Гарики на все времена (Том 1)

347

Судьба отнюдь не полностью и строго во всем руководится небесами: супруга нам даруется от Бога, подруг должны разыскивать мы сами.

348

Ревнители канона и традиции в любой идеологии и нации усердно служат злу в его полиции, преследующей жажду изменяться.

349

Мышлением себя не иссушая, живу я беззаботно, как барсук, то дьявола, то Бога искушая соблазном разделить со мной досуг.

350

Он не был чванен и спесив, под юбку в самом лез начале, и что мерзавец некрасив, они уже не замечали.

351

Послушно готов я гореть на огне, но только в преддверье огня Всевышний обязан ответствовать мне, горят ли, кто хуже меня.

352

Отвергнувши все компромиссы, черты преступив и границы, евреи бегут, будто крысы, и сразу летят, словно птицы.

353

Участь, приятель, заведомо ясную наша планета готовит себе, счастье, что жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе.

354

Ах, любовь, хладнокровным ты — примус, и становится мужествен трус, даже минус, возлегши на минус, от любви превращается в плюс.

355

Зря не верят в мудрость зада те, кто мыслит головой: жопа есть — ума не надо, ибо ум у жопы — свой.

356

Попыткам осветить свою тюрьму, несчетным видам веры — нет конца, по образу и духу своему творим себе мы вечного Творца.

357

И забытья похож восторг, и обморочна дрожь, и даже сам предсмертный стон с любовным хрипом схож.

358

Когда мы пьем, бутылка честно теплом покоя дарит нас, и мир становится на место, остановив безумный пляс.

359

Поток судьбы волочит нас, калеча, о камни дней, то солоных, то пресных, и дикие душевные увечья куда разнообразнее телесных.

360

Боюсь, что еврея постигнет в тепле разжиженность духа и крови: еврейское семя на мерзлой земле взрастает гораздо махровей.

361

Кормясь газет эрзацной пищей и пья журнальный суррогат, не только духом станешь нищий, но и рассудком небогат.

362

Подумав к вечеру о вечности, где будет холодно и склизко, нельзя не чувствовать сердечности к девице, свежей, как редиска.

363

Зачем Господь, жестокий и великий, творит огонь, побоище и тьму? Неужто наши слезы, кровь и крики любезны и прельстительны Ему?

364

Душа моя, не внемля снам и страхам на поприще земного приключения, колеблет между Бахусом и Бахом свои непостоянные влечения.

365

В музейной тиши галерей случайным восторгом согретый, люблю я, усталый еврей, забиться в сортир с сигаретой.

366

Друзьям и нянькой, и сиделкой бывал я бедственной порой, моей души обильной грелкой лечился даже геморрой.

367

Ум полон гибкости и хамства, когда он с совестью в борьбе, мы никому не лжем так часто и так удачно, как себе.

368

Гуляки, выветрясь в руины, полезны миру даже старыми, служа прогрессу медицины симптомами и гонорарами.

369

Корни самых массовых несчастий, гибелей в крови и слепоте — лепятся началами от страсти к истине, добру и красоте.

370

Науки знания несут нам, и констатируют врачи то несварение рассудка, то недержание речи.

371

Чего желать? Служу отчизне, жена готовит мне обед, я гармоничен в этой жизни, как на маевке — менуэт.

372

Я слабо верю в докторов с их пересадками сердец, и чем я более здоров, тем неуклонней мой конец.

373

От юных до пенсионера сейчас воруют все вокруг, и не крадет одна Венера, поскольку нет обеих рук.

374

Плетусь, сутулый и несвежий, струю мораль и книжный дух, вокруг плечистые невежи влекут прелестных потаскух.

375

Семья и дом. И видимость достатка. Дышать и жить — не густо, но дают. Я не делюсь на счастье без остатка, и каплей этой горек мой уют.

376

В государстве любом век от веку — и обманут, и в душу насрут, а у нас человек человеку — это друг, и товарищ, и Брут.

377

Чадит окурок дней моих все глуше и темней, и тонким дымом вьется стих с испепеленных дней.

378

Когда вскипает схватка мнений и слюни брызжут по усам, я соглашаюсь. Из-за лени. Но только с тем, что думал сам.

379

Среди прочих нравственных калек я имел зарплату и заботу выполнить завет моих коллег: «Изя, не убейся об работу!»