Где апельсины зреют

— Скажи на милость! Стало-быть мы къ итальянцамъ-то ближе, чмъ къ французамъ. А какъ блое виню?

— Вино бьянко.

— Вино бьянко. Фу, какъ легко! Да это я сразу…

— Яблоки по французски помъ, а по ихнему поми. Сыръ — фромажъ, а по ихнему — форманно.

— Стало быть ты по итальянски-то будешь свободно разговаривать?

— Да, думаю, что могу. Особенно мудренаго, дйствительно, кажется, ничего нтъ. Очень многія слова почти какъ по французски. Вотъ только гостинница не готеліо, а альберго называется. Альберго, альберго… Вотъ это самое главное, чтобы не забыть. Гарсонъ — ботега.

— Какъ?

— Ботега…

— Ботега… ботега… Фу, ты пропасть! Вдь вотъ теперь надо вновь привыкать. Только къ гарсону привыкли, а теперь вдругъ ботегой зови.

— Также можно и камерьере гарсона звать. Также откликнется. Для гарсона два названія.

Конуринъ бредилъ. Ему, очевидно, снилась рулетка.

— Ружъ… Ружъ… Пятакъ на ружъ… и пятакъ на эмперъ… — бормоталъ онъ.

— Рьянъ не ва плю! — поддразнила его Глафира Семеновна, заучившая выкрикъ крупье, но Конуринъ продолжалъ спать.

ХХXIV

Прохали Геную. Стемнло. Конуринъ и Николай Ивановичъ, благодаря дешевому вину Шінанти, на которое они накинулись на первыхъ итальянскихъ станціяхъ, спали крпкимъ сномъ. Сна ихъ не могли потревожить ни мандолинисты, бряцающіе на каждой станціи, ни нищіе мальчишки, лзущіе въ окна вагоновъ, ни всевозможные торговки и торговцы, выкрикивающіе свой товаръ. Ихъ не интересовало даже, когда они прідутъ въ Римъ. Глафира Семеновна бодрствовала и была въ тревог. Изъ прочитанныхъ романовъ ей вспомнилось, что Италія страна разбойниковъ, бандитовъ и въ голову ей лзло могущее быть ночью нападеніе бандитовъ. Къ тому-же, со станціи Спеція стали появляться на платформахъ мрачные итальянцы въ шляпахъ съ необычайно широкими полями и въ цвтныхъ рубахахъ, безъ пиджаковъ и жилетовъ, очень напоминающіе тхъ бандитовъ, которыхъ она видла на картинкахъ. Ей казалось даже, что они, разговаривая между собой, сверкали глазами въ ея сторону, какъ-бы указывая на нее. Итальянецъ-кондукторъ, посмотрвъ два раза находящіеся у ней и у мужчинъ билеты и зная, что билеты до Рима, ни разу уже больше не заглядывалъ въ ихъ купэ. И это казалось Глафир Семеновн подозрительнымъ. Ей лзло въ голову, что кондукторъ въ стачк съ итальянцами въ шляпахъ съ широкими полями и въ цвтныхъ рубахахъ.

“Нарочно и не заглядываетъ къ намъ въ купэ, чтобъ бандиты могли влзть къ намъ и ограбить насъ”, мелькало у ней въ голов.

Какъ на грхъ, одного такого итальянца, похожаго на бандита, съ красной ленточкой на шляп, съ усами въ добрую четверть аршина и съ давно небритымъ подбородкомъ, покрытымъ черной щетиной, ей пришлось уже увидть три раза около ея окна. Очевидно, онъ халъ съ ними въ одномъ позд и Глафир Семеновн казалось уже, что онъ слдитъ за ней, за ея мужемъ и Конуринымъ и выбираетъ только моментъ, чтобы напасть на нихъ Она не вытерпла и разбудила мужа.

— Что такое? Пріхали разв въ Римъ? — съ просонья спрашивалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь и протирая глаза.

— Какое пріхали! Неизвстно, когда еще прідемъ-то, — отвчала она плаксиво. — Спрашиваю на каждой станціи всхъ пробгающихъ мимо окна желзнодорожниковъ “Ромъ матенъ или суаръ” — и ничего не отвчаютъ. Не знаю даже ночью сегодня прідемъ, или завтра утромъ, или днемъ. Спрашиваю, а они машутъ руками.

— Да должно быть не понимаютъ по французски-то. Ты-бы по-итальянски… Не можешь?

— Не могу. Я только еще съдобныя слова успла выучить.

— Стало быть, не знаешь, какъ утро и вечеръ по-итальянски?

— Не знаю. Только про кушанье успла…

— Такъ посмотри въ словарьк-то.

— Темно. А печать, какъ на зло, мелкая. При этомъ освщеніи въ фонаряхъ, ничего не видать.

На глазахъ у Глафиры Семеновны навернулись слезы.

— Додемъ какъ-нибудь — сказалъ Николай Ивановичъ ей въ утшеніе и снова началъ укладывать свои ноги на диванъ. — Крикнутъ “Ромъ” — вотъ, значитъ, и пріхали.

— Ты опять спать? — спросила раздраженно Глафира Семеновна.

— Да что-же мн длать-то? Ужасти какъ дремлется.

— Полно теб дрыхнуть-то! Вдь по Италіи демъ, а не по какому другому государству.

— А что-жъ такое Италія?

— Дуракъ! Совсмъ дуракъ.

— Чего-же ты ругаешься!

— По стран бандитовъ демъ, гд на каждомъ шагу, судя по описаніямъ, должны быть разбойники, а вы съ Конуринымъ дрыхните.

— Да что ты! — испуганно проговорилъ Николай Ивановичъ.

— Не читаете вы ничего, оттого и не знаете. Бандиты-то гд? Въ какомъ государств? Ничего разв не слыхалъ про бандитовъ? Здсь-то первое разбойничье гнздо и есть.

— Слыхать-то слыхалъ и даже читалъ… Но неужели-же въ позд?..

— У насъ въ поздахъ грабятъ, а не только что здсь. Вскочитъ въ купэ, табаку нюхательнаго въ глаза кинетъ, за горло схватитъ, деньги и часы вытащитъ — вотъ теб и удовольствіе.

И Глафира Семеновна разсказала мужу о подозрительныхъ личностяхъ, которыхъ она уже видла на станціяхъ, разсказала какъ одинъ изъ нихъ черномазый съ красной ленточкой на шляп видимо уже слдитъ за ними. Николай Ивановичъ встрепенулся и сталъ будить Конурина:

— Иванъ Кондратьичъ! Вставай! Проснись!

Конуринъ не поднимался и не просыпался.

— Три пятака… Только три пятака на енперъ поставлю… — бормоталъ онъ сквозь сонъ.

— И во сн-то въ рулетку, подлецъ, играетъ! Какая тутъ рулетка! Тутъ хуже рулетки. Проснись, говорятъ теб!

Конурина растолкали и разсказали ему въ темъ дло. Понялъ онъ не сразу и сидлъ, выпуча глаза.

— Разбойниковъ здсь много. По такой мстности мы теперь демъ, гд разбойниковъ очень много, старалась втолковать ему Глафира Семеновна.

— Разбойниковъ?

— Да, да, бандитовъ. Нападаютъ и грабятъ…

— Фу-у! протянулъ Конуринъ. — Вотъ такъ захали въ хорошее мстечко! Какой, спрашивается, насъ чортъ носитъ по такимъ палестинамъ? Изъ хорошей спокойной жизни и вдругъ въ разбойничье гнздо! Надо будетъ деньги въ сапогъ убрать, что-ли!

Онъ кряхтлъ и началъ разуваться.

— Не спать надо, бодрствовать и быть на сторож — вотъ самая лучшая охрана, говорила Глафира Семеновна. — А вы дрыхнете, какъ сурки.

— Да вдь ты насъ не надоумила, а я зналъ, дйствительно зналъ, что въ Италіи эти самые бандиты существуютъ, но совсмъ изъ ума вонъ объ нихъ, — сказалъ Николай Ивановичъ и тоже сталъ стаскивать съ себя сапоги, прибавивъ:- Въ сапоги-то деньги запрячешь, такъ, дйствительно, будетъ дло понадежне! Гд твоя брилліантовая браслетка, Глаша?

— Въ баульчик.

— Вынь ее оттуда и засунь за корсажъ. Да поглубже запихай.

— Въ самомъ дл надо спрятать. Я и кольца и серьги туда… сказала Глафира Семеновна.

— Клади! Клади! Удивительное дло, какъ намъ эти бандиты раньше въ голову не пришли! бормоталъ Николай Ивановичъ, опоражнивая кошелекъ отъ золота и бумажникъ отъ банковыхъ билетовъ и запихивая все это въ чулокъ.

Перекладывала изъ баула за корсажъ и Глафира Семеновна свои драгоцнности.

— Ты сверху-то, Глаша, носовымъ платкомъ заложи. Даже законопать хорошенько, совтовалъ Николай Ивановичъ жен.