Горячие пески

— Так вас и в голову ранило? — усаживая Тагильцева, спросил Корнев.

— Нет. На голове он мне кожу рассек. А пуля угодила в плечо.

Расстегнув поясной ремень, Корнев складным ножом распорол гимнастерку Тагильцева от плеча до пояса, осмотрел рану.

— Похоже, насквозь прошло. Сейчас забинтуем. Федя, давай пакет, одного тут не хватит, — Корнев с треском разодрал прорезиненную оболочку своего индивидуального пакета.

А Ивашкина замутило от вида и запаха крови. Рана ему показалась очень страшной, и он мысленно уже прощался с отделенным. У него ослабли ноги, и он плюхнулся на песок.

— Не раскисай, Федя. Помогай, придерживай подушечку, — прикрикнул Корнев, и это отрезвляюще подействовало на Ивашкина.

Наложив подушечки на рану, Корнев забинтовал плечо, бинтом же притянул руку к груди, чтобы Тагильцев не шевелил ею.

— Кровь остановится, полегчает. Однако надо подгребать к дому. Мы с Ивашкиным донесем вас, — сказал Корнев.

— Сам попробую дойти. Недалеко. — Тагильцев попытался подняться.

— Только без этого самого, без геройства, товарищ старший сержант. Рану бередить нельзя, — нарочито резковато проговорил Корнев.

Тагильцев не стал возражать, сел солдатам на руки, сцепленные «в замок». С первыми же шагами Ивашкин ощутил, как напряглась рука старшего сержанта, обнимавшая его плечо. Значит, даже легкая тряска вызывала боль.

Медленно, с остановками, наконец добрались они до колодца. Усадили Тагильцева на расстеленную шинель.

— Одну минутку, лицо оботру вам сырым полотенцем, — сказал Корнев.

Ивашкин взял котелок, побежал за водой…

Тихо потрескивали сучья в костре. Пламя раздвигало темноту, косматые тени бродили по склону бархана.

Бандита, ранившего Тагильцева, тоже посадили поближе к огню. Тагильцев долго вглядывался в его смуглое, слегка удлиненное, азиатское лицо. Черные брови нахмурены, быстрые глаза метали злые взгляды. Под прямым носом короткие усы, подбородок затянут густой щетиной.

Одет был главарь, — как мысленно определил Тагильцев — по-местному, не отличишь от первого встречного средних лет туркмена. Серый, изрядно потасканный халат перетянут кушаком, из-под него на груди выглядывает несвежая белая рубаха. На голове шапка из серого каракуля. На ногах сыромятные чарыки, полотняные онучи.

— Кто вы, с какой целью прибыли на колодец? — спросил старший сержант хрипловатым голосом.

— По какому праву ты допрашиваешь меня? — в свою очередь угрюмо спросил тот.

Он говорил по-русски чисто. На его лице Тагильцев не заметил ни тени испуга или подавленности. Главарь сидел, сложив ноги калачиком, как обычно сидят туркмены, бросал колкие взгляды на старшего сержанта, но тут же отводил глаза, хотя старался держаться независимо.

— Стало быть, имею право. В данном случае я представляю здесь Советскую власть, являюсь начальником военного гарнизона, — строго произнес Тагильцев.

— Когда молоко у тебя на губах обсохнет, может быть, я признаю тебя представителем власти и начальником.

— Отвечайте на мой вопрос.

— А я хочу знать, почему вы держите меня и моих людей со связанными руками? Я тоже представляю государственную службу, — продолжал наступать задержанный.

— Чью и какую? — перебил Тагильцев.

— Я везу срочный груз и почту в город… а ты незаконно задержал меня силой оружия. Ты за это ответишь.

— Первыми открыли огонь вы, а не мы. Вы и ваши люди невредимы. Ранен же я…

— Меня вынудили.

— Почему не подчинились, когда от вас потребовали остановиться?

— Я везу срочный груз и не обязан отчитываться перед первым встречным. Верблюды убежали, ты ответишь за утрату груза.

— Снова, спрашиваю, кто вы, куда направлялись?

Ивашкин с гордостью слушал своего отделенного. Старший сержант был непреклонен в своих требованиях. Но как, должно быть, ему трудно: рана небось болит, и по голове этот гад ударил. Но ни словом, ни жестом не выказывал слабости отделенный.

— Вы изъяли мои документы, там все написано, — гнул свое задержанный.

«Упорный, черт. Не скажет правды», — подумал Ивашкин, глядя на перекошенную злой гримасой, обросшую черной щетиной физиономию.

Когда задержанного увели, Корнев заявил:

— Не верю я его документу. Такого поселка, какой в нем указан, в нашем районе нет. Это я знаю точно. И никакой он не почтовый служащий, врет все. Да и будь он тем, за кого себя выдает, отвечать должен за то, что оружие применил.

— Другого он ничего не скажет, люди его тоже. Мы сами прошляпили — с самого начала держали их вместе. Они обо всем успели договориться. Поэтому нужна проверка, — сказал Тагильцев.

Глава девятая

СВЕТИ, ЗВЕЗДА!

Часа за три до рассвета Корнев разбудил Ивашкина.

— Вставай, Федя. Есть дело… А я Бубенчикова подыму. Собирайтесь, ребята, как на службу, и к командиру.

— Как он себя чувствует?

— Плохо ему. Понял?..

Подстегнутые тревожным известием, пограничники через несколько минут в полном боевом снаряжении стояли перед старшим сержантом.

— Товарищ старший сержант… — произнес Ивашкин громко, как обычно докладывал, когда подходил к командиру, но Бубенчиков его одернул:

— Погоди, может, он спит, а мы разбудим.

Но Тагильцев не спал, лишь глаза были закрыты.

— Собрались? — спросил он, пытаясь приподняться.

Подбежал Корнев, помог ему сесть. Расстегнул полевую сумку, включил фонарь. Шурша карандашом по бумаге, Тагильцев спрашивал:

— Отдохнули?

— Так точно.

— Здоровы, службу нести можете?

— Нам-то что сделается… Как вы, товарищ старший сержант? Вам полегчало? — Бубенчиков присел перед командиром.

— Нормально, Сергей Бубенчиков. Чувствую себя хорошо.

Обрадованный Ивашкин подумал, может, Корнев преувеличил, говоря, что командиру худо.

— Фляжки наполнили? — продолжал спрашивать Тагильцев. — Сухари взяли?

— Ефрейтор Корнев даже сверх нормы дал, — солдаты для убедительности похлопали себя по тугим карманам.

— Ладно, — Тагильцев помолчал немного, подумал и посуровевшим голосом сказал: — Приказываю вам выступить в дозор и следовать в расположение заставы с донесением капитану Рыжову. Маршрут движения — «по тропе» до такыра и дальше прямиком к колодцу. Старший наряда — рядовой Ивашкин.