, холодильнику тоже немного осталось. Мы с ним скоро встретимся. Не трать деньги на ремонт, выкинь».

А когда я наконец-то дошла до протирки пыли, то на серванте тоже нашла записку: «Ну наконец-то в этой квартире кто-то решил прибраться…»

Ближе к ночи я, закончив уборку, с удивлением обнаружила, что во мне, оказывается, еще остались силы жить. Вот так веселая и юморная бабуля сумела поддержать меня даже после своей кончины. А холодильник, кстати, проработал еще лет пятнадцать… Может, и правду говорят, что тогда умели все делать на совесть…

Бабушка вообще жила всегда легко, весело и беззаботно — никогда не переживала по поводу временных трудностей с деньгами или вещами, не пилила по пустякам деда Колю, с удовольствием ездила вместе с ним на рыбалку и рубилась в карты, то и дело оставляя в дураках… У них всегда все было легко: с шутками, прибаутками, взаимными подколами… Случались, конечно, и ссоры, и кризисы, но они всегда заканчивались примирением. Словом, первая красавица института была абсолютно счастлива и никогда не пожалела, что выбрала себе в мужья парня-работягу из ПТУ со смешной фамилией «Пряник». Если честно, я никогда не видела так сильно подходящих друг друг людей.

А еще в семействе Пряников, в отличие от многих советских семей, не было принято прятать друг от друга заначку. Каждый из супругов знал, где лежат деньги, и мог взять, сколько ему нужно. Пока друзья дедушки сосредоточенно рассовывали рублишки за холодильник, картину или в собрание сочинений Ленина, он молча складывал зарплату в ящик комода, говоря:

— В общак! — и уходил смотреть телевизор.

* * *

— Что стряслось-то с Вами, Клара? — спросила я, прошлепав на кухню в пушистых тапочках. — Вы уж извините, пожалуйста, что я без предупреждения…