Good Again

— Он вроде бы густоват, — сказала я, и потряс головой, чтобы выбить из ноздрей навязчивый запах. — То есть запах земли с легкой ноткой специй.

— Да точь в точь крысиная отрава, — не стал стесняться в выражениях Хеймитч, отламывая краюшку хлеба и отправляя ее в рот.

— Угомонись ты, ходячее недоразумение — зашипела на него Эффи. — Это такой милый подарок, и он, наверное, хотел им сказать…

— Тебе он тоже не понравился, верно? — воскликнула Китнисс, и я мог только вскинуть брови, глядя на Эффи.

По гладкой коже Эффи разлился заметный румянец.

— Ну, ради отношений приходится идти на компромиссы… — принялась вилять она, мы же едва ли не хором застонали.

— Китнисс, прошу, если я когда-нибудь куплю тебе нечто, что будет вонять как топливо для планолета, просто так мне и скажи, договорились? — попросил я.

Прильнув ко мне, она сжала меня покрепче.

— Конечно. Ты же знаешь — я не умею как следует врать.

— Топливо для планолетов еще цветочки по сравнению с тем, чем от тебя разит, — заметил нашей гостье Хеймитч, после чего Эффи утратила всякие остатки самообладания.

— Я хотя бы не воняю гусиным навозом! Когда в последний раз ты вообще умывался?

— К твоему сведению, я принимал ванную буквально на днях, — Хеймитч отмел ее обвинения высокомерным жестом. Эти двое и прежде могли перейти от цивилизованного общения к бурной перебранке довольно быстро. Но сегодня они определенно поставили в этом деле рекорд. — Во всяком случае, точно помню, как принимал душ в Капитолии — очень роскошный.

— А это, между прочим, было аж две недели назад, — сказал я, направляясь к столу, у которого околачивался Хеймитч. — А раз так, то духу твоего не будет рядом с хлебом. Не на моей кухне.

Хеймитч зарычал и подался назад, но перед этим успел отломить от буханки еще кусочек.

— Так, по-твоему, надо обращаться со своим старым ментором?

Эффи самодовольно любовалась с другого конца кухни, как Хеймитч ретируется через заднюю дверь.

Когда остальные буханки и кексы были вынуты из печи и поставлены остужаться, Китнисс потянула меня за руку.

— Пошли на свежий воздух. Погода просто отменная.

Мы обогнули сад, где миссис Айронвуд сидела и болтала с одним из добровольцев, которые приходили теперь в приют, приглядывая за детьми, которые пропалывали помидорные посадки. Дети же тайком кидались друг в друга землей, но их за это не очень-то ругали, пока один из комьев не приземлился прямо на колени миссис Айронвуд.

— Все, хватит! Посмей еще только что-нибудь кинуть — сразу пойдешь домой, — поток ругани прервался, только когда она заметила нас. — Доброго дня! Вышли прогуляться?

Китнисс улыбнулась.

— Кексы уже остывают, и мы решили дойти до леса. Где Вайолет?

— Она с Доктором Агулар. Терапия, знаете ли. Ей скоро поставят скобы на ноги, так что Ровена в последнее время старается вовсю.

Китнисс кивнула. Я уже слышал от нее о том, как Доктор Агулар помогает девочке и намеревается снова поставить ее на ноги. После бомбежки Двенадцатого некому было ей толком помочь, так что теперь ноги придется заново ломать и заживлять, причем несколько раз. Доктор Агулар не занималась девочкой в Тринадцатом, но сейчас чувствовала, что это нечто вроде неоплаченного долга из прошлой жизни, во всяком случае так полагала Китнисс. И кто бы лучше понял ее чем мы, Китнисс и я?

Дойдя до опушки, мы открыли ворота, ведущие в лес. Уже разгоряченные на солнце, мы будто купались в этой золотом свете и жарком мареве. Китнисс мне улыбнулась, и мое сердце от счастья пропустило удар.

— Детям нравится в Деревне Победителей, — сказала она чуть погодя.

— Еще бы, — рассмеялся я. — Тут столько места, лес рядом, делай что хочешь в саду… А при желании можно даже покормить этих бедолаг — хеймитчевых гусей, — я притянул ее к себе и зашептал. — А еще они всякий раз получают кекс или пирожное, когда приходят.

Китнисс хохотнула.

— Да уж, я их этим избаловала.

— Думаешь, я против? Кого стоит баловать, если не их? И ты прекрасно представляешь себе, как бы они жили в приюте еще несколько лет назад, — мрачно сказал я.

Мрачная гримаса исказила лицо Китнисс, когда ее посетила эта мысль.

— Наверно, им было бы легче выжить на арене, чем в этом чертовом старом приюте.

Ее слова заставили меня вспомнить каким был Двенадцатый при Сноу, когда сироты приходили в школу оборванными, побитыми и заморенными — кожа да кости. Они были измучены голодом гораздо больше, чем даже дети из Шлака, а это говорило само за себя.

— Мы с Прим тоже едва там не оказались, — проговорила она в задумчивости. — И нас спасли от этого в том числе пара буханок горелого хлеба.

Мне оставалось лишь улыбнуться.

— Я был безумно в тебя влюблен. И не мог видеть тебя в таком состоянии.

Китнисс вдруг остановилась, и подняла на меня свои большие серые глаза — и в них плескались чувства:

— Ты сделал бы это и для кого-нибудь другого. Такой уж ты. И за это одна из причин, отчего я тебя люблю.

Меня будто внезапно с размаху ударили в грудь. Китнисс вообще редко говорила вслух о своих чувствах, и её слова «я тебя люблю», сказанные спонтанно, без побуждения с моей стороны, распалили меня гораздо больше, чем жаркие лучи солнца.

— Китнисс… — начал я дрожащим голосом, и заключил в ладони её лицо.

Она прильнула к моей руке, впитывая исходящее от меня тепло, а потом выпалила:

— У меня есть идея.

— Если в ней фигурируешь ты, прямо тут, на спине, голая, то я — однозначно «за», — сказал я, шутя лишь отчасти, прижав ее к себе так, чтобы она поняла, насколько мне уже близка подобная идея.

Китнисс прыснула, и этот дивный звук улетел и спрятался где-то в лесной чаще.

— А ты нынче не стесняешься. Ты вообще когда-нибудь думаешь о чем-то еще? — она замотала головой, но в штанах у меня было по-прежнему тесно.

— Ну… Я же парень, так что – нет, вряд ли, — проговорил я слегка смущенно. — Особенно когда ты говоришь мне такие милые слова.

Ее голова упала мне на грудь, грудная клетка все еще дрожала от смеха. Но потом она слегка отстранила меня движением руки.

— Сосредоточься! Это вполне серьезно. Я хочу предложить миссис Айронвуд свой старый дом как новое помещение для приюта, — недоуменное выражение у меня на лице заставило ее заговорить с еще больше страстью. — Выслушай. В Деревне никто не живет кроме меня, тебя, Эффи и Хеймитча. Я знаю, что остальные дома — в распоряжении правительства, и не могу за него решать. Но разве справедливо, что у нас есть огромный пустующий дом, когда пятнадцать ребятишек обитают в развалюхе, покрытой угольной пылью? Они там даже огород разбить не могут, потому что земля не плодоносит — в ней сплошной уголь и тяжелые металлы из шахт. Почему они должны так жить? И честно говоря… — она сделала паузу, и я постарался ее не перебивать. — Мне нравится, когда они рядом. Нравится с ними возиться. Я чувствую себя… нужной, наверное.

В этот миг она так нервничала и казалась такой ранимой, что у меня невыносимо заныло сердце. Если уж она на что решалась, то делала это, и все же ей нужно было мое одобрение. И глубоко в душе я умилялся привязанности Китнисс к этим детям. Возможно когда-нибудь она будет готова найти место в сердце и для наших собственных детей. Представив себе беременную Китнисс, носящую под сердцем нашего сына или дочь, я залился краской от удовольствия.

— Думаю, это отличная идея, — проговорил я медленно, чтобы сдержать свой восторг, а не потрепать ей нервы. И тут же напряжение в ее лице спало, уступив место радости. — Как ты могла подумать, что я могу не согласиться на такое предложение?