Год черной собаки

Уваров вложил прибор в небольшой футляр.

– Продолжим?
– Грег собрал разбросанные по столу листки.
– Как только Мартин доставит необходимое, начнем готовиться к эксперименту. Надеюсь, вас больше не придется уговаривать, доктор?..

Лабораторию оборудовали на втором этаже, где раньше размещался кабинет профессора. Там не оставили почти никакой мебели, тщательно вытерли пыль, продезинфицировали вещи и вымыли полы.

Грег лежал на кушетке, по горло закрытый простыней. На лбу и глазах марлевая повязка, искалеченная рука, откинутая под прямым углом к телу, покоилась на подставке. Над ним возвышалось устройство, напоминающее большой фотоувеличитель. На высоте двух метров висел рефлектор, похожий на кварцевую лампу. В комнате уже успел воцариться запах лекарств. Эдерс и Уваров в белых халатах чинно стояли по обе стороны кушетки, в изножье на стуле примостился Мартин.

– У вас все готово?
– Доктор скосил глаза из-под маски.

– Все, - торопливо и почему-то шепотом ответил физик.

– Ну, начинаем.

– Включаю общее облучение, - щелкнул тумблером Уваров. Лицо побелело, резче проступили веснушки, руки мелко дрожали.

Вверху тихо и тонко, словно оса, зажужжало. Рефлектор засветился необычайно красивым фиолетово-лиловым светом. Он, будто шар плазмы, висел в воздухе, переливался, менял тона и оттенки, еле слышно потрескивал.

– Что чувствуете, Фрэнк?
– Щеки доктора лоснились, на ресницах и кончике носа повисли капельки, губы тряслись.

– Ничего, - пробубнил Грег.
– Абсолютно ничего.

Доктор заглянул в блокнот.

– Так и должно, - сказал удовлетворенно и незаметно перекрестился.

– Доктор, - укоризненно прошептал Уваров, - вы же атеист, а бог...

– Черт с ним, с богом, - отмахнулся Эдерс.
– Первые полчаса, наверное, не возникнет никаких ощущений. Затем постепенно тело заполнит приятная теплота. Так мне подсказывает интуиция. Смайлс это определял по термометру, Рекс же не делился своими ощущениями.

– Он мог повилять хвостом, - хмыкнул русский.

– Следите лучше за приборами, кинолог.

– Давление в пределах нормы, температура тридцать семь и пять, покорно ответил физик.

– Ох, связался я с вами, - вздохнул доктор.

– Чувствую тепло, - хрипло произнес Грег.
– Невесомое, я бы сказал, нежное...

– Первое общее облучение продлится двенадцать часов. Вы помните - в это время вставать нельзя?

– Помню. Для того вы и терзали меня, промывая желудок и ограничивая в питье и еде?

– И чтобы не отвлекать силы организма на пищеварение. В вас сейчас происходят удивительнейшие явления. Эти процессы, дремавшие в клетках миллионы-лет, теперь начинают пробуждаться, оживать и действовать по своему назначению. Вы, словно эмбрион, проходите все стадии эволюции. И вот на той из них, на которой организму была еще присуща способность регенерации, облучение прекратится. После того, как организм обретет способность к регенерации, начнется восстановление утраченных органов. Образуются ткани, в них, словно корни растений, станут разветвляться нервы и сосуды. Едва члены обретут нормальные размеры и зафункционируют, повторное облучение вернет организм в состояние, соответствующее нашему веку. В начале процесса руку поместим в полиэтиленовый футляр, на глаз наденем повязку, и Грег сможет вставать и ходить. Конечно, недолго. Сделает, что положено, и снова в постель.

– В третий раз облучать не будем?

– Нет. Сначала двенадцать часов. Затем пауза в две-три недели. Как заметим - кисть восстанавливается, сделаем несколько стимулирующих инъекций по рецептам Смайлсов. В это время ему следует усиленно и калорийно питаться. Как только конечность придет в норму, произведем снова облучение в течение двенадцати часов.

– Для того чтобы остановить процесс?

– Он остановится сам. Генетический код не позволит ему продолжаться дальше - органы ведь достигли естественных размеров. Облучение нужно, чтобы вырвать организм из стадии ящера - млекопитающего и вернуть в стадию гомо сапиенса.

– А глаз?
– с надеждой спросил Грег.

– По этому поводу в работах Смайлсов ничего не сказано. Есть упоминание о восстановлении желудка, скажем, если вам при язве или травме удалили его часть, почки, легкого и некоторых других органов.

– Они тоже целиком восстанавливаются?
– с сомнением спросил Уваров.

– Смайлсы утверждают - да, - подтвердил Эдерс.
– Что касается глаза, мы идем вслепую. Это иная стадия - того уровня, когда имелись зачатки третьего глаза - ее мы постараемся нащупать, медленно перемещая организм из одной в другую. Как обнаружим - что-то началось, задержимся. Мне думается, организм утратил эту способность раньше, но все происходило плавно, без резкой грани.

– Вы там не чувствуете чего-либо?

– Кроме тепла во всем теле и глазнице, ничего, - ответил сонно Грег.

– Тогда лежите спокойно, ни о чем не думайте, расслабьтесь, постарайтесь заснуть. Смайлс, например, давал собаке снотворное.

– Может, и ему дать?
– спросил Уваров.

– Не стоит. Смайлс делал это потому, что псу же не скажешь: лежи, не двигайся и спи. Обойдемся. У ложа буду дежурить неотлучно. Понадобится, вы меня подмените.

– Слушаюсь, доктор. Но мне бы тоже хотелось присутствовать, любопытно. Можно?

– Конечно, - кивнул Эдерс.
– Записывайте все, что происходит. С точной датой, временем, симптомами. К сожалению, мы лишены возможности делать постоянно тщательные анализы крови, мочи и так далее, да и анамнез я провел спустя рукава. Придется довольствоваться тем, что есть.

– Доктор, - Уваров с интересом взглянул на Эдерса, - мне всегда представлялись хирурги эдакими волевыми, хладнокровными людьми, а вы...

– Не путайте хладнокровие с равнодушием - раз, - перебил доктор. Потом, сейчас я занимаюсь не хирургической операцией, в чем хорошо разбираюсь и чему обучен, а совершенно другой, почти не знакомой мне. Обобщающий же портрет идеального врача, мне думается, очень точно определил Гиппократ. Он говорил: "...Врач-философ равен богу. Да и немного в самом деле различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей".

Грег покосился на доктора и буркнул:

– Ученые у них - поэты и романтики, врачи - философы и мудрецы, одни мы, сыщики...

– Замолчите!
– не дал ему договорить Эдерс.
– Иначе как вот отключу...

Спустя шесть часов, когда доктор спустился перекусить, из комнаты Грега донесся испуганный голос Уварова:

– Доктор! У него появилось жжение!

– Где?
– Эдерс, жуя, влетел в комнату.
– Где появилось? Что жжет?

– В глазнице и в руке, - слабым голосом произнес Грег.
– Но скорее не жжение, а зуд, как при щекотке, в глазнице больше.
– На носу Грега блестели капельки.
– Причем и в больном, и в здоровом глазу.

– Все правильно. Оба глаза связаны воедино, процесс касается обоих. Так и должно быть.

– А здоровый не вывалится?

– Не знаю. Вы понимаете, не _зна-ю_!
– произнес раздельно и с раздражением.
– Но вряд ли. Чаще на здоровый орган переносится болезнь, а не наоборот.

– Доктор!
– удивленно прошептал Грег.
– У меня ноет челюсть.

– Какая еще челюсть?
– встрепенулся Эдерс.

– Верхняя. Будто в ней копошится и царапается муравей.

– Откройте рот. Быстро. Пошире!